Отче наш, сущий на небесах (Мф. 6:9).
Когда великий Моисей приуготовлял Израильский народ к тайноводству на горе; тогда не прежде удостоил их богоявления, как предписав народу закон об очищении соблюдением плотской чистоты и омовением. Да и после сего не осмелились Израильтяне видеть явление Божия могущества, но в ужас приводило их все видимое, огонь, мрак, дым, трубы: и снова обратившись к себе самим, просили законодателя стать их посредником пред божественным изволением, так как у них не было достаточной силы приблизиться к Богу и перенести Божие присутствие. А наш Законоположник, Господь наш Иисус Христос, намереваясь привести нас к Божественной благодати, указывает нам словом не гору Синайскую, покрытую мраком и дымящуюся огнем, не гласы труб, звучащих что-то невнятное и страшное, и не соблюдением тридневной плотской чистоты, не водою, омывающею скверны, очистив душу, и всю церковь оставив при подошве горы, одному только позволяет взойти на вершину, покрытую мраком, скрывающим в себе Божественную славу; а напротив того, сперва вместо горы возводит на самое небо, соделав оное для людей удобопроходимым посредством добродетели; потом соделывает, не зрителями только, но и причастниками Божественной силы, и приступающих к Нему вводит некоторым образом в родство с превысшим естеством, и не мраком покрывает все превосходящую славу, чтобы неудобозримою была для ищущих, но, озарив мрак ясным светом учения, соделал, что чистые сердцем в полной ясности созерцают неизреченную славу. Дает же и воду для окропления, не из чуждых потоков почерпаемую, но текущую в нас самих, будет ли кто разуметь под нею источники очей, или чистую совесть сердца, - узаконив не допускать никакой тины порока; да и плотскую чистоту поставляет в воздержании, не от законного только общения супругов, но и от всякого вещественного и страстного расположения; и таким образом посредством молитвы возводит к Богу. Ибо такова сила речений, из которых, не какие либо звуки произносимые в слогах, дознаем из Божия слова, но предначертание восхождения к Богу, успешно приводимое в исполнение высокою жизнью.
Но из самых слов молитвы можно уразуметь Божественное тайноводство. Когда молитесь (Лк. 11:2), говорит Господь. Не сказал: когда изрекаете обет (ευχεσθε), но говорит: когда молитесь (προσεύχεσθε); потому что надлежащее по обету должно быть уже исполнено прежде, нежели приступаешь к Богу с молитвою. Какое же различие в значении сих наименований? То, что обет (ευχή) есть объявление о чем-либо, по благочестию посвящаемом в дар Богу; а молитва (προσευχή) есть прошение благ, уничижено обращенное к Богу. Итак, поскольку потребно нам дерзновение, когда приступаем к Богу, обращаясь с уничиженными прошениями о полезном для нас, то необходимо предшествовать исполнению того, что объявлено по обету, чтобы, совершив зависящее от нас, потом уже смелее изъявлять желание о получении воздаяния от Бога. Посему-то Пророк говорит: воздам Тебе обеты, (τας ευχάς - обеты) мои, которые произнесли уста мои и изрек язык мой в скорби моей (Пс. 65:13-14), и еще: делайте (ευχεσθε - дайте обет) и воздавайте обеты Господу Богу вашему (Пс. 75:12). И во многих местах Писания можно видеть подобное значение слова: ευχή (обет), и поэтому знать, что обет, как сказано, есть благодарственное возвещение о принесении дара, а молитва означает приближение к Богу, по исполнении обещанного Ему. Посему Господне слово научает нас, не просить чего либо у Бога прежде, нежели что либо угодное Ему принесем Ему в дар. Ибо прежде надлежит совершить обет, и потом молиться; как иной скажет, что сеяние должно предшествовать собиранию плодов. Посему надлежит сперва посеять семена обета, и когда этот залог семян возрастет, собирать плоды, молитвою восприемля благодать. Посему, так как не будет дерзновения просить, если приступим без предварительного какого либо обета, или дара; то молитве по необходимости да предшествует обет.
Посему, так как обет уже выполнен, Господь говорит ученикам: когда молитесь, говорите: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе (Лк. 11:2). Кто даст мне крылья как у голубя? (Пс. 54:7) - говорит в одном месте псалмопения великий Давид. Осмелюсь и я сказать тоже слово: кто даст мне оные криле, чтобы мог я воспарить умом на высоту величия сих речений, - и оставить всю землю, перейти весь разлитый в средине воздух, коснуться эфирной лепоты, достигнуть звезд, увидеть все их украшение, да и на них не остановиться, но миновать и это, стать вне всего движимого и изменяемого, объять естество постоянное, силу неподвижную, в себе самой водруженную и направляющую и поддерживающую все, что имеет бытие, все, что зависит от неизреченной воли Божией премудрости, чтобы, став мыслию вдали от всего изменяемого и превратного, в непреложном и неуклонном состоянии души мог я сперва сродниться мыслию с Непреложным и Неизменяемым, потом призывать самым родственным наименованием и говорить: Отче? Ибо произносящему это какая потребна душа? Сколько нужно дерзновения? Какую надобно иметь совесть, чтобы, сколько возможно, познав Бога, примышленными Ему наименованиями руководясь к уразумению неизреченной славы, и дознав, что естество Божие, представляемое в себе самом, есть благость, святыня, радование, сила, слава, чистота, вечность, то, что всегда тоже и таково же, и все, что подобного сему представляется мыслию о Божием естестве, и уразумев при помощи божественного Писания и собственного рассудка, - потом уже осмелиться выговорить это слово, и такое Существо наименовать своим Отцом? Явно, что, если имеет кто сколько-нибудь разума, то, не усматривая в себе того же, что в Боге, не осмелится произнести к Нему слова сего, и сказать: Отче. Ибо не естественно благому по сущности стать Отцом лукавого поступка, и святому - Отцом оскверненного по жизни, а также Неизменяемому - Отцом превратного, Отцу жизни - Отцом умерщвленного грехом; Чистому и беспримесному - Отцом опозоривших себя страстями бесчестия, Благодетелю - Отцом любостяжателя, вообще Тому, Кого представляем во всяком добре - Отцом пребывающих в каком-либо зле. Если, кто видя себя имеющим еще нужду в очищении и порочную совесть свою признавая исполненною скверн н дурных отметок, прежде нежели очистился от таких и столь многих худых свойств, включит себя в родство с Богом, и неправедный Праведному, нечистый Чистому скажет: Отче: то речение сие прямо будет оскорблением и злословием, если только именует он Бога Отцом собственной своей порочности. Ибо слово: отец означает причину от него происшедшего. Посему, если порочный совестью назовет Бога Отцом своим: то не иное что сим выскажет: а то, что Бог есть начало и виновник собственных его худых свойств. Но какое общение света со тьмой (2Кор. 6:14), говорит Апостол: напротив того свет осваивается со светом, справедливое с справедливым, прекрасное с прекрасным, нетленное с нетленным. А противоположное, без сомнения, имеет сродство с однородным. Ибо не может доброе дерево творить злые плоды (Мф. 7:18). Посему, если кто, как говорит Писание, доколе будете любить суету и искать лжи (Пс. 4:3), осмеливается произносить слова молитвы, то пусть таковой знает, что призывает он отца, не небесного, а преисподнего, который сам есть лжец и делается отцом лжи, возникающей в каждом, который есть грех, и отец греха. Посему-то Апостол имеющих страстную душу называет чадами гнева (Еф. 2:3). И отступивший от жизни именуется сыном погибели (2Фес. 2:3); а человек сластолюбивый и изнеженный назван сыном негодным и непокорным (1Цар. 20:30), равно как напротив сего имеющие чистую совесть называются сынами света (Лк. 16:8) и дня (1Фес. 5:5), а другие, укрепившие себя до Божественной силы, и сынами силы (Суд. 21:10).
Посему, когда Господь учит нас в молитве называть Бога Отцом, не иное что, кажется мне, делает, как узаконяет возвышенный и выспренний образ жизни; потому что истина учит нас не лгать, не говорить о себе того, чего в нас нет, не именовать себя тем, чем мы небыли, но, называя Отцом своим Нетленного, Праведного и Благого, родство сие оправдывать жизнью. Поэтому видишь ли, сколько потребно нам приготовления, какая нужна жизнь, сколько и какой требуется тщательности, чтобы с возвышением нашей совести достигнуть такой меры дерзновения, и осмелиться сказать Богу: Отче? Ибо если в виду у тебя деньги если озабочен ты житейскою прелестью, если домогаешься людской славы, если служишь наиболее страстным пожеланиям, и потом приемлешь в уста такую молитву: что, думаешь, скажет Тот, Кто видит твою жизнь, и слышит молитву? Такие, кажется мне, слышу слова, как бы Самим Богом изрекаемые подобному человеку: «И ты, растленный по жизни, называешь своим Отцом Отца нетления? Для чего нечистым своим голосом оскверняешь чистое имя? Для чего речение это употребляешь лживо? Для чего оскорбляешь не скверное естество? Если ты чадо Мое: то, без сомнения. и жизнь твоя должна носить на себе черты Моих благ. Не признаю в тебе образа Моего естества; черты твои противоположны. Какое общение света со тьмой! Какое сродство у жизни и смерти? Какая близость у чистого по естеству с нечистым? Велико расстояние между благодетелем и любостяжательным, непримиримо противление милостивого с неумолимым. Иной отец злых в тебе свойств. Мои порождения украшаются добрыми отеческими качествами, сын милостивого милостив, чистого - чист, нетленного - чужд растления, и вообще благого - благ, правдивого - правдив. А вас не знаю, откуда вы». Посему, пока не стали мы чистыми по жизни, опасно отваживаться на сию молитву, и Бога именовать Отцом своим.
Но вслушаемся еще в слова молитвы, при частом их повторении не уразумеем ли сколько-нибудь сокровенного в них смысла? Отче наш, Сущий на небесах. Что добродетельною жизнью надлежит усвоять себя Богу, достаточно исследовано это нами в предыдущих словах. Но кажется мне, что слово Писания указывает и на некий более глубокий смысл: ибо им напоминается нам. из какого отечества мы ниспали, и какого благородства лишились. Повествованием о юноше, оставившем отеческий дом и предавшемся свинообразной жизни, Писание, исторически описывая его удаление и распутную жизнь, показывает бедственное состояние человечества, и не прежде возвращает сего юношу в первоначальное состояние, как по возчувствовании им настоящего бедствия, когда пришел в себя, и привел себе на мысль слова покаяния. А они согласны несколько с словами молитвы. Ибо там сказал юноша: отче! я согрешил против неба и пред тобою (Лк. 15:21), но не упомянул бы в исповедании о грехе на небо, если бы не был уверен, что небо - его отечество, оставив которое, он впал в согрешение. Посему-то помышление о таковом исповедании делает ему доступным отца; почему спешит он к сыну, приветствует лобзанием выи, что означает словесное иго, посредством евангельского предания устами возлагаемое на человека, свергшего с себя прежнее ярмо заповеди и отринувшего охранительный закон; потом возлагает на него одежду, не иную, но первую, от которой обнажен был преслушанием, вместе с вкушением запрещенного увидев себя обнаженным. А перстень на руку изображением, сделанный на обводе, означает возвращение образа: и ноги обезопашивает отец сапогами, чтобы, обнаженною пятою приближаясь к голове змия, не подверглись угрызению. Посему, как там причиною оказанного юноше отцом человеколюбия послужило возвращение его в отеческий дом (а это есть небо, согрешившим на которое признает себя пред отцом): так, кажется мне, и здесь Господь, научая призывать Отца, Сущего на небесах, делает тебе напоминание о благом отечестве, чтобы, возбудив сильнейшее пожелание прекрасного, поставить тебя на путь, снова ведущий в отечество.
Путь же, возводящий человеческое естество на небо, не иное что, как отступление и бегство от земных зол; а средством к избежанию зол, не иное что, думаю, служит, как уподобление Богу; и уподобиться Богу значит сделаться праведным. святым, благим, и всем сему подобным. Если кто, сколько возможно, ясно напечатлеет в себе черты сих совершенств, то как бы по естественному порядку, без труда из земной жизни переселится в страну небесную; потому что не местное какое расстояние у Божества с человечеством, так что была бы нам потребность в каком нибудь орудии или примышлении, чтобы эту тяжелую, обременительную и земную плоть ввести в образ жизни не телесной и духовной. Но, по разумном отлучении добродетели от порока, от одного человеческого произволения зависит - быть человеку там, куда преклонен пожеланием. Посему, так как никакого нет труда избрать доброе, а за избранием, следует и приобретение того, что кем избрано: то возможно немедленно быть на небе и тебе, объявшему умом своим Бога. Если, как говорит Екклесиаст, Бог на небе (Еккл. 5:1), а ты, по слову Пророка, прилепился к Богу (Пс. 72:28): то по всей необходимости должно тому, кто в единении с Богом, быть там, где Бог.
Посему, предписав в молитве говорить, что Бог Отец наш, не иное что повелевает, как боголепною жизнью уподобляться Отцу небесному; так как и в другом месте яснее заповедует сие же самое, говоря: будьте совершены, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Итак, если уразумели мы смысл таковой молитвы: то время уже уготовать души свои к тому, чтобы со временем осмелиться воспринять устами сии речения и с дерзновением сказать: Отче наш, Сущий на небесах.
Как явны признаки уподобления Богу, по которым каждому можно соделаться чадом Божиим; ибо сказано: а тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими (Ин. 1:12), приемлет же в себя Бога, кто восприемлет совершенство в добре: так и у лукавого нрава есть некие особые признаки, и кто имеет их, тому невозможно быть сыном Божиим, нося в себе образ противоположного естества. Угодно ли знать отличительные свойства лукавого нрава? Это - зависть, ненависть, клевета, кичливость, любостяжательность, страстное пожелание, недуг славобесия: сим и подобными сему чертами отличается образ сопротивника. Посему, если подобными сквернами очернивший душу будет призывать отца, то какой отец услышит его? Очевидно состоящий в родстве с призвавшим, а этот отец - не небесный, но преисподний. Признаки близости с кем носит на себе человек, тот и признает несомненно родство свое с ним. Итак молитва человека порочного, пока он в пороке, бывает призыванием диавола; а кто оставил порок, и живет в благости, того глас призывает благого Отца.
Поэтому, когда приступаем к Богу, будем, сперва обращать внимание на жизнь свою, имеем ли в себе что-либо достойное Божественного родства, и потом уже осмеливаться на произнесение такового слова. Повелевший сказать: Отец не дозволил говорить лож. Посему, кто жил достойно божеского благородства, тог прекрасно возводит взор к небесному граду, небесного Царя именуя Отцом и небесное блаженство - отечеством. К чему же клонится цель сего совета? К тому, чтобы мудрствовать нам горняя; где Бог, там полагать основание своего жилища, там собирать сокровища; туда переселиться сердцем своим; ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше (Мф. 6:21), и непрестанно иметь в виду отеческую лепоту и сообразно с оною украшать собственную душу. Ибо нет лицеприятия у Бога (Рим. 2:11), говорит Писание. И от твоего образа да будет удалена такая нечистота. Божество непричастно зависти и от всякой скверны, и на тебе да не кладут пятна подобные страсти: ни зависть, ни кичливость, ни что либо другое оскверняющее богоподобную лепоту. Если сделаешься таковым, то смело гласом своим призывай Бога, и Владыку вселенной именуй Отцом своим. Он воззрит на тебя отеческими очами, облечет тебя в божественную одежду, украсит перстнем, и ноги твои для шествия горе снабдит евангельскими сапогами, восстановит тебя в небесное отечество, о Христе Иисусе Господе нашем. Ему подобает слава и держава во веки веков! Аминь.
