Ст. 14-16. Но если ныне язычники, не имеющие закона, в своем естественном состоянии совершают то, что требует закон, то они, не имея закона, сами себе закон. Они представляют требуемые законом дела: написанные в их сердцах (о чем свидетельствуют их совесть, их осуждающие и оправдывающие друг друга мысли), в тот день, когда Бог судит скрытое человеческое (согласно моему благовествованию) через Иисуса Христа.
Очень возмутительный, странный, непонятный вывод из размышлений, появляющихся, когда Бог рассматривается в качестве судьи: люди, не имеющие откровения, предстоят пред Богом так же, как и имеющие откровение, спящие как бодрствующие, неверующие как верующие, неправедники как праведники! Этот удивительный факт, это противоречие в самом себе должно быть явлено человеческой праведности.
«Язычники, не имеющие закона, совершают то, что требует закон». «Закон» - это данное Богом, именно данное, раз и навсегда завершенное откровение, след, оставленный божественным откровением во времени, в истории, в жизни человека, священный шлак произошедшего чуда, выгоревший кратер божественного слова, серьезное напоминание о благочестивом и смиренном положении, в котором оказываются некоторые люди, пустой канал, в котором в иное время и при иных обстоятельствах для иных людей текла живая вода веры, разумного видения, канал, созданный определениями, воззрениями и заповедями, напоминающими об этой позиции неких иных людей и призывающими к ее сохранению. Люди, «имеющие закон», живут у этого канала. У них есть след истинного, неведомого Бога: либо в форме традиционной или принятой религии, либо в форме собственного прежнего переживания. Тем или иным образом у них есть указание на Бога, на кризис нашего бытия, на новый мир, являющийся границей нашего мира. Именно из-за этого указания след откровения для них все еще категоричен, и они стараются категорично сохранить его для себя. У «язычников, не имеющих закона», нет этого указания. Их личная жизнь и исторический опыт не имеют следа откровения, и поэтому им неизвестно стремление сохранить этот след. Их можно назвать спящими, если в их положении ничто не свидетельствует об их обеспокоенности собственным или чужим напоминанием того, чего мы не знаем. Их можно назвать неверующими, если в них не видно изумления, благоговения перед тем, что находится над ними, если в них нет преломленности. Их можно назвать неправедными, если они не задумываясь принимают мировой порядок вещей и безудержно участвуют в нем. В действительности их никоим образом нельзя назвать живущими у пустого канала откровения. Но может произойти так, что не имеющие закона язычники «совершают то, что требует закон». Ввиду того, что Бог есть судья, исполнение закона - это нечто иное, чем обладание законом и слушание закона (Рим. 2:13).
«Исполнять закон» означает: происходит откровение, говорит Бог, благочестие и смирение являются само собой разумеющимися, так как человек предстоит перед, Богом. Тогда существует праведность, действительная перед Богом. Но откровение - от Бога. Его нельзя вынудить во что бы то ни стало следовать по пустому каналу. Оно может течь по нему, но может и создать новое русло реки. Оно не связано следами, оставленными им ранее и в других местах. Оно свободно. И поэтому будет ошибкой безоговорочно называть «язычников» спящими, неверующими и неправедными. Они также могут быть богобоязненными, богоизбранными - не будучи познанными остальными в этом качестве. Вера сама по себе и как таковая всегда окутана непознаваемостью. Среди «язычников» существует беспокойство, потрясение и благочестие, которые, однако, не видимы и не поняты живущим у канала. Однако Бог видит и понимает их. Праведность Божья открылась им издавна, хотя праведность человеческая все еще недоверчиво взирает на них со стороны. «В своем естественном состоянии» они исполняют закон; в своей светлой сотворенности и связи с миром, в простой, нетребовательной целесообразности своих действий они познаны Богом и познают Его, они не обделены пониманием бренности всего человеческого, видением серебристой грани спасения и прощения, ограничивающей темное облако нашего бытия, уважением «нет», отделяющего творение от Творца, и «да», которое делает их творениями Творца. Их жизнь, конечно, тоже всего лишь образ, но, возможно, настолько совершенный образ, что тем самым она уже оправдана. В лежащем во зле мире, определенно и, вероятно, уже так разложившемся, распавшемся, подточенном мире милость Божья проявляется яснее и достовернее, чем в некоторых местах, где «Царство Божье» процветает. Возможно, это окончательный и худший скептицизм, полная недоступность для всего «высшего», абсолютная неспособность получить впечатление от чего-либо еще; но, возможно, именно поэтому и в этом действительная преломленность, ощущение самого Бога. Возможно, это придирчивая нервозность, все критикующий протест и внутренний разлад; но именно поэтому и в этом указание на мир Божий, превышающий всякий разум. Чего же требует закон? О чем закон хочет напомнить имеющим его? Именно о том, что часто так особенно странно представлено нам в детях мира. Должны ли они действительно «исполнять закон»? Должны ли они пребывать у текущего источника? Почему бы и нет? Кто захочет воздвигнуть преграду «богатству благ Божьих» (Рим. 2:4), если человек действительно знает о них, если человек понял абсолютную незаслуженность, непостижимость, невыводимость откровения?
«Они сами себе закон». Если существуют люди, которые исполняют закон, не имея его, то они принимают его именно через это исполнение, и тем самым они стали законом сами для себя. Живая вода прокладывает для себя русло, и кажущееся преимущество живущих у канала тем самым прекращается. Здесь появляется новое, дикое русло реки, очень непривычный, иной след откровения, странная форма веры. Но кто хочет оспаривать там, где может оспаривать только Бог? Религия и переживания людей Достоевского могут быть перенесены на все другие религии и переживания! У «имеющих закон» (даже если бы это было «Евангелие»!) нет повода рассматривать таких людей лишь как объект миссии, благосклонно вести речь о наличии у них «религиозных начал» - там, где, возможно, уже давно присутствуют иные следы Божьи, чем те, которыми обладали и будем обладать мы. «Они сами для себя закон». Если бы вопрос заключался в религии и переживаниях - а он так не стоит, - то Бог может дать все это и «язычникам», Он дает это им.
«Они представляют требуемые законом дела, написанные в сердцах их». Они приходят на суд Божий, они находятся на этом суде - и все, что оправдывает человека перед Богом, имеется и у них. В какой мере? Любой позитивный вопрос «в какой мере?» был бы несоответствующим по отношению к «делам», которые оправданный «язычник» представляет Богу и с помощью которых он обретает благоволение Божье. Если бы о нем судила человеческая праведность, он, несомненно, был бы потерянным. Во всяком случае, и то, что праведность человеческая еще нашла бы в нем, - это не то, что оправдывает его перед Богом. Угодные Богу «дела» заключаются скорее в окончании, в полном окончании всей человеческой праведности, в состоянии которой он находится, в несомненной потерянности человека, в его отречении от всех религиозных и моральных иллюзий, в его отказе от любого упования на этой земле и на этом небе. Лишь по другую сторону любой видимости и вещественности, по другую сторону всего того, что имеющие закон еще приписали бы такому человеку («хорошая сущность», «определенный идеализм», «религиозные основы») - по другую сторону всего того, что ценит европеец («положение», «зрелость», «раса», «личность», «искренность, «характер»), находится то, что он предлагает Богу и что Бог «оплачивает» вечной жизнью (Рим. 2:6). Возможно, это действительно совсем не то, что могло бы быть определено как религиозность (неосознанная, нецерковная!). Возможно, это действительно (Достоевский!) всего лишь последняя стадия наготы человека. Возможно, это всего лишь величайшее бедствие, трудность и нужда. Возможно, в час смерти это лишь страх перед тайной, возмущенный протест против необходимости нашего бытия и существования, ожесточенное молчание человека, покидающего под крики толпы ресторан. Возможно, это нечто большее, лучшее и прекрасное - речь об этом не идет. На небесах радость о кающемся грешнике больше, чем о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Что же означает покаяние? Это не последнее, высшее, изысканнейшее действие человеческой праведности для Бога, но первое, основополагающее действие праведности Божьей для человека: «дела», которые Бог «написал в сердцах их» и которые, будучи от Бога, а не от человека, тем самым вызывают радость на небесах, обращение взгляда к Богу, к самому Богу, дела, которые видит лишь Он.
«О чем свидетельствуют их совесть, их осуждающие и оправдывающие друг друга мысли». Но кто слышит голос совести, говорящий также в беззаконниках и в безбожниках? Кто осознает диалектическую связь Бога и человеческой участи, человеческой участи и вины, вины и искупления, искупления и Бога, в которой находятся люди? Бог слышит. Бог видит все насквозь. К Нему обращается и все молчащее, едва осознанное, «божественное веление в контексте» (Геллерт/Geliert [1]). Все это свидетельствует перед Ним в пользу человека, хотя перед человеческим судьей оно никогда не может быть свидетельством. Он знает то, чего мы не знаем. Именно поэтому возникает непостижимая возможность того, что не имеющие закона приходят на суд, но тем не менее уходят из него оправданными.
«В день, когда Бог судит скрытое человеческое через Иисуса Христа», «язычники» предлагают свои «дела» и обретают благоволение Божье. Откуда эта возможность постигнуть в Боге и безбожников, отстраниться от поперечного сечения «закона», разделяющего людей на религиозных и нерелигиозных, нравственных и безнравственных и увидеть продольный разрез, который повсюду, в том числе и в самых глубинах, открывает доступ к Богу? «Согласно моему благовествованию» именно начавшийся в воскресении новый день человека, день Христа Иисуса приносит этот свет. Он приносит изменение всех времен на вечность, Он распахивает «скрытое человеческое», Он открывает, что мы, люди, познаны Богом. «Через Иисуса Христа» Бог судит человека, что означает кризис: отрицание и утверждение, смерть и жизнь человека. Во Христе появлось окончание, но и начало, исчезновение, но и возникновение, в Нем всегда присутствуют обе эти составляющие всего мира, всех людей. Явившийся во Христе Спаситель - это и Творец всех вещей, не упускающий ничего. Высшие и низшие, праведные и неправедные получают во Христе одинаковый доступ к Отцу, после того как они услышали одинаковое «стой!» перед неведомым Богом. Вся плоть подобна траве, и Бог хочет, чтобы все люди получили помощь (Рим. 1:16), (Рим. 3:29), (Рим. 10:2). Именно поэтому Бог судит «скрытоечеловеческое». Относящиеся ко всем и охватывающие весь мир проклятие, в котором мы находимся, и милость, сила прощения, которая держит и носит нас, - это незримое обращенное к «скрытому человеческому». Это всеобъемлющее не истинно до тех пор, пока люди на солнечней стороне очевидно противостоят людям на теневой стороне. Но именно это противостояние становится незначительным, когда наступает полночь - или полдень, когда обе стороны погружены во тьму или обе они наполнены светом. Христос - это полночь и полдень. Над всем тем, что разделяет людей, они познают всеобъемлющего Бога. Сам Бог поднимает вопрос о Боге и отвечает на него, Он ставит всех людей на всех уровнях во все времена перед лицом одного предупреждения и обетования. Линия пересечения, которую Он тем самым проводит, - невидима, неприступна, вечно непереступаемая, вечно тревожащая. Снова и снова она указывает нам на «скрытое», которое судит сам Бог. Но именно эта резкость Благой вести Христа заключает в себе и освобождающее, благое, сердечное содержание: Бог, чуждый всем нам, может и хочет открыться всем нам. Бог, которого никто из нас не понимает, не оставит никого без свидетельства о себе. Скрытый Бог не далек от «скрытого человеческого», и Он тем ближе, чем яснее нам становится, что суд в отношении «скрытого человеческого» происходит именно в «скрытом божественном». Этот Бог, сам Бог, который свободно проходит мимо всего, что представляет собой лишь Его след, этот Бог - надежда язычников на суде.
Ввиду того, что судья - это Бог, для любой человеческой праведности характерна высочайшая сдержанность. Ее озабоченная критика безбожников может быть абсолютно необоснованной, ее рвение обратить их - совершенно неудачным. По ту сторону ее добра и зла действует рука Божья. Будет хорошо, если эта праведность не осмелится продвинуться слишком далеко вперед.
Ст. 17-25. Если же случается так, что ты называешь себя иудеем, полагаешься на обладание законом, хвалишься Богом, знаешь волю Его и разумеешь все необходимое как наученный в законе, ты даже считаешь себя водителем слепых, светом для находящихся во тьме, наставником неразумных, учителем несовершеннолетних, так как в законе ты обладаешь полным выражением познания и истины - учащий других, почему ты не учишь самого себя? Возвещаешь, что нельзя красть, и крадешь? Говоришь, что нельзя прелюбодействовать, и прелюбодействуешь? Презираешь идолов и грабишь святилище? Хвалишься законом и бесчестишь Бога преступлением закона? Ибо из-за вас, как написано, имя Божье злословят среди язычников. Обрезание имеет ценность, если ты исполняешь закон. Если же ты преступаешь закон, то твое обрезание становится как необрезание.
Возмутительное, странное, непонятное известие с другой стороны: Бог объявляет бодрствующих - спящими, верующих - неверующими, праведников - неправедными. Люди, несущие в себе след откровения, тем не менее остаются принадлежащими миру. Человеческая праведность должна принять к сведению эту возможность, которая может произойти на суде Божьем.
«Ты называешь себя иудеем». Ты не лучший из лучших. За тобой прошлое, а перед тобой - соответствующее будущее. Твоя жизнь протекает в таком контексте, который дает возможность полагать, что ты станешь исключением в мире плоти. У тебя есть имя, согласно которому ты живешь - в противоположность многим, кого действительно нельзя назвать этим именем. «Ты полагаешься на закон». Ты окружен следами Живого Бога, ты пытаешься ясно сохранить их для себя в таком качестве. Ты рад влиянию, которое оказывает на тебя то, что ты знаешь о Боге, и которое оно дает тебе - в отличие от хаоса мнений и мерок там, снаружи. «Ты хвалишься Богом». Как ты можешь не делать этого, если у тебя действительно есть Его след, напоминания о Нем, если твой взор непрерывно и с молитвой устремлен туда, где в действительности должен находиться Бог, - в отличие от скептиков и атеистов, утверждающих, что там, куда ты взираешь, - всего лишь пустое место. «Ты знаешь волю Божью». Ты знаешь, что память о Боге означает послушание, что оттуда, куда ты непрестанно взираешь, должно произойти вмешательство в твою жизнь, наступление на мир, и ты знаешь, в каком направлении это должно было бы произойти. Ты беспокоишься о том, что необходимо сделать нечто, и действительно пытаешься делать многое - в отличие от легкомысленных людей, носимых неопределенной силой судьбы. «Тыразумеешь все необходимое». У тебя есть унаследованное и приобретенное чувство главного, чувство исторических и психологических нюансов, чувство подлинного, характерного, важного и особенно чувство подозрительного и опасного. Ты должен всегда сделать умное замечание, всегда высказать правильное суждение. Ты умеешь, прекрасно обосновывая, отмежеваться от всех остальных. Ты смотришь вглубь, так как ты глубок, в отличие от тысяч поверхностных дилетантов жизни. Короче говоря, ты обладаешь многим. Чем же ты еще хочешь обладать? Что еще может быть у человека из того, чего бы не было у тебя? Велика предложенная тебе возможность, велико богатство благ Божьих на тебе, велико сдерживание Его гнева на тебе, велико Его терпение (Рим. 2:4), (Рим. 3:2), (Рим. 4:11), (Рим. 9:4-5). Велико, очевидно, и то, чего от тебя ожидают.
Но «ты считаешь себя водителем слепых». Ты по праву чувствуешь, что у тебя есть миссия. Ты сравниваешь себя и свой след откровения со многими людьми, у которых этого следа нет. В этом контрасте ты чувствуешь свое призвание. Ты предчувствуешь наличие божественного плана, телеологию, в которой ты должен получить решающую роль. Ты получаешь ее, ты уже получил ее, уверенно и в сознании священной обязанности. Ты хочешь сообщить и другим, слепым, ходящим во тьме, неразумным и несовершеннолетним, твой след откровения, которым ты так серьезно и восторженно обладаешь («в законе совершенное выражение познания и истины»), ты хотел бы продолжить, распространять, пропагандировать его, расширять, чтобы он по возможности стал достоянием многих. В силу того, что ты есть и чем ты обладаешь, ты чувствуешь призыв к действию, будучи поставленным соработником Божьим.
Но «учащий других, почему ты не учишь самого себя?». Миссия предполагает посланничество, поучение - наученность, раздаяние - принятие. Что же тогда с обладанием закона, если он не исполняется, если Бог не объявляет себя сторонником этих обладающих? Что со следом откровения, если само откровение не продолжается? Что со взглядом туда, где должен стоять Бог, если Его там больше нет? Какая польза на суде от твоего обитания у канала, если он пуст? И разве он может не быть пустым? Кто же ты? Чем ты обладаешь? Откуда ты? Почему ты так важничаешь? Где же тогда новый дух, который ты хочешь насадить в других? Твой след откровения, твоя увлеченность, твое переживание, твое воодушевление - это плоть, они от мира сего. Будет ли твоя религиозность менее бояться гнева Божьего, чем любая другая? Разве это не заточение истины, не обмен вечного на образ бренного - как здесь, так и там? Что ты из себя представляешь, если сам Бог не вступится за тебя? Если Он не найдет у тебя «дел», если Он не найдет внутри твоего сердца молитвы мытаря, просьбы блудного сына, причитаний вдовы перед неправедным судьей? В этом случае твои дела будут тем, что они есть: твоя законность - кражей (кто не крадет?), твоя чистота - прелюбодеянием (когда сексуальность была чистой?), твое благочестие - пустой надменностью (ибо кто из благочестивых не приблизился бы к Богу слишком близко?). Может быть, стоит выделить в суде Божьем различные ступени по отношению к миру? Если в твоей жизни нет оправдания, которое ей может дать только сам Бог, тогда у нее нет никакого оправдания. Если тебе нечего более предъявить, чем твой след откровения, то тебе вообще нечего предъявить. Если ты ссылаешься только на свою веру, то ты не можешь вообще ни на что сослаться. Если Бог не за тебя, то все против тебя.
Более того: «ты хвалишься законом и бесчестишь Бога преступлением закона». Если Бог не за тебя, то и ты не можешь быть за Него, а лишь против Него. Мир проницателен. Он не признает твоего мнимого превосходства. Очень скоро он будет считать тебя плотью от плоти своей и костью от кости своей. Если ты сам недостоин, то ты никогда не можешь действовать, работать для Бога, направлять к Нему. Место, которое ты, собственно по праву, хотел бы занять, искажается до своей полной противоположности. Ты совершаешь нечто абсолютно противоположное миссии, когда миссионируешь, не будучи посланным. Там, где есть закон, «мир» ожидает исполнения закона; там, где есть след откровения, он ищет само откровение. Он все время терпеливо верит в высокие требования, которые выдвигают в своей среде дети Божьи. Мир не является совершенно невосприимчивым по отношению к реальности. Однако он совершенно не восприимчив по отношению к иллюзиям. Если он видит себя обманутым в отношении призванных и просвещенных, он понимает, что ему предлагаются лишь потемкинские деревни; все, противостоящее ему в детях Божьих, не есть нечто иное, нечто новое, нечто побеждающее; и тогда после краткого изумления он отворачивается от странного спектакля, ложного сообщества Божьего и чувствует себя снова утвержденным и оправданным в качестве «мира». Обладая правильным инстинктом в отношении истины, он не позволит ничем обмануть себя, протестуя против своего обращения к «Богу» праведников. Этот «Бог» - просто идеология, если люди занимают место Бога без Бога, если единый и всеобъемлющий - это не сам Бог и только Бог, но люди, хотя они, возможно, самым чистым и благородным образом хотят быть чем-то с Богом и совершать нечто вместе с Ним. Возражение, протест против Бога справедливы там, где видны лишь пустые каналы Божьи. Но где же тогда остаются соработники Божьи? «Из-за вас имя Божье злословят среди язычников» (Ис. 62:5). Именно избранные, дети Божьи, удерживают Царство Божье! Разве мы не должны задуматься об этой возможности в тот момент, когда мы впадаем в искушение сделать из пророческой энергии ждущих и спешащих последнюю, наивысшую человеческую праведность? Эта возможность стала реальностью уже давно и повсюду!
«Если же ты преступаешь закон, то обрезание твое становится как необрезание». Сюда неизбежно врывается релятивизм: след откровения, которым обладают дети Божьи, становится человеческой, мирской ценностью в ряду других. Их притязания на абсолютное превосходство своих позиций перед другими окончены. Их религии, нравственность и мировоззрения - это приходящие и уходящие величины. Их церковная история становится профанной, которую можно охарактеризовать выражением: «Истинное кольцо, вероятно, утеряно». Там, где Бог не находит ценности, которую Он ценит и соответственно «оплачивает» (Рим. 2:6), там человеческие представления о превосходстве не могут означать ничего особенного. Нечистота и греховность, которые Он находит «в скрытом человеческом», неизбежно обесценивают след откровения, который этот человек или другие люди хотели бы обнаружить у себя. Борцы за Бога без Бога подобны путнику, который стоит у указателя, вместо того, чтобы идти по указанному пути. Указатель стал бессмысленным, бессмысленна их вера, их молитва, их библейская точка зрения. Таинство обрезания у иудеев и любое другое таинство более не есть единение с Богом, но (Цвингли и либерализм под гневом Божьим оказываются правыми!) таинство лишь обозначает его. Кратер, вокруг которого в ожидании сидят святые, прогорел. Священная форма священна только как форма, и никакие попытки одухотворения не защитят эту святость от продолжающегося опустошения. Обрезание действительно подобно необрезанию, вера - неверию, богоблаженство - безбожию.
Таким образом, человеческая праведность атакована на своей собственной территории. Она может ошибаться не только в отношении тех, кто находится там вовне, «язычников» (Рим. 2:14-16), но и в отношении себя самой. На суде Божьем она основательно пошатнется. Не существует требования, в силу которого нечто человеческое в этом мире не было бы и от мира сего.
Ст. 26-29. Если же необрезанный соблюдает правила закона, то разве его необрезание действительно не будет считаться обрезанием? И необрезанный по природе, исполняющий закон, в этом случае осуждает тебя, преступающего закон, несмотря на букву и обрезание. Не иудей тот, кто известен таким, и обрезание - не то, что видимым образом совершается в мире плоти, но тот иудей, кто внутренне таков, и его обрезание совершается в сердце, в духе, а не по букве; и награда его - не от людей, а от Бога.
Появилась последняя возможность. Круг причины и следствия, отпадения и падения действительно неизбежно замкнут. Однако этот круг как целое может быть замкнутым и защищенным непостижимой божественной милостью. Человеческая праведность сама по себе - это высокомерие; в мире не существует праведности. Однако может существовать праведность перед Богом и от Бога. Не существует видимого круга святых, избранных, героев, сверхлюдей и праведников, который основан на обладании законом, следом откровения, образом мыслей, моралью и таинствами. Однако по ту сторону всех противоречий может существовать новый человек, сотворенный Богом и подобно Богу. «Необрезание считается обрезанием?!» То есть безбожие «оплачивается» Богом вечной жизнью как благочестие? Нечестие и непокорность записаны в книге Божьей как благочестие и смирение? Потерянный мир оправдан и спасен на суде Божьем? Вся человеческая вера как таковая не признана Богом, а «заключена у неверующих - чтобы Он помиловал всех» (Рим. 11:32)? Без какой бы то ни было заслуги, видимого обоснования и человеческой возможности сделать что-либо для или против этого! Непостижимое вторжение самого Бога, неведомого Бога в известное нам вещественное бытие, невозможная возможность нового мира! Невозможное у людей возможно у Бога! Бог меряет своей меркой. Бог ведет неверующих к «цели закона», к свету своего общения и оставляет верующих пребывать в мире, лежащем во зле. Он проходит мимо всего, что происходит «известным образом», вещественно и видимо, и судит в тайне согласно своему праву. Бог - это Дух, живущий или не живущий в сердцах, причем абсолютно независимо от того, чего можно или нельзя ожидать от буквы человеческих скрижалей. Бог вознаграждает то, что Он хочет вознаградить - только Он, Он один. Что же мы можем сказать за или против всего этого? Разве не прав Бог? Известно ли нам лучшее право, которое мы могли бы противопоставить Его собственному праву? Разве Бог, будучи кризисом нашей жизни, - это не вечная истина? Чего мы хотим со всеми нашими истинами? Слава Божья желает светить, праведность Божья желает открываться, поэтому прагматика Его действий должна быть так непостижима и неслыханна. Бог не живет согласно тому праву, которое мы даем Ему; Он - Бог собственного права. Бог - это не причина в ряду других причин, не ответ, который мы смогли бы сами дать в конце - именно поэтому Его появление непознаваемо и необоснованно, Его суд осуществляется согласно Его собственному праву. И все же существует притязание на спасение от гнева Божьего: но только там, где всякое притязание прекращено, сокрушено самим Богом, где отказ Божий познан как окончательный отказ, гнев Божий - как неизбежный гнев, Бог - как Бог. Там, где начинается та история (Geschichte) между Богом и человеком, о которой нельзя рассказать никакой истории, так как она только происходит (geschieht), происходит вечно. Там, где человек осмеливается - но и это не рецепт блаженства, а вечное основание его познания - подняться в воздух и любить непостижимого Бога. Все это происходит в Иисусе Христе.
Примечание
[1]. Gellert, Christian Fürchtegott (1715-1769) - популярный немецкий поэт эпохи Просвещения, автор текстов церковных песнопений и духовной лирики («Духовные песни и оды»). - Прим. пер.
