Евхаристия была всегда и остается нормой «церковности» всей жизни христианина и тем самым и брака.
Каждый человек рождается членом земного общества, гражданином своей страны. Он подчинен законам материальной жизни и исполняет общественные обязательства. Но христианство открывает причастность человека к «вышнему званию». Оно не отрицает его земного гражданства и общественной ответственности; истинное христианство никогда не призывало к уходу из мира. Даже монашество есть своеобразное служение миру - путем отрицания его абсолютности. «Вышнее звание» человека - «образ и подобие Божие» - есть прежде всего беспредельное, «божественное», свободное расширение его творческих возможностей: стремление к абсолютному Добру, к высшей Красоте, к истинной Любви, и возможность испытать это Добро реально, потому что истинные Добро, Красота и Любовь есть Бог, любящий человека: к Богу мы можем обращаться, слышать Его голос, испытывать Его Любовь. Для христиан Он не есть только идея; «Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин. 14:20). Именно в Боге человек обретает свою подлинную человечность, потому что он был сотворен как «образ Божий». Поэтому Христос, будучи совершенным Богом, в силу самой своей божественности, явил и совершенное человечество - норму истинной человеческой жизни.
Причащаясь в Евхаристии к Телу Христову, человек не перестает быть человеком, - наоборот, он становится полностью самим собой, восстанавливает то отношение к Богу и к людям, для которого он был создан, и возвращается в мир в силе Духа - со всеми Богом данными ему возможностями творчества, служения, любви.
Связь между Евхаристией и браком намечена уже в рассказе о чуде на браке в Кане Галилейской (Ин. 2:1-11), принятом Православной церковью в качестве чтения на обряде венчания. Этот рассказ является одним из многочисленных иносказательных текстов Евангелия от Иоанна, указывающих на смысл таинства Крещения и Евхаристии: превращение «плотяной» и грешной человеческой жизни в новую, преображенную реальность Царства Божия.
Мы видели выше, что в древней Церкви христиане, отнюдь не отрицая гражданское значение брака, заключали его согласно гражданским законам. Но как членам Тела Христова, им было доступно и другое «измерение» брака: «во Христа и в Церковь». «Церковность» брака была всецело отлична от его формальной «законности»: она происходила не в силу особого церковного обряда, а в силу того факта, что брак заключался между двумя членами Тела Христова и являлся поэтому таинством. Будучи «таинством», брак не есть юридический договор, а вечный дар, доступный гражданам Царства Божия, но совершенно непонятный тем, которые этого Царства не знают и не ищут.
Именно поэтому невозможно объяснить смысл христианского брака в категориях права, социологии или даже психологии. Римская Церковь - основной грех которой всегда заключался в снижении евангельской истины до категорий земного общества - пыталась, и еще пытается свести специфичность христианского брака к понятию юридической нерасторжимости. Пока супруги живы, их брачный договор действителен. Но поскольку закон не действителен для умерших, смерть одного из супругов «освобождает» другого.
Но дело как раз в том, что Таинство, по самой своей природе, относится к Царству Божьему, которое, с пришествием Христа, силой Духа, уже явилось «внутри нас». Юридические нормы не могут всецело выразить Царства Божия. С одной стороны, Таинство являет победу Христа над смертью: оно не может прекратить свое значение благодаря смерти. Но, с другой стороны, действенность Таинства предполагает содействие человека: если человек лишен возможности или желания принимать в себя дар Таинства и жить в соответствии с данной ему благодатью, то Церковь может пастырски пойти ему навстречу и допустить второбрачие как наименьшее зло, или даже - если первый брак был явной неудачей - как новую возможность осуществить истинно-христианский брак.
Все вышесказанное показывает, что «церковность» брака предполагает совсем не только его юридическую «законность» или «нерасторжимость», но именно включенность в богочеловеческий организм Церкви. «Церковность» предполагает признание, что брак не есть «частное дело» и, следовательно, что обряд бракосочетания не есть «треба». Именно поэтому, в древней Церкви, он совершался вместе и, вероятно, во время воскресной литургии, когда «вся церковь», т. е. вся местная христианская община (а не только родственники и друзья) могли свидетельствовать о совершающемся Таинстве и радоваться торжеству любви. Внутренняя связь брака и Евхаристии косвенно сохранилась и в школьном православном богословии, которое - в отличие от католического - соблюдает понятие, что «совершителем» таинства брака может быть только епископ или священник, то есть совершитель Евхаристии, литургически всегда представляющий всю Церковь. В католичестве, поскольку брак признается «договором», «совершителями» таинства являются сами брачущиеся.
Понятие «церковности», предполагающее, что брак завершается в Евхаристии, объясняет тот факт, что Церковь никогда не признавала все браки, заключаемые ее членами, одинаково «церковными». Это особенно ясно выражено в отношении Церкви к второбрачию: существуют определенные «степени церковности» брака, определяемые по отношению к единственному истинно-сакраментальному браку, закрепленному Евхаристией.
