Ты ниспал с высоты твоей "первой любви" (Откр. 2:4-5). Таково осуждение, хотя Судящий общину и признаёт, что она может оправдываться своими многочисленными добрыми делами. "Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных", потому что ты разоблачила "тех, которые называют себя Апостолами" (возможно, подразумеваются те лжеучителя, которые ниже названы "николаитами", Откр. 2:2 и сл., Откр. 2:6).
Не удивительно ли, что община, за которой числится такое множество добрых дел, тем не менее потеряла свою первую любовь? Как сочетается столь большое положительное богатство с очевидно еще большим и все разрушающим провалом? Можно предположить, что подобное осуждение Судии стало полнейшей неожиданностью и для самой общины, способной похваляться своими христианскими достижениями. Ведь ее поведение, казалось бы, было правильным и безупречным, чего не отрицает и Сам Господь. И все же с точки зрения истинной любви поведение общины оказалось для Него недостаточным. Уверенность в собственной непогрешимости, полагающаяся на собственные дела, т.е. фарисейство, видимо, захватила уже глубокие и сокровенные духовные пласты, но община не сознает этого и по-прежнему считает свой образ жизни вполне похвальным. А речь-то при этом идет не о понижении температуры на несколько градусов, а о настоящем свержении - сверху до самого низа! Падение это тем опаснее, что его пагубность вовсе не замечается.
Итак, о чем здесь говорится? Не о том ли, что люди привыкают к любви Бога к себе и к своей любви к Богу? Любовь эта, как представляется, дана и сохраняется, она, как нормальное состояние, обеспечивает почву и основание, на которых строится все остальное, включая превосходные добрые дела. Эта любовь, так сказать, порождает и ведет к цели весь естественный порядок вещей, весь мир и его историю. Соответственно и так называемый космический Христос предстает как необходимое и все же вполне естественное основание для социального и личного бытия. Между тем, насколько мы можем и должны считаться с таким основанием, настолько же непреложны богословско-причинные предпосылки бытия мира. И уж если и нужно проводить различие между областью природы и областью благодати, то, безусловно, оно преодолено тем фактом, что Христос есть Альфа и Омега также и всего естественного творения. Если нам продолжать держаться за будто бы непреодолимое разделение между этими двумя областями, то тогда надо сделать неправомочное заключение, будто всемирный порядок лишен своего основания и не имеет цели развития. Убережем ли мы тогда среднего жителя земли от атеизма и нигилизма?
Итак, всегда возможно держаться на определенном уровне благочестия. Город Эфес, куда адресовано апостольское послание, был центром культа императора, и, кроме того, в нем особо почиталась "Артемида Великая", о чем обстоятельно говорится в Деяниях апостолов (гл. 19). Соответственно и христианский культ мог бы занять в городе свое место среди множества других. Ведь в Римской империи было распространено, так сказать, принципиально экуменическое мышление. Христиане города, однако, ни в коем случае не захотели смешивать свою веру с другими верованиями. И как же тогда они могли, при удержании чистоты своего культа, все же ниспасть "с такой высоты"?
Судящее слово Господа, однако, само несудимо. Бог не просто одиноко возвышается над всем и вся, но и привлекает верных к Себе на ту же высоту. "Жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге" (Кол. 3:3). И сокрыта она наверху, "на высоте", на небе, потому что со Христом мы умерли и воскресли. Высота, на которой протекает жизнь христиан,- это "вышний Иерусалим" (Гал. 4:26), и образу жизни этого города нам надлежит учиться. Психологически эта истина воспринимается с трудом, и удивляться этому не приходится. Постижимой она становится лишь в "непрестанной молитве", которую ап. Павел ожидает от христиан: ее эмоциональное течение не преследует определенной цели, потому что молящийся убежден, что цель сама овладела им (Флп. 3:12 и сл.). В ней мы ощущаем наше собственное беспокойство и одновременно полный покой в Боге.
