Эта книга является завершением моего труда по истории памятников культуры древнего христианства. В моем «Богословии иудеохристианства» я исследовал внешнее проявление христианства в иудео-апокалипсических рамках. В книге «Евангельское благовесте и эллинистическая культура» я изложил основы конфронтации христианства и эллинизма.
В предполагаемой работе я буду рассматривать вопрос приятия христианского благовестия латинским миром. В этой книге, как и в двух предыдущих, в центре нашего внимания будет история трех первых веков. В своей работе мне пришлось сталкиваться с серьезными трудностями, и я вполне отдаю себе отчет в некоторой гипотетичности моих выводов. Эти гипотетические выводы я и хочу постараться несколько уточнить.
История христианской латинской письменности начинается с Тертуллиана. Но нельзя отрицать и связь Тертуллиана с целым комплексом факторов предшествовавшей ему эпохи. Правда, предшествовало ему именно греческое христианство, как ортодоксальное, так и не ортодоксальное. Тертуллиан в совершенстве владел греческим языком. Он многое заимствовал у Иустина и Иринея, был знаком с Мелитоном, боролся с Валентином и Гермогеном, Маркионом и Праксеасом. Но меня интересовал другой вопрос: не отразилась ли в творчестве Тертуллиана и другая связь, а именно - связь с уже существовавшими христианскими сочинениями на латинском языке. Известны некоторые анонимные произведения (spuria), позволяющие именно так ставить этот вопрос, хотя и при условии предварительного решения связанных с ним трех частных вопросов:
1) имеем ли мы дело с оригинальными латинскими произведениями или с переводами с греческого?
2) к какой среде относятся эти труды?
3) появились ли они уже до Тертуллиана?
Все эти три вопроса спорные, но мне показалось, что на них можно было бы найти положительный отпет. Этому я и посвятил первую часть настоящего труда. Итак, прежде всего вопрос: имеем ли мы дело с оригинальными латинскими трудами? Известно, что в конце второго столетия некоторые иудео-христианские книги были переведены с греческого языка на латынь, в частности Послания Климента и «Пастырь» Ермы.
Что же касается произведений, о которых будет идти речь ниже, то я думаю, что мы имеем право видеть в них оригинальные латинские тексты. Это общепризнанно сейчас в отношение «Passio Perpetuae». Мне кажется, что Ван Дамм доказывает это и относительно «Adversus Judaeos». Из «Пятой книги Ездры» у нас нет никакого другого текста, кроме латинского. Что же касается «De montibus» и проповеди «De centesima», то здесь не может быть и речи о каком-то греческом первоначальном тексте.
Затем ставится вопрос о среде, в которой родились эти сочинения. Можно ли ее назвать латинским иудеохристианством? Вопрос вполне правомерен. Известно, сколь многочисленно было еврейское население как в Риме, так и в Карфагене; кроме того, христианское благовестие всегда появлялось прежде всего в иудейской среде. Не подлежит сомнению, что иудео-христианские общины существовали и в латинской среде.
Остались ли от них какие-либо письменные свидетельства? Изучение различных текстов показало мне, что этот вопрос разрешается утвердительно для «Passio Perpetuae», «Пятой книги Ездры», «Adversus Iudaeos», «De montibus Sina et Sion» и «De centesima sexagesima tricesima». Подробный разбор этих текстов в первой части моей книги покажет обоснованность такого утверждения.
В хронологическом отношении этот вопрос не вполне ясен и однозначно не решается. Мне удалось, я полагаю, показать, что мы обладаем свидетельствами о той иудеохристианской литературе, с которой боролся Тертуллиан.
Однако это, конечно, отнюдь не значит, что вся эта литература была написана до Тертуллиана. Известно, насколько одинокой фигурой был Тертуллиан. Латинское иудеохристианство продолжало существовать и после него. Поэтому трудно определить точное время написания иудеохристианских трудов. Мне думается, что «Passio Perpetuae», «Пятая книга Ездры», «Adversus Iudaeos» и «Adversus aleatores» были написаны до Тертуллиана; «De centesima» и «De montibus» могли быть написаны в его время, Коммодий же, как это доказывал Траед, писал в период между Тертуллианом и Киприаном, a «De pascha computus» относится к 343 году.
Вторая часть моей работы, рассматривающая вопрос о приятии христианства латинской культурой, встречается с не меньшими трудностями. Как мы уже говорили, Тертуллиан двуязычен. Если латинский характер его светских сочинений легко обнаружить в порядке литературного анализа, то в философском плане это сделать значительно труднее. Тертуллиан цитирует в основном греческих авторов, древних и современных ему, - Платона, Хрисиппа, Альбиноса, Ариоса и Сорануса. Как тут усмотреть латинскую специфику? Но, может быть, и не надо рассматривать этот вопрос под таким углом зрения? Историческая роль Тертуллиана ничем не отличается от роли Цицерона: этим латинским авторам надлежало оставить свой специфический отпечаток в истории главным образом на греческом материале.
Это не значит, конечно, что первые христианские латинские писатели не были знакомы с трудами предшествовавших им латинских философов. Так, Тертуллиан цитирует Цицерона и Сенеку. Еще ярче это заметно у менее самобытных писателей, таких как Минуций Феликс или Новаций, которые испытывают сильное влияние латинских философов, первый - Цицерона, а второй - Апулея. Заметим мимоходом, что тут встает также несколько щекотливый вопрос о взаимоотношениях между Минуцием Феликсом и Тертуллианом. Исследования Кисрела, как и умалчивание Минуцием всего того, что специфично для Тертуллиана, склоняют нас видеть в трудах Тертуллиана влияние Октавия.
Рассмотрев в этом аспекте первых латинских христианских писателей, нам надлежит выявить свойственный им самобытный дух, проявляющийся в их произведениях. Прежде всего он сказывается в их библейском богословии. В то время как Восток склоняется к аллегоризму в духе Александрийской школы и к строгой экзегезе в духе Антиохийской школы, латинские авторы сохранили и уточнили типологические идеи первоначального христианства, нашедшие свое развитие у Иустина и Иринея, а также в богословии истории, являющемся основой этой типологии. В этом отношении их труды просто неоценимы.
В части богословской систематизации мы встречаемся здесь с совершенно исключительным явлением. Тертуллиан создает с помощью собственно латинской терминологии поразительно цельный богословский синтез, стремясь в особенности подчеркнуть различие между теми или иными уровнями реальности, их «census», и классифицируя каждый из этих порядков в развернутых схемах («suggestus»). Заботясь более об определении различий, чем взаимосвязей, Тертуллиан проявляет тип мышления, свойственный также Паскалю, с которым у него удивительно много общего. Предложенная Тертуллианом своеобразная богословская систематизация практического развития не получила. Однако она продолжает оставаться неким образцом и показывает все величие древнего латинского богословия.
Проявляя, по сравнению с греками, большую заботу об институтах и находясь близко к центрам Империи и Церкви, латинские богословы оказались неизбежно вовлеченными в разработку вопросов экклезиологии, решая их одновременно в плане конкретных условий экклезиальной реальности и в плане их исторической конфронтации с государственной идеологией. В этом отношении особый интерес и непреходящее актуальное значение представляют самобытные труды Киприана.
