В современном мире не существует шумерского и даже шире - месопотамского мифа. Египет, например, растиражирован в многократно искаженном виде третьесортными голливудскими картинами о мести мумии фараона, дешевыми подделками под древность, по сию пору продаваемыми в разных странах мира, стихотворениями европейских поэтов на псевдоегипетские темы.
Когда-то Египет считался родиной всемирного эзотерического знания, его святыням и текстам, не умея их читать, поклонялись итальянские и немецкие герметисты. Египет призывали в свидетели открытых ими истин Коперник, Бруно и Кеплер. Еще раньше тайнам Египта дивились древние греки и римляне, считавшие египтян своими учителями во всех областях знания.
Таким образом, можно сказать, что с древнейших времен существует культурный миф Египта, и это свидетельствует об особом свойстве самой древнеегипетской культуры - о заложенной в ней способности к мистификации человека со стороны. Кроме этого, конечно, не следует сбрасывать со счетов еще два чрезвычайно значимых фактора.
Во-первых, египетская культура известна преимущественно зрительно, то есть через многочисленные изображения, количество которых превалирует над числом письменных памятников. Глядя на изображение, человек может наложить на него любое «озвучение», придать ему любой смысл, какой только доступен его фантазии.
Во-вторых, современный Египет является одним из самых популярных туристических объектов, и поддержание египетского культурного мифа во всех формах и на всех уровнях позволяет этой стране преумножать и без того немалые богатства, удерживая свое высокое экономическое положение в странах арабского мира.
Совсем иначе обстоят дела с месопотамской культурой с древности и до наших дней. Шумеры, вавилоняне и ассирийцы оставили больше текстов, чем изображений, тексты эти читаются нелегко и в основном посвящены вопросам, далеким от разрешения последних тайн жизни и смерти. Как мы уже показали, шумерская культура и ее преемники сильно укоренены в бытии, образности здесь куда больше, нежели символизма, конкретность, детальность описания в основном превалирует над теоретическими размышлениями.
Месопотамская культура не может мистифицировать, внушать ужас перед недоступной тайной, потому что она недостаточно концептуальна и не в должной мере обращена к душе (можно сказать, недостаточно интровертна). Человека здесь интересует либо мировой порядок и его соотнесенность с ним (шумеры и календарь), либо порядок общественный и его участие в поддержании этого порядка (вавилоняне и закон). Поэтому опыт месопотамской культуры может быть интересен только людям здравомыслящим, с научно ориентированным мировоззрением, либо людям серьезного искусства, извлекающим уроки из колоссального опыта древних мастеров.
Но на массовое восприятие - во всяком случае, на сегодняшнее - эта традиция не рассчитана, поскольку в ней нет ни психотехник, ни мистических учений, а все сколько-нибудь магическое и астрологическое подчинено вполне конкретным прагматическим задачам. Отсутствие внешней эффектности и труднодоступная глубина отпугивают массового читателя, и в результате можно с прискорбием констатировать отсутствие обратной связи между древними народами Месопотамии и современным миром.
Но если бы это касалось только древних народов! Положение современного Ирака сравнимо только с жизнью блокадного Ленинграда, с той разницей, что иракская блокада и изоляция от мирового сообщества длятся уже около десятилетия. Трагедия древней земли отпугивает от Ирака туристов, а это, в свою очередь, тормозит процесс тиражирования иракской культуры на мировом рынке.
В результате нет, например, фильмов и спектаклей по сюжетам аккадского эпоса о Гильгамеше, почти нет популярных книг, несущих в себе первичные сведения о культуре Древней Месопотамии. Разделы по Двуречью в школьных и вузовских учебниках написаны несравненно более скучно и лапидарно, нежели статьи по Египту или Израилю. Никакой информации, за исключением тех фактов, что в Месопотамии были ирригация, клинопись и рабы, учащийся получить не может.
На фоне прискорбного положения с месопотамской культурой в целом судьба шумерского наследия в современном мире может быть названа просто несостоявшейся. Студенчество, как и массовый читатель, начинает более-менее осознанно воспринимать историю Месопотамии только с Законов Хаммурапи. Шумерская история и культура не входят в сознание по нескольким причинам.
О первой причине не хочется говорить долго - дело в отсутствии грамотно и красочно составленных альбомов по искусству Двуречья, которые помогли бы ввести учащегося (или просто любопытствующего) в пространство шумерской культуры. Вторая причина намного серьезнее и фундаментальнее.
Шумерская культура - осколок той части архаического мира, которую составляли народы, существовавшие еще до расцвета первых египетских государств и впоследствии не вошедшие в число лидеров древности. Если Египет по многим своим мировоззренческим конструкциям смыкается с другими областями и народами афразийского мира, то система ценностей шумеров примыкает совершенно к другому полюсу, о местонахождении которого мы можем сегодня лишь догадываться.
Шумерский мир - это такая архаика, которую в некоторых проявлениях можно сравнить с архаикой доарийской Индии и дравидского Ирана, в чем-то - с сибирским шаманизмом, а в чем-то даже с индоевропейскими народами (например, с древними иранцами и славянами). Здесь ценится бытийное, множественное, материальное, оседлое, более связанное с домом и землей, нежели собственно с культом предков.
Здесь нет абсолютной человеческой власти над миром, чувство равноправно с разумом и волей, а иногда затмевает их. Законы сил внешнего мира ценятся здесь больше, чем законы общества. Такая «неафразийская» кодировка мироздания не вмещается в сознание людей, возросших на типично афразийских ценностях: единый бог, единый мир, единый государь, примат духовного над материальным, родственного над территориальным, разумного и волевого над чувственным, социального над природным.
Адекватное понимание шумерского мира означало бы понимание еще одного подхода к устройству мира общечеловеческого, а мир этот гораздо шире и больше прокрустова ложа библейско-германской модели.
Хочется надеяться на то, что в будущем многополярность мирового культурного развития станет основным принципом гуманитарных исследований, а изучение обществ неафразийской архаики (или неклассической архаики) в аспекте ценностной системы станет одним из приоритетных направлений деятельности историков и культурологов.
При соблюдении этих условий можно будет не только глубоко вчитаться в разнообразные памятники шумерской культуры, но и впервые непредвзято рассмотреть шумерское наследие как вариант альтернативной общественной стратагемы, интересный современному человеку в качестве модели при прогнозировании будущего развития человечества.
Говоря о шумерской модели мира, нужно учитывать поразительную близость между государствами Южного Двуречья и осуществившейся в XX в. моделью социалистического государства. Общими здесь являются и представления о революции как очищении времени от событий, и принудительный труд населения на государство, и стремление государства обеспечить всех равными пайками.
Вообще можно, наверное, сказать, что Шумер представляет собой как бы подсознание человечества - шумерская культура подпитывается первобытнообщинными эмоциями, которые современный человек должен в себе преодолевать и трансформировать. Это и желание физического превосходства над другими, и стремление к равенству всех людей (прежде всего к имущественному), и отрицание свободы воли, и связанное с ним отрицание человеческой личности, и стремление расправиться со всем, что кажется бесполезным в наследии прошлого.
Вместе с тем нельзя игнорировать какую-то особую целительность шумерской культуры, к которой погрязший в комплексах и условностях общества современный человек припадает в поисках искренности, душевной теплоты и ответов на главные вопросы бытия. За этой культурой как будто скрывается навсегда утраченное детство - время больших вопросов к жизни, на которые не смог ответить озабоченный сиюминутными делами повзрослевший человек.
Такими же наивными и главными для жизни всегда были Гомер и Шекспир - со всеми реками крови, открытыми страстями - но и с тем предельным проникновением в сущность человека, на которое способно только существо с задатками одновременно ребенка и бога. Можно сказать, что шумерская культура по-шекспировски гениальна выбором своей духовной цели - и так же, как Шекспир, отвращает современного человека набором своих средств.
Если читатель, закрыв последнюю страницу этой книги, смог ощутить Шумер как нечто фундаментально значимое и одновременно ни на что непохожее, в чем еще предстоит разобраться, - значит, мы можем считать свою цель достигнутой.
