Глава 4

Сего ради имуще служение сие, якоже помиловани быхом, не стужаем си.

Сего ради: по причине такого преславного плода в верующих, производимого благовестием нашим, мы, имуще служение сие, то есть служение благовестия, вверенного нам по милости и человеколюбию Божию, не стужаем си, не унываем, не тяготимся трудностию дела, не останавливаемся пред препятствиями, все зависящее от нас с охотою делаем, ради того, что от этого исходит такое благо для вас и всех верующих.

Цель Апостола – держать внимание на небесном происхождении благовестия, чтоб иметь основание в конце сказать, что если разливается ныне такой свет ведения, то это потому, что воссиял его Бог, повелевший первоначально воссиять вещественному свету. «Для сего он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия; почему и говорит: имуще служение сие, то есть мы ничего не привнесли своего, мы только служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений. Посему он и называет свое апостольское делание не начальствованием, или водительством, а только служением. Но и этим еще не довольствуясь, говорит далее: якоже помиловани быхом то есть и то самое, что мы поставлены служителями (благовестия), и сие зависит только от милости и человеколюбия Божия. Не стужаем си, то есть и то, что мы не унываем, и сие надлежит приписать человеколюбию Божию. Ибо слова: якоже помиловани быхом, должно относить как к служению, так и к сим словам: не стужаем си. Он говорит этим, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию Божию, тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям и какие бы ни терпел искушения. Оттого мы не только не унываем, говорит, но еще радуемся и дерзаем» (святой Златоуст).

Но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей, пред Богом.

Это главный пункт в сем отделеньице. Мы только, говорит, о том заботимся, чтоб чистую истину представить совести каждого, чистую как пред Богом, а она уже сама сделает свое дело, лишь бы только была воспринята. Чтоб истина благовестия сохранилась чистою, мы избегаем всего худого в намерениях своих, в образе своих действий и в самом представлении истины.

Но отрекохомся тайных срама. Мы отреклись от всего срамного не внешно только, но в самых сокровенностях сердца отвергнули все срамное,– все срамное, какого бы рода оно ни было. Ни почета или славы, ни выгод каких или того, чтоб искать только приятного себе, не имеем мы в виду. Одна любовь к истине, одна покорность воле Божией руководит нами. Лжеучители внешно являются святыми, а внутри оставляют нетронутыми страсти, какими кто порабощен. Мы совсем не таковы, но блюдем сердце свое чистым от всякого греха и всякой нечистоты, зная, что в нечистой душе истина не удержится. Святой Златоуст говорит: «Лжеапостолы славились, как нелюбостяжательные, а между тем они брали дары, только тайно; почитались за святых, а на самом деле они имели множество пороков. Мы же, говорит, все сие отвергнули, то есть то, что он называет тайным срама». Экумений продолжает: «Отреклись мы и втайне делать то, что в явности приносит стыд. Намекает на лжеапостолов, которые являлись в образе благочестия, втайне будучи нехорошими. А мы, говорит, и втайне ничего срамного не допускаем. Так, не стужаем си в скорбях, как и вы видите; но не внешно только, а и внутри не допускаем никакого помысла, могущего посрамить нас в сем отношении; ни малодушия, ни колебания, ни ропота, ни неблагодарности и никакой другой мысли не допускаем в сокровенности, которая могла бы посрамить наше: не стужаем си». Таким образом, словами: отрекохомся тайных срама, Апостол сказал: мы имеем чистое и непорочное сердце, чуждое всего срамного, напротив, полное истинно святых нравственно-религиозных чувств.

Не в лукавствии ходяще,– μη εν πανουργια. Не так мы действуем, чтоб одно было на словах и в делах, а другое на уме; не опутываем никого речами, не завлекаем кажущимися добрыми планами, за которыми спрятана засада; действуем открыто, и что являют слова наши и дела, то суть они и на деле. Нет ничего лукавого в образе нашего действования. Святой Златоуст говорит: «Мы не так, говорит, возвещаем, что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как делают лжеапостолы, но мы таковы же и на деле, какими показываем себя на словах; мы не имеем ничего двусмысленного. Мы и в самом деле таковы, какими кажемся, и не имеем ничего скрытного и лукавого, как в жизни нашей, так и в самом проповедании. Мы не делаем так, как делают иные, прикрывая дела свои, чтоб обманывать и завлекать». Отрицает Апостол у себя все хитрые приемы для привлечения учеников, а вместе и все меры благоразумия, какие могла бы измыслить их собственная мудрость. Не ухитряемся, а действуем, как внушит Дух Божий, всегда открыто и в простоте сердца, ожидая плода не от своего умения действовать, а от Божия благословения и вседействия.

Ни льстяще словесе Божия,– μη δολουντες. Это похоже на то, что выше сказал: не корчемствуя слова, не подделывая (2, 17). Передаем слово, как оно есть: когда оно строго, не позволяем себе смягчать его произвольно, из человекоугодия; если в нем невместимо что для мудрости человеческой, не закрываем того и не сокращаем в надежде помирить его с сею мудростию; просто ли оно или крайне высоко, никогда не примешиваем к нему своих соображений, чтоб иное приподнять, как кажущееся невысоким, а другое низвесть долу, как кажущееся недосягаемо высоким. Мы даже и этих по видимому невинных приемов не позволяем себе, боясь облукавить слово Божие; а чтобы прибавить к слову истины какую-либо ложь и притом сознательно, это нам и на ум не приходит. И надеждами льстивыми не обставляем слова благовестия нашего, не говорим: только уверуй, и счастие потечет к тебе рекою, а прямо открываем, что верующих ждут скорби, нападки и всякого рода лишения. И вообще ничего не примешиваем к слову благовестия, а предлагаем его, как оно есть, в своей природной наготе и чистоте. Феофилакт пишет: «Не только, говорит, жизнь наша проста, чиста, безлукавна, но и слово наше нелестно. Ибо мы ничего не примешиваем к нему от внешней премудрости, не обставляем льстивыми речами, не прилаживаем его к временам и лицам, и не учим потому ныне так, завтра иначе».

Но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей пред Богом.

Это сходно с тем, что выше говорилось о рекомендательных письмах (3, 1). Не с рекомендательными, говорит, письмами являемся мы среди людей в разных местностях, но с одною истиною. Она одна представляет нас всюду и нас рекомендует. Каким образом? – Одним явлением ее. Мы ее являем во всей чистоте, как она есть, и она сама удостоверяет слышащих, что мы не лжецы и что слово благовестия нашего есть непреложная истина. Это же как совершается? – Чрез совесть. Есть в душе каждого заступник за истину благовестия – дух с присущим ему страхом Божиим и совестию. Эти стихии духовные одного рода с словом благовестия и тотчас спознаются с ним, коль скоро не заглушены духом века сего. Слово благовестия говорит, что мы безответно грешны пред Богом, и совесть это сознает; слово благовестия уверяет, что всякого грешника ждет нелицеприятный суд и осуждение, и страх Божий подтверждает сию истину. Если б слово благовестия на этом только останавливалось, то оно ввергало бы только всех в отчаяние, никого к себе не привлекая, но оно идет далее и стесненному совестию и страхом суда предлагает благонадежный исход, говоря: Сын Божий приходил на землю, воплотился, пострадал на кресте и разодрал на нем рукописание грехов всего мира; веруй в Него, и получишь отпущение грехов, и благодать Святого Духа для новой безгрешной жизни, которую чистою сохранив до конца, по исходе отселе будешь воспринят небом для вечного неописанного блаженства. Какой дух незаглушенный мог противиться силе сего благовестия?! Вот почему слово благовестия во всяком месте находило себе прием, ибо везде бывали лица, у которых страх Божий и совесть, естественные стихии духа нашего, были живы. Они тотчас принимали благовестие как нечто родное, что всегда чаялось, но не было находимо, и теперь является таким радостным гостем с неба. Принимавшие слово благовестия освящались таинствами, возрождались к новой жизни, получали дар благодати и с сей минуты имели уже свидетельство в себе не для себя только, но и для всех окружающих. Это действовало на заглушенный дух сих последних, пробуждало его и руководило к вере. Обновленные, они в свою очередь единым присутствием своим возбуждали других и влекли к вере. Так в непродолжительном времени все гожие к вере лица прилагались к ней и составляли малое или большое общество верных Господу рабов. Святой Павел испытывал это во всякой местности и в приведенных словах об этом именно говорит, что они всюду представляли только себя совестям людей явлением чистой истины, чистой как пред Богом, и она обращала к вере; и им предлежало только направлять прилагавшихся к вере. Фотий у Экумения говорит: «Лжеапостолы не явлением истины, а поддельною личиною истины представляли себя, и не пред Богом, а в угождение только тем, которых обольщали». Конечно, и обольщаемые ими потому обольщаемы были, что ими наперед обладал лестчий дух».

Аще ли же есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено.

Изложенные пред сим мысли прямо ведут к вопросу: отчего же не все принимали слово благовестия? – Оттого, что не у всех был в движении дух со страхом Божиим и совестию. У кого он был в движении, те тотчас принимали благовестие; у кого не могло пробудить духа слово благовестия, у тех пробуждался он действием дивного благодатного изменения, совершавшегося в веровавших; у кого же дух был забит столько, что ни эти, ни другие чрезвычайности не пробуждали его, те оставались и коснели в неверии. Слово благовестия для них оставалось прикровенным, ибо не было органа для принятия его. Дух у них, им естественный, был столько забит, что не было к нему прохода возбудительному благовестию. Апостол называет их гибнущими, не потому чтоб они были обречены на гибель, но потому что они образом жизни своей, как она сложилась доселе, поставили себя в такое состояние, что благовестие невместимо для них, покровенно, ничего они в нем не могут понять, никакою стороною оно не льнет к их душе, и душа ничего в нем не находит, что бы могло интересовать ее. Оттого не принимает его и, как спасение возможно только под условием сего приятия, остается вне области спасаемых, в среде гибнущих. Вот кого разумеет Апостол под гибнущими. Но ныне-завтра как-нибудь пробудится и у них дух, вонмет благовестию, и они вступят в общество спасаемых. Святой Златоуст говорит, что в этих словах Апостол выражает ту же мысль, какую прежде выразил в словах: овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот (2, 16). Экумений влагает Апостолу такую речь: «Не наша вина, что для иных покровенно благовестие наше; причина тому их собственная слепота и погибельность».

В нихже бог века сего ослепи разумы неверных, во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, Иже есть образ Бога невидимаго.

Бог века здесь то же означает, что в других местах князь мира (Ин 12:31) 14, 30), миродержитель тмы века сего (Еф 6:12), дух действующий в сынах противления (Еф 2:2). Бог от века сего, потому что живущие по духу века покорствуют ему, охотно внимают внушениям его и усердно действуют по началам его. Эта власть не природная ему, а случайная, основанная на оплошности людей, падких на плотскую жизнь в самоугодии. Покорные ему не прямо ему покорствуют, а лишь самоугодию преданы, и самоугодие их отворяет ему дверь для входа в их души, куда вошедши, он бушует, увлекая их на злые и срамные дела, смотря по степени самоугодливости каждого. Сам он редко выступает в дело. Его личное дело было прельщение прародителей, искушение Христа Спасителя и будет действование в антихристе. Обычно же действует он чрез полчище бесов, которые всюду шныряют и во все вмешиваются, нельзя ли где состроить что-либо худое. Иные из них поселяются в телах людей, в тех частях, чрез которые преимущественно действует страсть, коей кто предан. Бесноваты не одни те, в которых буйство беса видимо обнаруживается. В наибольшей части бесноватых бесы смирно живут, лишь чрез внушения заправляя их страстными делами и усиливая деятельность свою в ту пору, когда кто задумает покаяться и исправиться. У иных живет по нескольку бесов; это у тех, которые работают многим страстям. Вот чрез них-то и властвует бог века сего. Язычники поклонялись ему, превратив страсти в божество; теперь кланяются ему, преклоняясь пред влечениями страстей, им разжигаемых и руководимых.

Как ослепляет он разумы неверных? – Совсем заслоняя от них Бога и порядок вещей Божественных и оковывая сознание их одним видимым и осязаемым, как будто невидимого и неосязаемого ничего и не существовало. Бывает у них и Бог на языке, но слово сие проходит чрез уста бесследно; промелькает и речь о смерти, но так, как бы это дело их не касалось. Обычно же они сами для себя бог, сами о себе промышляют, сами себя обезопашивают, сами свою устрояют участь, во всем на себя одних полагаясь и на подручные им средства и способы опираясь. Цели их не заходят за пределы настоящей жизни. Эту одну они загадывают превратить в жизнь райскую, и об этом у них вся забота, сюда все планы направлены, на это обращаются все предприятия. Цель их – жить в довольстве, с почетом и с наибольшею мерою утешностей и сластей. Тут не берется в рассчет совесть, и страх Божий не проходит в эту тьму чувственную. Совесть истинная попрана; ее место заняло правило держать себя, как считается наилучшим среди других и судя по ним, имея в виду – не ударить себя в грязь лицом. Бог имеется, как стороннее нечто, и удовлетворение внешним образом религиозных обычаев считается вполне достаточным для того, чтобы не бояться Его; будто ни Ему до нашей души, ни нашей душе до Него дела нет. К этому кругу принадлежат не одни воры, разбойники, блудники, пьяницы и другие явные грешники. Эти и у них бывают не на хорошем счету. Миролюбная жизнь обыкновенно течет степенно, с видимым глянцем исправности, достодолжности и величавости. Дух ее богопротивен, и он-то делает то, что очи сынов века смежены для узрения света благовестия. Благовестие одной области принадлежит, а они всем строем своим относятся к другой. Ничего общего у них нет с благовестием; оно и невместимо для них.

Начало действию благовестия полагает растревожение совести, а сыны века сего самодовольны: не сознают за собою никакой вины и не понимают, что это за требование, когда говорят: покайтеся, приближилось царствие Божие. Завершает действие благовестия страх суда Божия, но сын века говорит: принесена жертва (у нас – свеча поставлена, молебен отслужен), и что еще? Смерть и суд – далеко; еще поживем. И никак не прививается к нему мысль, что суд обрушится на него всею тяжестию правды. Воодушевляет следовать благовестию обетованный рай – вечное блаженство; но сыны века думают, что уже имеют рай, живя всегда в собственное удовольствие и погрязая в видимом и осязаемом, никакого не могут восприять сочувствия к раю невидимому и блаженству в неосязаемом. Эти три момента, столь существенные в настроении сынов века и столь противоположные началам благовестия, и делают то, что благовестие для них покровенно, невнятно, невместимо. Все в нем чуждо для них; ничего в нем не могут они взять в толк как следует; никакого сочувствия не вырывается из груди их к вещаниям его: слыша не слышат, видя не видят; отолсте сердце людей сих. И вот настоящий смысл слов – бог века сего ослепи разумы неверных: дух сынов века, действующий в них под влиянием бога века,– сатаны,– сделал их неспособными внять благовестию, понять его благотворность и принять его. Они не говоря говорят благовестникам: проходи дальше; это нас не касается.

Ослепи, говорит Апостол, во еже не возсияти им свету благовестия славы Христовы. Свет благовестия, когда внемлется и приемлется, воссиявает, как ярко светящий светильник, мгновенно возженный в темном месте. Для внявшего оно все освещает и все для него делает понятным: ясно видит он и безвыходную гибельность, в какой находится; и пригодность способа к выходу из него, предлагаемого благовестием; почему емлется за него всеми силами естества своего. Когда же и делом вкусит целительность его, тогда духовному свету, воссиявающему в нем, меры нет. Одним взором обнимает он и прошедшее, и настоящее, и будущее, и небо, и землю,– и все видит объемлемым единым Богом в Господе Иисусе Христе благодатию Духа Святого. Исходный же пункт света – лице Господа Иисуса Христа, Сына Божия воплотившегося, бедное естество наше в Себе прославившего и посадившего одесную Бога и Отца. Благовестие и все освещает,– наипаче же осиявает лик Христа Спасителя, ибо оно все на Нем стоит. Почему есть благовестие славы Христовы. Ничего этого не видят неверующие, ибо смежили умные очи свои неверием. Дверь таин Божиих и не отверзается для них, и свет их не осиявает их. Держит их во тьме бог века и не дает воссиять в них свету Божию. Делает это он не властительски, а злокозненно ухитряясь обольщать сынов века. В прелести ходя, не замечают омрачения своего и довольствуются мраком, по обману полагая, что он свет. Но как ни густ мрак ослепления, тут ничего нет приневоливающего. Сами хотят, и слепотствуют; захотят, и откроют очи; ибо свет Божий вокруг есть. Бог века всячески хлопочет держать их в ослеплении; но это делает он, поднося им ослепляющие элементы, которые они сами охотно принимают и ослепляются. Непосредственной же власти бог века ни над кем и ни над чем не имеет и насиловать никого не смеет. Сами мы во всем виноваты.

Святой Златоуст говорит: «Что случилось с иудеями при Моисее, то же самое происходит и со всеми неверными во времена Евангелия. Ради отолстения сердца их сокрыт бывает для них свет благовестия славы Христовы, то есть не видят они, что крест есть спасение и слава вселенной, что Распятый на нем опять хочет прийти с великою славою,– и все другое, настоящее и будущее, видимое и невидимое, неизреченное явление ожидаемых благ, сокрытым остается для них; сокрыто же за то, что сами прежде не захотели верить сему».

Иже есть образ Бога невидимаго. «Образом Бога назвал Апостол Христа, как Бога от Бога, потому что Христос в Себе показует Отца, почему и говорит: видевый Мене, виде Отца ((Ин 14:9))» (Феодорит). Бог всегда пребудет невидимым и сокровенным. Осязательнее явить Себя благоволил Он чрез воплощение Бога Сына. В очах Его, сквозь обоженное человечество, разумные твари, Ангелы и святые, могут лицом к лицу сретаться с Божеством и как бы осязать Его. Вне сего Оно сокровенно и постигается только чрез воздействие Его по мере приемлемости тварей. Для неведающих Сына и Отец неведом и есть и пребудет навсегда. Святой Златоуст говорит: «Дабы показать, что не познавшие славы Христовы не знают не только Христовой славы, но и славы Отца, Апостол прибавил: иже есть образ Бога невидимаго. Но нельзя остановиться и на одном только Христе, потому что, как чрез Христа видишь ты Отца, так, не познав славы Христовой, не познаешь и славы Отца».

Не себе бо проповедаем, но Христа Иисуса Господа; себе же самех рабов вам Иисуса Господа ради.

Объяснив, почему благовестие остается прикровенным в гибнущих, в неверующих, обращается опять к указанию на тайну действия благовестия в совести способных к принятию его. Тайна сия в том, что в благовестии нашем мы себя не выставляем,– ни в образе слова, ни в образе действования, ни в целях (стих 2) нас совсем не видно,– впереди стоит Христос Господь, Его лик предначертываем мы пред совестями человеков, и они уже сами узнают в Нем Спасителя от пагубы, Целителя немощей, Подателя всякой силы бессильным. Потому прилепляются к Нему вседушно. Вот тайна действия благовестия! Сами же мы только орудия, только труженики, рабы ваши, служители вашему спасению, Господа ради. Феодорит пишет: «То же писал он и в первом послании: тако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей Таин Божиих (1 Кор 4:1). А здесь сказал он о себе еще смиреннее, ибо назвал себя рабом не только Христу, но и всем верующим, из любви ко Христу; ибо сие значат слова: Иисуса ради». Святой Златоуст с другой несколько стороны взглянул на речь Апостола: «Поелику лжеучители сильно восставали на Апостолов и со всех сторон нападали на них, то он и говорит: вооружаясь против нас, вы восстаете не против нас, но против Проповедуемого нами, ибо мы не себя проповедуем. Мы рабы и служители даже тем, которые приемлют сие проповедание; мы трудимся для другого, то есть для Господа, и для Его славы все делаем, так что враждующие против нас восстают против Господа. Мы столько далеки от того, чтоб искать себе каких выгод от проповеди Евангелия, что не отказываемся быть и вашими рабами для Христа, когда Ему угодно было столько почтить вас, когда Он столько возлюбил вас и все для вас сделал. Посему и говорит: себе же рабов вам Иисуса ради. Видишь ли душу, нимало не заботящуюся о славе? Он говорит: мы не только не присвояем себе того, что принадлежит Господу, но даже и вам служим для Него».

Яко Бог рекий из тмы свету возсияти, иже возсия в сердцах наших, к просвещению разума славы Божия о лице Иисус Христове

В заключение Апостол обращает внимание всех на то, что теперь дается чрез благовестие, распространяемое по лицу всей земли. На сердцах иудеев, говорил он, лежало покрывало, и они не видят света, сокрытого в законе; все язычники ходили во тьме, и никто не видел света Божия. Но пришел Господь Иисус Христос, и воссиял миру свет разума. Просветительная сила есть Дух Святой, нисшедший на Апостолов. Им просвещенные, Им руководимые и учимые, ходят они по миру и всем возвещают свет истины. Дух Божий, их просвещающий, просвещает и сердца верующих, и они ясно начинают видеть свет разума славы Божией. Так среди мрака, покрывавшего весь мир, воссиял ныне свет ведения Божия. Теперь то же самое совершается в нравственном мире, что было в первый день творения для мира вещественного, когда Бог словом Своим повелел воссиять свету из тьмы. Рече Бог: да будет свет и бысть свет. Говорит теперь чрез нас тот же Бог ко всем: покайтеся и веруйте во Евангелие. И слово сие воссиявает свет в сердцах верующих. Приемлющие его ясно видеть начинают неописанную славу Бога беспредельного в лице Иисус Христове. Лице Иисус Христово дает ясно разуметь, что Бог превеликий и предивный есть сердобольный Отец наш, Который не восхотел оставить нас в нашем падении, но благоволил дивный устроить для нас образ спасения в Единородном Сыне Своем, Который, пришедши на землю, воплотился, пострадал и умер на кресте, воскрес, вознесся на небо и сидит одесную Бога и Отца, туда привлекая всех верующих и избранных во спасение, да идеже Он, и они все будут. Таков лик Иисуса Христа! Какие совершенства Божии не отражаются в сем лике?! Тут и благость беспредельная и правда бесконечная, тут и премудрость недомыслимая и всемогущество неизмеримое, тут и промышление всепопечительное и вседержительство всеобъемлющее. И Пресвятой Троицы таинство светоносно отображается в сем же лике. Бог Отец благоволил, Сын совершил, Дух Святой совершенное в Сыне довершает в верующих. «Ибо мы чрез Христа познаем Бога Отца, так же как чрез Духа приводимся к Нему» (святой Златоуст). Вот как свет разума (познания) славы Божией о лице Иисус Христове воссиял в мир чрез воссияние в сердцах верующих. «При сиянии сего света и мы видим не чувствам подлежащие вещи, но Самого Бога чрез Христа» (святой Златоуст).

Феодорит пишет: «Кто древле словом в бытие привел естество света и изрек: да будет свет, Тот и ныне, не тем, но собственным Своим светом осиял наши умы, чтобы нам чрез Самого Христа увидеть славу Его. А сие: о лице Иисус Христове имеем такой смысл: поелику естество Божие невидимо, то делается Оно, сколько возможно, видимым чрез воспринятое человечество, озаряемое Божественным светом и издающее молниеносное сияние». Экумений продолжает ту же мысль: «Повелевший в начале воссиять из тьмы свету, воссиял и в сердцах наших. Воссиял, просвещая нас и открывая нам познания славы Своей, и это о лице Иисус Христове. Ибо чрез Сына только получено нами истинное познание об Отце, как Сам Он говорит в Евангелии ко Отцу: явих имя Твое человеко…, и прославих Тя на земли ((Ин 17:4)). И чрез Христа Иисуса только явлено нам, что Отец не хочет быть чтим более курениями и кровьми, но жертвами духовными, и что истинные Богочтецы должны кланяться Богу не иначе как в Троице, единосущной и равномощной».

Имамы же сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, а не от нас

Сокровищем называет Апостол то, о чем говорил пред сим, то есть слово благовестия с полнотою благодати Святого Духа на устроение духовного царства Христова на земле, или Святой Его Церкви. Это сокровище, столь великое, столь преславное, столь многодейственное, имеем мы, говорит, или носим в скудельных сосудах, разумея под сим тело немощное, с подразумеванием и внешнего своего положения, всегда уничиженного и стеснительного, как изображает вслед за сим. Для чего же это так устроено? Разве не мог Господь так сделать, чтоб Апостолы одним видом своим, или своею показностию, уже влияли на людей? – Мог, но не благоволил так сделать, для того, говорит, чтоб в действовании нашем ничего нашего не было видно, чтоб ничто наше не бросалось в глаза, а все было относимо к силе Божией. Смотря на нас, столь немощных и уничиженных, никто и подумать не может, чтоб, когда или слово сильней от нас исходит, или дело какое чрезвычайное нами совершается, это и подобное сему зависело от нас, но все то прямо отнесет к силе Божией, чрез нас действующей. Сия сила ничем с нашей стороны заслоняема не бывает; она видится во всей своей наготе и полноте. Если же так, то всякий должен был заключать словами Господа: если сии о персте Божии все сие творят, убо постиже на нас царствие Божие; надо покориться слову их и веровать, чтоб не быть Богоборцами.

Святой Златоуст говорит на это место: «Сие-то особенно и удивительно, и есть величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себе такой свет и хранить такое сокровище. Да премножество, говорит, силы Божия будет, а не от нас. Ибо и величие даров, и слабость получивших оные, показывают силу Божию, как в том, что Бог столь великие даровал блага, так особенно в том, что даровал людям слабым. Под скудельным сосудом он разумеет слабость нашего естества и немощь нашей плоти, потому что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда; она столь же удобосокрушима и так,же легко сокрушается и смертию, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными причинами. И сие сказал он, как для того, чтобы постыдить высокомерие гордящихся собою, так и для того, чтобы всем показать, что в делах его служения нет ничего человеческого. Ибо тогда особенно и бывает видна сила Божия, когда она чрез слабые орудия совершает великие дела; как сие видно из сказанного Господом сему же Апостолу: сила бо Моя в немощех совершается (12, 9).– Так, послав только двенадцать человек, покорил Он вселенную, и притом тогда, когда сии двенадцать сами были гонимы. Подивимся в сем силе Божией, почудимся ей и поклонимся! Вопросим иудеев, спросим еллинов: кто убедил всю вселенную оставить отеческие обычаи и переменить образ жизни? Не рыболовы ли, не скинотворцы ли, не мытари ли, не книжные и простые люди? Как же бы это могло совершиться, если бы не действовала чрез них сила Божия? Притом – что говорили они, когда убеждали? – Креститесь во имя Распятаго. Какого? – Того, Которого они не знали и не видали. И, однако ж, несмотря на то, что говорили и проповедали сие, пригвожденный ко кресту Христос привлекал к Себе всех. Откуда же такая сила убедительности? – Ниоткуда более, как от силы Божией. Новость проповеди была противна всем, а проповедники были из народа, всеми презираемого, бедные и неученые. Каким же образом они покорили вселенную? Не ясно ли сие показывает, что они имели Бога помощником себе? Ибо не человеческой силе свойственно производить такие действия, но силе Божией всемощной».

Во всем скорбяще, но не стужающе си; нечаеми, но не отчаяваеми

Сказал выше, что великое Божие сокровище носят они в скудельных сосудах, чтобы чрез то всеми была исповедана сила Божия, действующая в них. Теперь живописует, какие получают они отвсюду удары, а между тем остаются целы. При таких поражениях следовало бы сокрушиться скудельным сосудам и сокровищу, содержимому ими, сгибнуть, а они остаются не сокрушенными и сокровище сохранным. Не явная ли в этом сила Божия? «Не только то, говорит, чудно, что мы храним сие сокровище в скудельных сосудах, но и то, что, подвергаясь бесчисленным бедствиям и будучи отвсюду поражаемы, сберегаем оное и не теряем. Ибо и адамантовый сосуд не мог бы устоять против таких наветов. Но вот ныне и скудельный сосуд остается невредим по благодати Божией, и сокровище сохранно» (святой Златоуст). «Если бы не приразилось к нам все это, не сделалось бы явным и величие силы Божией. Но поелику уподобляемся мы как бы растениям, которые цветут в огне, то сим-то самым, что, страдая, сохраняемся невредимыми, проповедуем силу защищающего нас Бога» (Феодорит).

Во всем скорбяще. Во всем, «во всякое время и всяком месте, от всего и от всех» (Феофилакт). «От врагов и от друзей, от неприятелей и от своих, от недостатка необходимых потребностей и от других вещей, в коих нуждаемся» (святой Златоуст). Скорбяще, θλιβομενοι. Не внешние только лишения и беды терпим, но прискорбности, сердце поражающие. Нам причиняют скорбь, уязвляют чувствительно душу, раны наносят сердцу; но мы не стужаем, ου στενοχωρουμενοι. Это не стесняет груди, не захватывает дыхания, не сжимает сердца. Мы не бесчувственны к этим прискорбностям, но Бог посылает такую широту сердцу нашему, что они не теснят и не душат. «Не стужаем си, потому что Бог расширяет сердца наши» (Феофилакт). «Чтобы не стужать си в прискорбностях, это есть дело благодати Божией» (Экумений). Эту благодать Божию и Божию помощь сердцу должны были видеть и исповедать все сторонние свидетели прискорбностей апостольских, когда по всем расчетам следовало бы им быть убитыми духом, а они и во взоре, и в словах, и действиях обнаруживают полное благодушие. Или, может быть, ου στενοχωρουμενοι – не стесняемы есмы, относится не к внутренней стесненности сердца, а к внешней. Апостол хочет, может быть, сказать: но это не стесняет круга нашей деятельности; несмотря ни на какие скорби, мы делаем свое дело, не стесняясь. Скорбь не отбивает у нас охоты действовать в своем чине, не помеха нам.

Нечаеми, απορουμενοι, но неотчаяваеми, ουκ εξαπορουμενοι. Απορια – поражение ума нечаянностию и необычайностию, так что он в себя прийти и сообразить ничего не может. Εξαπορειν – растеряться. Мы, говорит, бываем в таких обстоятельствах, что ума не приложим, как быть, бываем в безвыходном положении. Но не теряем присутствия духа, зная, что с нами Бог и что против воли Его никто ничего с нами сделать не может. И всегда бывает так, что Бог устрояет нам недомыслимый для нас выход из крайностей. Незнать откуда и как приходит помощь и дает нам свободу. «Не отчаяваеми, то есть не теряем надежды. Ибо хотя часто мы скорбим, впрочем, не так, чтобы потеряли уже надежду» (святой Златоуст). «В обстоятельствах безвыходных находим для себя спасительные исходы» (Феодорит). «Часто бывает, что ума не приложишь, как быть при нападках от всех и стеснениях отвсюду; но это поражает нас не настолько, чтоб мы терялись, то есть падали духом, это не убивает нас» (Экумений). «Впадая в крайности и безвыходности, не отчаяваемся и не падаем под тяжестию их, а стоим бодро, и Бог устрояет наш исход и являет нас победителями» (Феофилакт).

Гоними, но не оставляеми. Нас гонят, но при всем том нельзя о нас говорить: это люди, всеми оставленные. Нас не оставляет Бог. «Бог таковые искушения попускает на нас не для того, чтобы оставить нас, но чтобы усовершить и возвысить» (святой Златоуст). «Гонят нас люди, но не оставляет Бог. Не для того это нам от Него попущение, чтоб нас победили, но чтобы дать нам случай вступить в борьбу и явиться победителями силою Его» (Экумений). «Попущает сие Бог для упражнения нас, чтоб научить нас побеждать» (Феофилакт). Может быть, не оставляеми, разумеет Апостол, людьми же, то есть верующими. Одни гонят, а другие с нами, на нашей стороне. Часть Божия, в массе человечества скрытая, всегда к нам прилепляется и составляет с нами одно. Тут мы всегда находим приют и пригрение. Те, которые гонят нас, не могут хвалиться: ну, теперь прогнали; ибо мы неотлучно пребываем с своими, и свои нам с нами.

Низлагаеми, но не погибающе. Бывает, что враги совсем повергают нас долу; торжествовать бы им победу, но мы оказываемся целы и живы, не погибаем. Это очень напоминает то обстоятельство, как побили святого Павла камнями и выбросили за город, а он потом явился живым и здоровым ((Деян 14:19)). «Судя по величию искушений, надо бы говорить: ну, погибли; но по благодати Божией мы все не гибнем. И в смертных крайностях Бог отверзает нам дверь спасения» (Экумений). «По телу и внешнему положению, бывает, что враги совсем низлагают нас; но всегда стоит твердо душа наша и наша ревность о деле Божием, Бог же сохраняет и самое тело наше» (Феофилакт).

Апостол изобразил возрастающую силу бедствий, беря пример с борющихся. Из борющихся слабейший сначала получает удары и раны, потом изнемогает и не знает, что делать, далее предается бегству, наконец поражен и низвержен. Мы, говорит, всегда являемся на какой-либо из сих степеней немощи пред нападающими на нас, но, даже и до последнего низложения быв доведены, не бываем побеждаемы. Кто не увидит в сем силы Божией? Следовало бы вдребезги разбиться скудельному сосуду нашему, а он цел; и не только цел, но даже и не боится вперед быть разбитым. Искушения бывают сильны, но следствия их никогда не оправдывают. Святой Златоуст говорит:«Хотя постигают нас искушения, но не постигают следствия сих искушений; и это все происходит действием силы и благодати Божией. В других местах он говорит, что такие искушения попускает на нас Бог для того, чтобы и смирить нас самих, и предостеречь других. Так, да непревозношуся, говорит, дадеся ми покостник плоти ((2 Кор 12:7)), или: да не надеющеся будем на ся (1, 9). А здесь говорит: да премножество будет силы Божия, а не от нас. Видишь ли, какая польза от искушений? Чрез них становится очевиднее действие силы и благодати Божией, ибо говорит: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор 12:9). Они одних привели к смиренномудрию, а других, по крайней мере, заставили умерить свою гордость и сделали более великодушными и снисходительными. Ибо терпение, говорит, соделывает искусство, искусство же упование ((Рим 5:4)). Ибо те, кои подвергались бесчисленным бедствиям и освобождались от них только надеждою на Бога, сим научались и во всяком другом случае всего более держаться сей надежды».

гоними, но не оставляеми; низлагаеми, но не погибающе.

См. Толкование на (2 Кор 4:8)

Всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов в теле нашем явится.

Мертвость Господа – беды, скорби, страдания, смертные опасности. Как Господь страдал, так страдаем и мы. По вся дни умираю, говорит он в другом месте ((1 Кор 15:31)). Но когда так очевидно следовало бы нам быть пораженными смертию, а мы все живы, то очевидно также, что мы каждодневно являемся как бы из мертвых живыми. Это совершенно сходно с тем, как Господа распяли и положили в гроб, и еще запечатали, а Он воскрес: смерть не могла удержать Его. Живот Его поглотил смерть. Тот же живот Иисусов и в нас теперь действует, и мы есмы живые о Нем проповедники. Мы являем собою, что Господь Иисус жив и есть источник живота; ибо когда за дело Его подвергаемся бесчисленным смертям, все остаемся живы и всякий раз с новыми силами исходим на служение во славу Его. Что другое это являет, как не то, что в нас действует живот Иисусов? Так святой Златоуст: «Что значит мертвость Господа Иисуса, которую они носили? – Ежедневно угрожающие различные роды смерти, которые указывали вместе и на воскресение. Если кто не верит, говорит, что Иисус умер и воскрес, таковый пусть уверится в истине воскресения, видя нас, ежедневно умирающих и воскресающих. Когда Господь исторгает нас из опасностей смерти, то чрез это живот Иисусов является в теле нашем. Так что то самое, что с одной стороны показывает повидимому бессилие Апостолов и оставление их от Господа, то самое с другой стороны ясно проповедует Его воскресение. Ибо не так бы видима была сила Его, если бы мы никогда ничего не страдали, нежели теперь, когда мы страдаем, но остаемся непобедимыми». Так и Экумений с Феофилактом.

Нельзя не видеть, что, по ходу речи, явление живота Иисусова в непрестанно будто умирающем теле Апостолов есть то же, что: да премножество силы Божией будет, а не от нас. Только в настоящем месте он явление силы Божией вообще сводит на явление ее применительно к слову благовестия. Ибо здесь всепобедительное начало есть удостоверение, что Распятый жив, и не жив только, но и нам дает силу жить, при всей разрушительности натисков на нас совне. Можно отсюда и далее провесть мысль Апостола, именно: мы собою являем, что Господь жив, а это есть начало и источник веры, животворящей души ваши. Следовательно, как бы дух жизни о Христе Иисусе исходит из повсечасно умирающих тел наших. Намеренно так и устроил Бог, чтоб сокровище, сокрытое в скудельности нашей, слово благовестия и благодать, беспрепятственнее делалось достоянием вашим, чтоб вы вкушали силы их и чрез то приобщались живота Иисус Христова. Сосуд слишком крепкий и крепко закрытый мешал бы узнавать, что в нем, а хрупкий и непрестанно дающий будто трещины и заделываемый неминуемо обнаруживает, что в нем.

Присно бо мы, живии, в смерть предаемся Иисуса ради, да и живот Иисусов явится в мертвенней плоти нашей.

Повторяет то же самое, что сказал пред сим, чтобы пояснее вообразилась в уме читающих выраженная им мысль; а это нужно было, чтобы точнее было понято, что говорится в следующем 12-м стихе. Святой Златоуст говорит: «Святой Павел, когда говорит что-нибудь неясно, то всегда присовокупляет объяснение своих слов. Это он сделал и в сем месте, поясняя неясно сказанное. Для того, говорит, предаемся в смерть Иисуса ради, то есть носим мертвость Его, чтобы открылась в нас сила жизни Его, когда Он не попускает смертной плоти нашей, столько страждущей, быть побежденною множеством зол».

Это прямая мысль. О будущем приобщении живота Иисусова чрез воскресение, кажется, святой Апостол не помышлял при сем. Внимание его пока все ограничивается настоящим делом проповеди и явлением чрез нее живоносной спасительности во Христе Иисусе. То, что Апостол говорит: да явится живот, ινα φανερωθη, не на будущее указывает, а настоящее: да будет явлен или являем живот Иисусов теперь. Потому, переносясь мыслию, по поводу сих слов, к будущему сооживлению с Христом, святой Златоуст говорит: «Можно и иначе понимать слова». За ним и другие наши толковники стали повторять: можно и так, давая разуметь, что это возможная, но не прямая мысль. Святой Златоуст говорит: «Можно еще иначе понимать слова сии. Как же? – Так, как в другом месте говорит: аще умрохом со Христом, веруем, яко и живи будем с Ним (Рим 6:8). Ибо как мы носим Его мертвость и решаемся заживо умереть для Него ныне, так и Он благоизволит умерших нас оживить тогда. Если мы, пренебрегая жизнию, идем на смерть, то и Он приведет нас от смерти к жизни». То же и Феодорит: «Так Апостол и в другом месте говорит: понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся (Рим 8:17). Посему-то самому с любовию за Владыку встречаем смертоносные опасности, чтобы стать причастниками жизни Его и, жертвуя жизнию временною, восприять за то нетление плоти».

Можно и другую побочную мысль читать в этих словах Апостола, именно ту, что спасительного живота Иисус Христова нельзя иначе стать причастником во всей его силе, как чрез спострадание Ему. В крещении спогребаемся Ему таинственно, а в жизни потом прививаемся к крестному живоносному древу страданий и смерти Его, чрез невольные страдания и произвольные лишения, или разного рода подвиги самоотвержения и самоумерщвления. Чрез сии мертвенности, или умирания Господа Иисуса ради, и сила живота Его является в естестве нашем. Другого пути нет; один он – тесный и прискорбный. Утешная жизнь в довольстве и утехах поставляет вне круга причастников живота Христова.

Темже смерть убо в нас действует, а живот в вас.

Смерть в нас действует, то есть скорби, беды, непрестанные насмертности, чем всем является, что мы скудельные сосуды. А живот, говорит, в вас, то есть сокровище, в нас сокрытое,– слово благовестия и благодать,– чрез то самое, что мы по вся дни умираем, делается вашим достоянием и сообщает вам жизнь, которая и действует в вас. Удостоверясь из немощности и скудельности нашей,– из того, что умираем и все живы есмы,– удостоверяясь из этого, что в нас сила Божия действует, вы веруете слову благовестия, веруя, оживотворяетесь благодатию Святого Духа чрез таинства и начинаете жить новою, никому другому не ведомою жизнию о Христе Иисусе, жизнию, которая, начавшись здесь, имеет пребыть вечною, вводя вас в нескончаемое блаженство. Феодорит пишет: «Ради вашего спасения подвергаемся мы опасностям, потому что с опасностию для себя преподаем вам учение (дающее истинный живот). И выходит, что поелику мы бедствуем, вы наслаждаетесь жизнию истинною». То же и Экумений: «Как бы так говорил Апостол: мы умираем по причине благовестия, дабы вы, уверовав чрез него в Христа, сподобились истинной жизни, которая есть вместе и жизнь нетленная и вечная». У него же Фотий говорит: «Скорби, страдания и смертоносные беды действуют в нас, а вера и благочестие, в коих истинная жизнь, в вас. Жизнь же есть вера с благочестием, потому что стяжевают нетленную, нескончаемую и вечно блаженную жизнь на небесах». Завершим речь словами Феофилакта: «Мы в опасностях; вы же из сих опасностей собираете плод жизни, веруя в проповедуемое нами Евангелие, чрез которое вечною начинаете жить жизнию».

Имуще же тойже дух веры, по писаному: веровах, темже возглаголах, и мы веруем, темже и глаголем.

Сказал: в нас смерть действует. Теперь продолжает как бы: но это не мешает нам и не отнимает у нас ревности продолжать дело проповеди Евангелия. Есть вера, воодушевляющая нас. И мы в сем случае оказываемся в таком же положении, в каком был пророк Давид, когда говорил: веровах, темже и глаголах (Пс 115:1). Подобный же дух веры исполняет и нас; имея его, мы веруем и, веруя, глаголем. Глаголем, то есть продолжаем благовестие Евангелия во спасение и живот всех, хотя отвсюду окружены только смертями. В чем именно дух веры, из примера святого Давида нельзя выводить. Апостол берет только одно обстоятельство, что святой Давид от напряжения веры не мог удерживать языка, и говорил. Подобным же образом (говорит) и нашим языком движет неудержимая сила веры. Какой же смысл у Апостола имела вера? – Судя по предшествующей речи, это будет непоколебимая уверенность, что мы исправляем дело Божие во славу Божию и вечное благо всех людей. Последующие же слова: ведяще,– что Бог и нас воздвигнет, и проч.,– представляют то, чем восполняется и оживляется сия вера; ибо без сего она не имела бы будто окончательного пункта, или была бы без конца. Но как это такой пункт, который можно назвать средоточием веры, то очень вероятно, что Апостол, говоря о вере, разумел именно этот предмет веры. Святой Златоуст говорит: «Доказав, что бедствие не есть признак бессилия и оставления от Бога тех, кои терпят бедствия, Апостол переходит к вере и к ней все направляет. И для утверждения сей веры опять указывает на воскресение Христово, говоря: и мы веруем, темже и глаголем. Чему же веруем? – Яко воздвигий Иисуса и нас воздвигнет». То же и Феофилакт: «Веруем, потому и глаголем, что как Иисус воскрес, так и мы здесь будем избавляемы от всех опасностей смертных, а там совоскрешены со Иисусом».

Ведяще, яко воздвигий Господа Иисуса, и нас со Иисусом воздвигнет, и предпоставит с вами.

Совоскресение Господу во славе есть самый воодушевительный и возбудительный в христианском исповедании предмет. Сколько здесь утешения терпящим за веру! Сколько подкрепы подвизающимся в жизни по духу веры! А вот и Апостолы к перенесению трудов в насаждении веры на земле почерпали нравственную силу из той же истины. Бедное естество наше так прославлено в воскресении Господа Иисуса – для Него ли? – Нет, это образ, основание и сила воскресения всех верующих к славе о лице Иисус Христове. Созерцая это, Апостол и прежде еще говорил: не ктому себе живу. И здесь то же говорит: пусть смерти кругом; мы веруем, что нам принадлежит живот, которого никакая смерть восхитить не может. Мы стоим в обладании сим животом и, не боясь смертей, с дерзновением ведем дело благовестия.

Ведяще. Поелику это ведение здесь стоит как истолкование веры, то его надо признать таким, которое обнимает все сознание и,– как оно заправляло всею жизнию Апостолов,– таким, которое закрывало собою все другие предметы ведения и всегда стояло впереди. Яко воздвигий Господа Иисуса,– Бог Отец, совместно, без сомнения, со Святым Духом. Воскрес воплотившийся Бог Сын; но воскресение совершилось единодействием Пресвятой Троицы. И нас со Иисусом воздвигнет. И нас – о себе говорит Апостол, об Апостолах, то есть непрестанно умирающих в деле благовестия и преподания всем благодати; конечно, не имея той мысли, что их только и воздвигнет, но что со всеми и их воздвигнет. Воскресение Христово положило основание общему всех людей воскресению. Теперь уже необходимо воскреснут все. Разность будет только в том, для чего и в каком виде кто воскреснет. Одни воскреснут во свете и для славы, а другие в мрачности и для мук. И светло воскресшие не в одной степени светлости явятся. Какою светлостию будут окружены Апостолы?! Это они предчувствовали. И вот источник воодушевления, о коем у Апостола здесь речь! Воздвигнет со Иисусом, δια Ιησου, чрез Иисуса. Сила воскресения Христова от Него перейдет тогда на всех. Теперь она в Нем едином сосредоточена и в других действует только духовно. Когда по вере возрождаются в купели крещения, то вместе с тем приемлют семя к славному воскресению. Дар Духа Святого закрепляет сию надежду существеннее. На сем основании всякий крещеный может исповедать нелестно: и меня воздвигнет к славе, если сохраню благодать крещения или потерянную возвращу покаянием. Эта общая всем вера в Апостолах восходила на высшую степень ради того, что они существеннее становились причастниками смерти Христовой, ибо говорит: мы в смерть предаемся присно Иисуса ради. Как в Господе смерть и воскресение неразделимы были, так неразделимым сознавали и Апостолы свое воскресение чрез Господа с своим умиранием за Него.– И предпоставит с вами. Пред кем поставит? Если пред собою и пред престолом своим, это наведет мысль на суд, имеющий быть по воскресении. Но как у Апостола мысль – о воодушевляющей преславности будущего, то ближе будет: представит в блаженное царство, или туда, где Господь обетовал быть слугам Его.– С вами, прибавил, чтоб напомнить коринфянам, что это и их веры предмет, и чтоб, устремив внимание на славу воскресения Апостолов, они не выпускали из вида своего воскресения с ними и не забывали соответственных сему упованию обязательств. Блаженный Феофилакт пишет: «Воздвигнет и нас с вами к получению нескончаемых благ. Этим он воодушевляет их к хранению веры и к ревности о соответственной вере доброй жизни».

Вся бо вас ради, да благодать умножившаяся, множайшими благодарении избыточествит в славу Божию.

Показывает, что он нимало не преувеличенно сказал: воздвигнет нас и предпоставит с вами. Говоря так, не слово лести к вам простераю, но потому так говорю, что так должно быть: ибо все для вас, для вас – не коринфян только, но и всех верующих,– вся, все домостроительство во Христе Иисусе здесь и все блага неописанные там. Феодорит пишет: «Вас ради, то есть верующих; ибо сказал не об одних коринфянах, но о всех принявших проповедь. Бог, промышляя об общем всех спасении, совершил домостроительство Владыки Христа». Святой Златоуст говорит: «Для вас Его воскресение и все прочее. Ибо не для одного только человека Он столько совершил, но для всех».

Да благодать умножившаяся, то есть сделавшаяся достоянием многих. Господь устроил спасение всех и учредил Апостольство, чтобы оно силою Духа Святого по всей земле, во всех языках и обществах положило основы общему всех людей спасению. Это мы и делаем. Слово благовестия распространяется; вместе с ним разливается благодать, возрождающая к новой жизни, в залог нескончаемого блаженства в вечности. Причастившиеся сей благодати вкушают радость о Духе Святом, подвигающую уста на благодарение. Чем больше причастников благодати, тем более уст благодарных. Множащаяся благодать множит благодарение; избыточество благодарения избыточествует в славу Божию. Слава Божия – последняя цель всего домостроительства во Христе Иисусе. Ангелы выну славословят Бога; на то же славословие созданы и люди. Но их песнь славословная порвалась на первых порах. Надлежало восстановить ее. Чтоб восстановить, Сын Божий, воплотившись, нисходил до последних степеней уничижения и потом восшел человечеством на последние степени славы. Приобщив его всевозможной славы, Он сделал его вновь способным воздавать возможно высшую славу Богу. Причащающиеся благ во Христе Иисусе вкушают и славы Божией и славословят Бога. Славословие – знак вкушения радости жизни. Потому оно и стало целию всего, что Бог всех хочет облаженствовать. Бог хочет, чтобы все вкусили благ духовных, все радовались, а ради этого и благодарили, и славословили Его. Апостол говорит о вкушении благодати множайшими и о благодарении множайшими, потому что не все хотят того, чего хочет Бог.

Темже не стужаем си: но аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни.

В будущую жизнь перенесся Апостол мыслию по поводу своей непрестанной насмертности. С этого же и теперь начинает речь, и как по лестнице возводит нас от тления внешнего человека к обновлению внутреннего, от него к мере будущей славы и, восшедши таким образом к невидимому и вечному, там нас оставляет, желая, чтоб мы и не сходили оттуда посмотреть, яже суть в доме нашем земном.

Темже не стужаем си: не скучаем, не тяготимся, не изъявляем никакого недовольства. И в начале главы то же говорил он: имуще служение сие, не стужаем си. Там – после того, как сказал, что в домостроительстве Нового Завета все вводятся в созерцание славы Божией откровенным лицом, чтоб преобразовываться в тот же образ от славы в славу, с такою мыслию: как с охотою не послужить такому преславному делу, не обращая внимания на все внешние неудобства? Здесь то же внушает после того, как выразил уверенность в спрославлении с Господом по воскресении. Имея в виду такую славную участь в будущем, мы, говорит, не стужаем си, несмотря на окружающие нас скорби, беды, смертные опасности. «Не печалимся, не предаемся малодушию, но переносим все мужественно» (Феодорит), «зная силу Божию, которая и ныне нас избавляет от всяких бед, и в будущем воздвигнет в славе» (Феофилакт), «и видя, как все делаемое и претерпеваемое нами обращается в умножение славы и благодарения Богу» (Экумений).

Но и это все претерпеваемое нами не остается без отношения к будущей жизни. Будущая жизнь будет соответствовать духовному преспеянию здесь. Внешние же скорби усовершают дух. Пусть тлеет внешний человек! От этого, или при этом, внутренний обновляется по вся дни. Внешний человек – тело с потребным для него и с участию его; внутренний – дух и душа (Феофилакт, Экумений). Внутренний человек то же, что потаеный сердца человек (1 Пет 3:4), дух самосознательный и свободный, с его отправлениями – страхом Божиим, совестию и неудовлетворенностию ничем тварным. Таков он в естественном порядке. Под действием же благодати он благоговейно предстоит Богу, с любовию созерцая Его в безмятежии, ходит неуклонно в заповедях Божиих, имея закон Бога своего в сердце своем, и за то преисполняется радостию о Дусе Святе, вкушает, сколько благ Господь и теряет вкус ко всему, что не Господне. Все эти проявления духа под действием благодати начинаются с первой минуты рождения в новую жизнь; но растут они и крепнут постепенно, более от благодатных воздействий, но немало и от внешних состояний человека. Благосостояние внешнее много может мешать совершенствованию его; скорби же внешние много помогают тому, держа дух в отрешении от всего и давая ему возможность всею полнотою своею принимать благодатные влияния и обращать все усилия свои на самовозрастание, не развлекаясь ничем сторонним. Это и разумеет Апостол, когда говорит, что когда внешний человек тлеет, внутренний обновляется по вся дни. Святой Златоуст говорит: «Каким образом тлеет внешний человек? – Когда терпит бичевания, гонения и другие бесчисленные бедствия. А внутренний как обновляется? – Верою, надеждою, ревностию. Чем более страждет тело, тем более душа имеет благих надежд и тем более просветляется, как золото, много искушенное действием огня».

Само собою разумеется, что означенное тление внешнего человека обновляет внутреннего не безусловно, а под условием благодати, веры и жизни по вере. Ибо обновление не от него собственно исходит, а им способствуется, имея свой особый источник. Тление внешнего человека или невольно случается, или произвольно устрояется, но значение его и действие одно: способствует обновлению внутреннего, питая в душе страх Божий, просветляя совесть и отрешая от всего тварного, от всякого земного пристрастия. Тление внешнего человека, кроме бед и скорбей, совершается еще умалением пищи и пития, сна и отдыха, удалением от развлечения чувств чрез уединение, пресечение забот и вообще истощание тела и довольство самою крайнею мерою нужного, с устранением себя от многомятежия. Такой порядок жизни уже предполагает зарождение внутреннего человека; предполагает, но не прямо указывает на него: ибо и это все можно делать внешно. Настоящий внутренний человек есть благодатию рожденный и ею воспитываемый и обновляемый. Когда это есть, то тление внешнего человека необходимо требуется, и только в этом случае тление сие способствует обновлению внутреннего. А без сего чрез тление внешнего человека никогда не обновляется настоящим образом внутренний человек.

Еже бо ныне легкое печали нашея по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделовает нам.

Еже ныне,– το παραυτικα,– нынешнее, мгновенное. Легкое печали – легкие прискорбности. Как ни велико, говорит, то, что мы терпим, так что нас справедливо надо назвать насмертниками; при всем том это суть только прискорбности, легкие и скоропреходящие, если смотреть на них с точки зрения будущей славы. Что сия жизнь пред вечностию, и стоит ли брать ее в счет, если бы и всю ее беспрерывно пришлось прострадать? Печали бывают и очень чувствительные; но как они все проходят, а минувшая печаль уже не тяжела, то они все в собственном смысле легки. Печаль, конца не имеющая, хотя бы она и невелика была, не может не казаться подавляющею. По преумножению в преспеяние,– καθ υπερβολην εις υπερβολην,– по преизбытку в преизбыток,– хочет сказать: меры нет в каком преизбытке, «в величайшем преизбытке» (святой Златоуст); «будущая слава имеет величие преизобильно преизобильное» (Феофилакт). Тяготу вечныя славы,– αιωνιον βαρος,– вечную тяготу славы. В противоположность скоропреходящим легким прискорбностям ставится вечная тяжелая слава,– слава представительная, полновесная. «Легкому и удобоносному противопоставляет Апостол тяжелое, то есть многоценное» (Феодорит). Соделовает нам,– приготовляет нам; терпим здесь, а там слагается уже, что следует за претерпеваемое здесь. Идут современно: здесь легкая прискорбность, там залог полной славы. «Смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни; когда настоящее противополагает будущему, временное – вечному, легкое – полновесному, скорбь – славе. Все дело полагает он в надежде» (святой Златоуст). Прискорбности внешние верою и благодатию поставляют страждущего в тесное общение со страданиями и смертию Христовою. Оттого они бывают проводниками и жизни Христовой, обновляющей внутреннего человека. Но то же общение в страданиях и смерти Христа Господа, прославленного уже, служит основанием прославления и страждущих Его ради. Отсюда следует, что скорби, обновляющие внутреннего человека, служат вместе залогом вечного прославления. Посему Апостол поставляет обновление внутреннее с прославлением будущим в некоторой причинной связи: еже бо.– Они сходятся путем скорбей в одном источнике, прославленном Господе Спасителе, обновляющем духовно общащихся с Его страданиями и смертию силою веры и благодати и готовящем им славу, какою Сам облечен, восседя одесную Отца, яко победитель смерти и ада.

Не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна.

Условие выставляет Апостол, при котором тление внешнего человека обновляет внутреннего и легкое печали тяготу вечной славы соделывает нам. Под тем условием, говорит, если мы не смотрим на видимое, а на невидимое, или при таком строе нравственном, в коем не смотрят на видимое, а на одно невидимое. Это само собою видно. Смотри на солнце, и светоносностию его исполнишься (внутренний обновится). Также подымись повыше, и все на земле сущее покажется мелочным и ничтожным.– Святой Златоуст говорит: «Показывает способ, как легкою делается тяжесть скорби. Как же? – Не смотрящим нам, говорит, видимых, но невидимых. Если будем отвращать взор свой от видимого, то настоящее будет для нас легко, а будущее велико». Ту же связь видит в этих текстах и Экумений: «Поелику назвал скорбь легкою, хоть она бывает тяжела, то объясняет теперь, каким образом бывает легкою нынешняя скорбь. Если, говорит, не будем смотреть на видимое, а на невидимое. Ибо противопоставь только тамошнее здешнему, и увидишь, как все здешнее покажется легким. Ибо это все временно, а то вечно».

Не смотряющим,– μη σκοπουντων. На ристалищах,– σκοπος,– мета, до которой надлежало прежде всех достигнуть, чтобы получить награду. Бегущие на конях или на ногах взор свой весь вперяют в эту мету, ни на что стороннее не обращая внимания, будь тут золотые горы. Апостол выражает, что обновляемым духовно, ждущим вечной славы надлежит не только в цели не иметь ничего видимого, но и во внимании того не держать, быть так к нему, как бы его не было; цель же, куда взор их, минуя все, должен быть вперен, есть исключительно невидимое. Оно одно – предмет их желаний, стремлений и надежд. Пока человек живет телом и душою оплотенелою, до тех пор невидимое кажется ему чем-то призрачным, неопределенным, будто не сущим. Когда приходит благодать и пробуждает дух, то в числе первых требований к восприятию новой жизни есть отречение от видимости, от опор, надежд и утех, видимыми вещами и лицами подаемых, и обращение к невидимому, чтоб там положить надежды свои и предметы своих исканий и надежд. Этим требуется жертва кровная, но она необходима. Сознавший это делает себе перелом, как это ни больно, и приносит требуемую жертву. Она отворяет дверь входа благодати, образующей нового человека. Родившись под таким отчуждением от видимого, внутренний новый человек, если он развивается правильно, уже не возвращается сюда, а живет там весь в невидимом. Оно одно становится для него истинно сущим; видимое же призрачным и исчезающим, как оно и есть на деле. Почему в словах Апостола: не смотряющим нам видимых можно видеть такой смысл: уж это такой порядок, или закон жизни о Христе Иисусе, что мы не смотрим на видимое, а на одно невидимое.– Что это невидимое? – Бог, в Троице поклоняемый, и все то, что дает Он вкусить приближающимся к Нему. Это немногосложно, но многообъятно,– и одно насыщает; тогда как видимого много, но оно не насыщает, а только раздражает вкус. Что это видимое? – Все, что считает благом человек, этой жизни преданный: довольство, сласти, почет, преобладание, властвование, широта предприятий и успешность в них, и подобное.

Видимая бо временна, невидимая же вечна. Не касается других черт видимого и невидимого, потому что эти нагляднее. Пристращенному к видимым вещам, что ни говори об этом с невыгодной стороны, все не совсем внятно будет; а что все это временно, это осязательно видно, ибо пред его глазами течет, как река, и постоять не может. Отрешившийся от видимого и сочетавшийся с невидимым, хотя и мог бы понять многие другие черты сего невидимого, кроме вечности,– но как он уже и вкушает их и в этом вкушении видит блаженство отрешенной от всего жизни, то для него утешительнее всего слышать, что невидимое, сладость которого он начал вкушать, вечно и что, следовательно начатому им сладостному благобытию конца не будет. Так Апостол, простым словом, одним дал сильное вразумление, а другим крайне утешительное ободрение. Святой Златоуст говорит: «Не сказал, что одни скорби временны, но – все видимое, хотя бы то была скорбь, хотя бы радость; чтобы и в радости мы не расслабевали, и скорбями не тяготились. Посему же, говоря и о будущем, он не сказал: царствие вечно, но невидимая вечна, хотя бы то было царство, хотя бы мучение – чтобы мы сего последнего страшились, а к оному стремились. Итак, поелику видимое временно, а невидимое вечно, то к невидимому и будем простирать наши взоры. Если временное предпочтем вечному, то чем извиним себя? Положим, что и временное приятно, но оно непродолжительно, а мучения за оное не будут иметь ни конца, ни пощады. Какой ответ дадут те, кои, быв удостоены Духа Божия и вкусивши уже от толикого дара Божия, после обратили взоры свои долу и ниспали к земному?»