2. Происхождение и черты литературного жанра

1) Истоки Премудрости

Куда уходят корни направления, представленного в литературе книгами муд­рых? Мы почти ничего не знаем о существовании школ в довавилонском Израи­ле. Однако вполне вероятно, что в Иерусалиме могла существовать, начиная с правления Соломона, школа для обучения чиновников, бюрократов и диплома­тов государства. Библейские упоминания о мудрости Соломона (3 Цар. 4:29 сл.) и расцвете литературы во времена правления Езекии (Притч. 25:1), сходство с поучениями мудрых Египта, некоторые изречения, касающиеся царя и поли­тического управления государством (напр., Притч. 16:10-15; Притч. 25:1-5), дают осно­вания предполагать существование подобной школы при Иерусалимском дворе, где обучали премудрости. Но ясно, что мудрые авторы Иова, Екклесиаста, кни­ги Иисуса, сына Сирахова, и книги Премудрости не имели ничего общего с царским двором, прекратившим свое существование со времен пленения.

Семья становится для человека первым данным ему жизненным окружением, первичным и незаменимым институтом воспитания и формирования характера. Семья представляет собой также среду, в которой закладываются основы «пре­мудрости» в отношениях между сыном и наставляющим его отцом. Множество изречений мудрых имеют форму отеческих увещеваний и начинаются с обра­щения «Сын мой». Подобные формулы могут быть отнесены и к системе «учи­тель - ученик», но в большинстве случаев вращаются в кругу внутрисемейных отношений. Начиная со времени кочевой жизни патриархального клана, каждая семья должна была, несомненно, выработать свои жизненные правила, практи­ческие советы в различных жизненных ситуациях, пословицы и изречения, фор­мулирующие в сжатом виде опыт предшествующих поколений.

Третий вид человеческой общности, давшей источник и возможность разви­тия этому направлению мысли - школа, общественный институт, получивший развитие прежде всего в послевавилонский период.

Некоторые писания мудрых могут быть определены как «школьные книги», своего рода «краткие руководства» для учащихся (напр., Притч. гл. 1-7). Кроме то­го, Бен Сира, автор книги Сираха, заключает свой труд приглашением войти в его школу: «Приблизьтесь ко мне, ненаученные, и водворитесь в доме учения» (Сир. 51:31). Так и Екклесиаст предстает перед читателем как тот, кто «учил на­род знанию» (Еккл. 12:9).

Образ мыслей, который можно определить как направленный к премудрости, не является исключительной принадлежностью круга мудрецов - интеллектуа­лов, своего рода профессионалов мудрости, но представляет собой скорее спо­соб познания действительности, пронизывающий все слои израильского обще­ства и проявляющийся в трудах, не принадлежащих непосредственно к пись­менности мудрых (напр., в истории Иосифа Быт. гл. 37-50; в т. н. «Истории воцаре­ния Давида», переданной в 2 Цар. гл. 10, 3 Цар. гл. 1-2). Образ мыслей, свойственный мудрым, был куда более распространен в израильском обществе, чем это поз­воляют увидеть книги, непосредственно относящиеся к письменности мудрых. Однако следует с большой осторожностью и корректностью связывать ту или иную ассоциацию, мелькнувшую в библейском тексте, с письменностью муд­рых: следование законам определенного литературного жанра, своеобразие словаря, общность некоторых тем не являются абсолютным и достаточным критерием для утверждения о влиянии книг мудрых.

Нам неизвестно социальное положение мудрецов Израиля. Представляется весьма корректной гипотеза о том, что они принадлежали, по крайней мере час­тично, к классу землевладельцев, обладающих некоторым состоянием и пользу­ющихся плодами культуры - образованием, возможностью путешествий, обще­нием с людьми избранного круга. В пользу этого предположения говорит то, что в письменности мудрых не прослеживается ни стремления к обличению со­циальной несправедливости, ни к смене существующего социального строя, хо­тя немало свидетельств заинтересованности и открытости к бедам самых сла­бых и незащищенных (вдовы, сироты, бедные, обиженные).

Мудрые Израиля не имеют ничего общего с революционерами прежде всего потому, что центр их интересов лежит не в области социально-экономических условий жизни, но скорее в сфере духовных побуждений, приводящих к тем или иным действи­ям, короче говоря, в области намерений. В отличие от народной религиозности, довольствующейся действиями и возводящей их в абсолют, мудрые провозгла­шают важность намерений, влекущих за собой действия.

2) Черты жанра

Скорее всего наиболее глубокие корни письменности мудрых Израиля ухо­дят в жизненный опыт семьи или клана, где отец предостерегает сына от неко­торых действий и советует воздержаться от выбора определенных типов пове­дения. Отсюда рождаются некоторые пословицы, содержащие абсолютные за­преты, сформулированные как приказания: «Не злоумышляй, нечестивый, про­тив жилища праведника, не опустошай места покоя его... Не радуйся, когда упадет враг твой, и да не веселится сердце твое, когда он споткнется... Не не­годуй на злодеев и не завидуй нечестивым» (Притч. 24:15-19). Многие послови­цы сходны с советами отца сыну, стоящему перед выбором жизненного пути. Из семейного или школьного круга происходят также пословицы, начинающие­ся с обращения «Сын мой».

Встречаются здесь также и народные пословицы (напр., Притч. 10:11: «Уста праведника - источник жизни, уста же беззаконных заградит насилие»). Многие пословицы отмечены большим изяществом слога: умудренный опытом человек наблюдает за течением жизни и поведением людей, чтобы свести потом свой опыт до краткого меткого изречения, представляющего собой квинтэссенцию его обширных знаний. Так рождаются разные виды пословиц: простые конста­тации, или открытия в области законов человеческого поведения, или указания пути, ведущего к успеху и т. п.

Другая литературная форма, бывшая в употреблении у мудрых, загадка. Этот прием редко встречается в Ветхом Завете, и самым явным его примером можно назвать Суд. 14:10-18. Следы этого литературного жанра можно найти и в так на­зываемых «числовых притчах» (см. Притч. 30:15-16; Притч. 30:18-19, 21-23, 24-28, 29-31).

Жанр книги Екклесиаста можно определить как «исповедь» в смысле, упо­требленном для названия знаменитой «Исповеди» Августина, или же как «днев­ник» для записи мыслей, сравнимый с «Мыслями» Б. Паскаля. В Еккл. 12:1-7 для описания старости автор пользуется приемом аллегории.

Мудрые в своих сочинениях прибегают также к жанру песни или гимна (напр., Иов. гл. 28; Притч. гл. 8; Сир. 24:1-22; Прем. 7:22 - Прем. 8:21) или молитвы (напр., Прем. гл. 9; Сир. 23:1-5; Сир. 36:1-17; Сир. 51:1-17). В книге Иова предпочтение отдается форме ди­алога или диспута.

Можно было бы привести гораздо более полный и подробный перечень ли­тературных приемов и жанров, встречающихся в письменности мудрых. Но со­чинения мудрецов узнаются не только по специфическим признакам «формы», но и по присутствию характерного взгляда на мир. Главная задача подобного текста - сформулировать, что же есть премудрость.

Премудрость - плод поисков и исследования порядка, объединяющего смут­ные и разнородные данные повседневного жизненного опыта. Систематизируя и отсеивая дачные жизненного опыта, мудрец приоткрывает завесу той скрытой гармонии, которая правит миром. Методы словесного выражения этого интуи­тивного знания различны (пословица, гимн, молитва, парадокс и т. п.), но задача всегда состоит в том, чтобы осветить пути проникновения Божественного устро­ения в теперешний хаос бытия.

Достичь единства с этим устроением - значит стать мудрым и счастливым. Это соответствие божественной гармонии включает многие качества: воздержанность в речах, власть над своими чувствами, чест­ность, прилежание, трудолюбие, смирение, доброжелательность, непричаст­ность к сплетням и злословию и т. п. Разрыв с этим вселенским порядком - безу­мие и несчастье человека. Очень часто в письменности мудрых встречаются ан­титезы «безумный - мудрый», «мудрость-безумие». Различие литературных жан­ров отражает сложность и многообразие повседневной жизни человека. Образ мыслей мудрых можно определить как созерцательное отношение к жизни.

3) Содержание

Попытаемся понять, как именно мудрецы Израиля понимали окружающую реальность, другими словами, постараемся воссоздать свойственное им видение мира.

Главная черта образа мыслей человека, обратившегося к Премудрости, состо­ит в непрестанном стремлении никогда не терять жизненной связи с окружаю­щим миром и обстоятельствами внешней жизни. Мудрец отнюдь не чувствует се­бя чем-то вроде монады без окон и дверей, он не помышляет своей жизни вне связи с природой, животным миром, вещами, другими людьми и, наконец, с Бо­гом-Творцом Вселенной. С восхищением и изумлением смотрит мудрый на слож­ное переплетение обстоятельств и связей, составляющее его собственную жизнь.

Мудрый подобен школьнику, вступившему в беседу с учителем-миром. Он учится даже у муравья: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым» (Притч. 6:6). Он взирает на чудеса, происходящие в природе и в отношениях между людьми, из наблюдения за природой мудрый может из­влечь пример, касающийся и человеческих отношений: «Три вещи непостижи­мы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице» (Притч. 30:18-19). Столь же часто мудрые прибегают к примерам ил животного мира, плодам заботливого и внимательного наблюдения. Окружающий мир полон полезными поучениями и выводами, и мудрый готов собрать их. Итак, премудрость состоит в умении вести непрестанную внимательную «беседу» с миром.

Мудрый не устает замечать скрытые в явлениях окружающего мира свиде­тельства о Боге-Творце. Все творение, даже самые простые и привычные его части, неизменно живет чудом Богоявления, ибо Бог не прекращает творить мир и по сей день. Каждая вещь, сотворенная Им, каждый день предстает гла­зам мудрого как бы новой, только что вышедшей из рук своего Создателя. Под «творением» мудрый понимает не просто «продуктивную» способность Творца, но скорее действие устроения, Его победу над хаосом. Итак, как уже сказано, главной для мысли, обращенной к Премудрости, становится идея все­ленского порядка.

Мудрого никогда не оставляет боль и тоска при виде мира, превращенного в хаос моральным, физическим, религиозным разложением. Он знает, что Гос­подь «все соделал прекрасным в свое время» (Еккл. 3:11), но одновременно спра­ведлива и ужасная мысль, что «кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать» (Еккл. 1:15). Мир и человеческая жизнь предстают ужасной смесью противоречивых или несовместимых фактов и событий. Каждой вещи противостоит ее противоположность, каждому утверждению - отрицание. Воз­можно ли примирение противоречий? Можно ли в Божественном устроении Вселенной найти выход из ужасающего абсурда жизненных противоречий?

Мысль мудрого останавливается, охваченная экстатическим восторгом перед устроением Вселенной, изумлением перед чудесами творения, но одновремен­но и недоумением перед абсурдностью и противоречивостью жизни. Для муд­рого вопрос состоит не, как в наше время, в согласовании веры и разума, но скорее в устранении противоречия между миропорядком, установленным Творцом, и хаосом, царящим ныне в мире. Даже в нынешнем хаосе мудрый в силах найти тропинку, ведущую к открытию чудесного присутствия Бога в мире. Бог, каким его видят мудрые, не покинул мира на произвол разруши­тельных сил хаоса, но послал в мир Премудрость как неизменную и постоян­ную основу устроения и, следовательно, спасения. Так и все творение предста­ет перед мудрым как путь, которым идет спасительный Промысел Божий.