Идея священнического назначения христианской жизни, получаемого в даре Святого Духа, была еще более забыта, чем идея новой царственности человека во Христе. Забыта же она была потому, что ее постепенно поглотила и совершенно растворила старая, фактически дохристианская, дуалистическая концепция деления церковного тела на клир и мирян, в основе которой лежит утверждение о несвященнической природе тех, кого называют мирянами.
Принимая это сведение к старым категориям, отвергая фактически преобразование и, следовательно, радикальное обновление во Христе всех вещей, всех понятий и самой религии, христианская мысль сталкивается с ложной дилеммой: либо профессиональное священство исключает из Церкви идею священнического образа всех христиан как таковых, либо священнический образ мирян, а, следовательно, и всей Церкви (определенной апостолом как «царственное священство») должен исключить необходимость в профессиональном священстве. Снова чисто человеческая логика, применяемая к тайне Церкви, приводит к искажению понимания этой тайны и неизбежно ведет к последующему обеднению богословия, богослужения и благочестия.
Что касается ранней Церкви, то она твердо знала и утверждала необходимость профессионального священства в Церкви и «царственное священство» самой Церкви как два существенных и взаимодополняющих друг друга измерения самой ее жизни: существенных, так как они исходят из ее опыта Христа и Его единственного в своем роде священства; взаимодополняющих, так как в их взаимосвязи открывается место и значение как одного, так и другого в жизни и служении Церкви [51].
Поэтому прежде всего следует выяснить истинное значение священства Христа. Ибо когда Его священство стало сводиться к клерикальным категориям и рассматриваться как источник только профессионального священства, появились и вышеупомянутые искажения, ведущие к разрыву с ранним опытом и преданием. Мы должны понять, что священство Христа, так же, как и Его царское достоинство и, как мы увидим далее, Его пророческое служение, коренится, прежде всего, в Его человеческой природе, является неотъемлемой частью и выражением Его человечества. Именно потому, что Он является Новым Адамом, совершенным Человеком, Воссоздателем человека в его целостности и полноте, Христос является Царем, Священником и Пророком.
Пользуясь богословской терминологией, можно сказать, что сотериологическое [52] значение этих трех достоинств состоит в их онтологическом характере, т. е. в их принадлежности самой природе человека, воспринятой Христом для его спасения. Это означает, что природа человека включает в себя священническое назначение, которое было предано и утрачено в грехопадении, но которое восстанавливается и исполняется во Христе. Таким образом, возникает первый вопрос: что означает для человека его священническое звание? Только ответив на этот вопрос, из которого одновременно следует и ответ на вопрос о смысле священства Христа, мы сможем понять значение, с одной стороны, «царственного священства» как действительного образа христианской жизни и, с другой стороны, профессионального священства как формы существования Церкви.
«Царственное священство»: не просто царское достоинство и не просто священство, но их взаимная связь как исполнение, реализация одного в другом - такова тайна человека, открываемая нам во Христе. Если атрибутами царя являются власть и господство, то дело священника - приносить жертву, т. е. быть посредником между Богом и творением, «освятителем» жизни посредством ее включения в Божественную волю и порядок. Это двойная функция была свойственна человеку с самого начала, но в качестве единой функции, в которой естественная царственность человека находит свое исполнение в священстве, а его естественное священство делает его царем творения. Он имеет власть и господство над миром, но осуществляет эту власть посредством освящения мира, приводя его к соединению с Богом.
Не только его власть от Бога и под Богом, но ее целью и содержанием является Бог как конечное благо, составляющее, как мы уже видели, внутренний закон всей власти. Поэтому эта власть осуществляется в жертве, которая, задолго до того как она стала почти синонимом слова «искупление», была и все еще продолжает быть существенным выражением стремления человека к соединению с Богом, творения - к своему осуществлению в Боге, и которая, по существу, есть порыв, акт восхваления, благодарения и единения. Таким образом, человек есть царь и священник по природе и по призванию.
Падение человека заключается в его отречении от священнического призвания, в его отказе быть священником. Первородный грех состоит в том, что человек выбирает несвященнические взаимоотношения с Богом и миром. И, быть может, ни одно слово не выражает лучше существо этого нового, «падшего», несвященнического образа жизни, чем слово, сделавшее в наше время поразительно успешную «карьеру» и поистине ставшее символом современной культуры. Это слово потребитель. Сначала увенчав себя титулом homo faber («человек умелый»), затем homo sapiens («человек разумный»), человек, по-видимому, нашел свое окончательное призвание как потребитель. И надо сказать, что имеются в наше время люди, которые в защите своих потребительских прав видят яркое и героическое назначение!
Должны ли мы доказывать, что этот «идеал» начисто исключает саму идею жертвы, священнического призвания человека? Поистине печальное достижение нашего века - вполне в этом честного - гордое утверждение того, что предыдущие цивилизации пытались лицемерно скрыть. Разумеется, потребитель родился не в XX веке. Первым потребителем был сам Адам. Это он выбрал не священнический, а потребительский подход к миру: «питаться от него», использовать его и владеть им для себя, извлекать из него блага, а не посвящать его Богу, не приносить его Богу в жертву, не владеть им для Бога и в Боге.
И наиболее трагическим плодом этого первородного греха является то, что и сама религия превратилась в потребительский товар, который призван удовлетворять наши «религиозные нужды», служить защитным покрывалом или лекарством, снабжать нас дешевым чувством собственной праведности и равно дешевыми, замкнутыми в себе и самодостаточными «духовностями», причем поставщиком всего этого стал священник, чьи особые, священные полномочия должны гарантировать полезность религии для общества и культуры, которые, в противном случае, не испытывали бы ни малейшего интереса к божественному призванию человека и всего творения.
Нет нужды говорить, что не таково подлинно христианское понимание человека, религии и священства. В Своем воплощении, в приношении Себя Богу ради спасения мира Христос явил истину - священническую природу человека - и, даруя нам Свою жизнь, в крещении и миропомазании Он, восстанавливает в нас наше священническое достоинство: власть предоставлять наши «тела в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12:1) и превращать всю нашу жизнь в «разумное служение» (Рим. 12:1).
Но тогда Церковь, которая сама есть дар и присутствие этой новой жизни в мире и, следовательно, сама есть приношение, жертва и единение, также с необходимостью обладает священнической природой в своей целокупности как Тело Христово и в своих членах как членах этого Тела. Ее священническая природа проявляется в отношении к самой себе, ибо ее жизнь состоит в приношении себя Богу, и в ее отношении к миру, в ее миссии приношения мира Богу и, таким образом, освящения его. «Твоя от Твоих Тебе приносяща о всех и за вся». Это приношение стоит в центре Евхаристии - таинства, в котором Церковь всегда становится тем, что она есть, именно потому, что Евхаристия выражает и исполняет всю жизнь Церкви, саму сущность человеческого призвания и назначения в мире.
Призвание же это состоит в том, чтобы освящать и преобразовывать себя и свою жизнь и весь мир, данный каждому из нас в качестве нашего царства. Себя - постоянным приношением своей жизни, своей работы, своих радостей и страданий Богу, оставляя их всегда открытыми Божественной воле и благодати; стараясь быть тем, кем мы стали во Христе: Храмом Святого Духа; претворением нашей жизни в такую жизнь, какой ее соделал Святой Дух: в литургию, служение Богу и единение с Ним. Мир - стараясь быть «людьми для других», не в смысле постоянного участия в общественных или политических делах, к чему в наше время часто сводят христианство, но стараясь быть всегда, везде и во всем свидетелями Христовой Правды, являющейся единственно истинной жизнью, и носителями жертвенной любви, составляющей конечную сущность и содержание человеческого священства.
Наконец, только в свете этого «царственного священства», восстанавливаемого и получаемого нами в таинстве Святого Духа, мы можем понять действительное, христианское, а посему новое значение профессионального священства - священства тех, кого Церковь выделила с самого начала и в непрерывной преемственности от апостолов призвала к служению в качестве ее священников, пастырей и учителей. Ибо именно для того, чтобы Церковь, все ее члены и вся ее жизнь были священническими, могли осуществлять себя как «царственное священство», она нуждается в священниках.
Во Христе сама природа человека восстанавливает свое царственное священство, и, таким образом, каждое человеческое призвание, каждая человеческая жизнь могут быть истинно «священническими» именно потому, что у Него Самого не было иного призвания, иной жизни, кроме возвещения Евангелия Царства, явления Божественной Истины, искупления грехов посредством Своего самопожертвования, спасения и сообщения дара новой жизни. В этом смысле Его священство поистине единственное и личное. Именно на основе этого единственного и личного Своего священства и жертвы созидает Христос Свою Церковь. Будучи плодом и даром Его священства и жертвы, Церковь не зависит ни от чего земного или человеческого, ни от меры нашего отклика, ни от наших достижений и нашего роста.
Будучи даром, она с самого начала содержит в себе всю полноту благодати и истины; в ней нет ни изменения, ни роста. Христос остается навсегда ее единственным Священником, Пастырем и Учителем. И чтобы это единственное в своем роде священство - собственно Христово и поэтому поистине единственное в своем роде - могло всегда присутствовать в Церкви и всегда делать ее «полнотой наполняющего вся во всем» (Еф. 1:23), Он устанавливает институт священников в церкви. Их священство на самом деле не их, а Христово, их призвание - не иметь никакого иного призвания, кроме личного призвания Христова, чтобы обеспечить присутствие и власть Его священства в Церкви, его непрерывность до воссоединения всех и вся в Боге. Как Отец посылает Своего Сына для спасения мира, так и Сын избирает и посылает тем, кому Он доверяет продолжение Своей спасительной миссии, власть Своего единственного в своем роде священства.
Особенность этого призвания заключается в следующем: это не одно из человеческих призваний, а поистине стоящее особняком - не выше их, как власть, привилегия или слава, не противоположное им, как нечто «священное», противостоящее «мирскому», это призвание, которое, осуществляя единственное в своем роде священство Христа, делает все остальные человеческие призвания реализацией царственного священства. Церковь имеет священников для того, чтобы реализовать себя как «царственное священство».
Но именно потому, что она имеет священников и в их лице обладает единственным в своем роде священством Христа, она поистине может быть царственным священством. Именно потому, что священник не по своему изволению, но по указанию и дару Святого Духа делает то, что делал и продолжает через него делать Христос: проповедует Евангелие, исполняет Церковь в таинствах и «пасет овец» - потому, что в священнике Церковь всегда остается все тем же самым даром того же самого Христа, - она может и во всех своих членах истинно свидетельствовать о Христе и о спасительной миссии, совершенной Им в мире.
«Цари и священники…» И вот, наконец, пророки. В этом третьем звании, третьем даре и назначении, которое открывается нам и восстанавливается в нас во Христе и даруется нам Христом, мы должны искать последнее измерение христианской духовности.
