По-видимому, таково было одно из ключевых выражений веры в ранней иудейской миссии, причем утверждение «Иисус - Мессия» становилось решающим шагом веры для обращенных из иудеев. Об этом свидетельствуют Деян. 2:31 сл., Деян. 3:18, Деян. 5:42, Деян. 8:5, Деян. 9:22, Деян. 17:3, Деян. 18:5, 28. У нас нет оснований не верить Луке в данном случае, ибо перечисленные отрывки отражают (раннее) титулярное использование, а не (позднее) использование слова как имени собственного.
В других новозаветных текстах (за пределами преданий об Иисусе, отраженных у синоптиков) «Христос» обычно употребляется в качестве имени собственного, одного из способов указать на Иисуса, а не исповедания Иисуса Христом (см. особенно Павла и Соборные послания; ср., однако, Рим. 9:5 и Рим. 15:3). Впрочем, как ни странно, четвертое Евангелие доносит до нас первоначальное использование слова «Христос».
Евангелие от Иоанна было написано в конце I в., но оно редко употребляет слово «Христос» как имя собственное (Иисус Христос); зато регулярно говорит о «Христе» с определенным артиклем (напр., Ин. 1:20; Ин. 3:28; Ин. 7:26, 41; Ин. 10:24), причем сохраняет даже еврейскую (или арамейскую) форму Messias (Ин. 1:41; Ин. 4:25). Как мы уже видели (§ 6), по собственному признанию евангелиста, его цель - продемонстрировать, что «Иисус есть Христос, Сын Божий» (Ин. 20:31). И в Ин. 11:27 Марфа становится образцом для полного христианского исповедания: «Верую, что ты Христос, Сын Божий» (ср. Креститель - Ин. 3:28).
10.1. История этого исповедания на протяжении I в. просматривается довольно четко. В своей основе оно восходит к жизни Иисуса. Решающее свидетельство - обстоятельства его смерти. Не умаляя серьезных исторических проблем, связанных с судом над Иисусом, трудно сомневаться, что Иисуса казнили как мессианского претендента - человека, который представлял националистическую угрозу политическим властям (Мк. 15:26; Мф. 27:37; Лк. 23:38; Ин. 19:19, - где «царь иудейский» - лишь обвинение в притязании на мессианство, перефразированное для римского наместника).
Следы энтузиазма по поводу Иисуса как претендента на политическое мессианство заметны в эпизоде с насыщением пяти тысяч (Мк. 6:30-45), особенно если сопоставить его с рассказом в Ин. 6:1-15 (ср. Мк. 6:45 и Ин. 6:15), вероятно, независимым. Само исповедание, очевидно, также восходит к служению Иисуса (Мк. 8:29); но если так, исповедание Петра скорее всего также мыслило мессианство в националистических и политических категориях.
Из всех трех эпизодов ясно: Иисус отвергал такую роль. Более того, в самой ранней синоптической традиции Иисус нигде не применяет к себе титул «Мессия»; нигде он не выражает недвусмысленного одобрения, когда его так называют. Причина, видимо, состояла в том, что Иисус не разделял концепцию мессианства, неразрывно связанную с титулом "Мессия". Поэтому, когда его исповедовали Мессией, он считал это непониманием своей миссии и не одобрял такое исповедание.
С другой стороны, нельзя сказать, что Иисус вовсе отрицал мессианскую роль. Его вход в Иерусалим и нападки на неверное использование Храма вполне могли содержать сознательные мессианские мотивы. Если слова в Мк. 12:35-37 аутентичны, Иисус мог указывать в них на самого себя (см. также ниже § 12.2). Обвинение, выдвинутое против Иисуса на суде, видимо, основывалось преимущественно на туманном высказывании о гибели и эсхатологическом восстановлении Храма (Мк. 14:58, Мф. 26:61; Мк. 15:29, Мф. 27:40; Ин. 2:19; ср. Мк. 13:2 (пар.); Деян. 6:14; Фома 71), которое в той или иной форме восходило к Иисусу и составляло некое притязание на мессианство (2 Цар. 7:12-14 в интерпретации кумранитов [139]; 1 Енох 90:28 сл.; 4 Езд. 9:38-10:27; ср. Иез. 40-48; Юбилеи 1:17, 27 сл.; Зав. Вениамина 9:2; 2 Вар. 32:4; Сивиллины Оракулы У.423 сл.). Ответ Иисуса на мессианские обвинения Каиафы и Пилата лучше всего понимать в смысле: «Если тебе угодно так выразиться» (Мк. 14:62; Мк. 15:2) [140], - то есть сам Иисус предпочел бы иную формулировку. Судя по всему (Мк. 8:29-33; Мк. 14:61 сл.), в данном отношении Иисус хотел не столько оспорить концепции мессианства, сколько объяснить свою роль в категориях страдания и эсхатологического завершения.
10.2. По-видимому, с этого момента и начала свои разработки первоначалъная община. Если Иисус относился к титулу «Мессия» глубоко неоднозначно (из‑за его политических ассоциаций), первые христианские апологеты решили титул оставить, но переосмыслить его в категориях страдания, которое Иисус предчувствовал, и смерти, которой он умер. Это переосмысление титула «Мессия» оказало, видимо, решающее влияние на самое раннее использование его в качестве исповедания.
В первые дни христианства, когда новая секта еще не была отличной от иудаизма, исповедание «Иисус - Мессия» стало одним из узловых моментов полемики с более традиционными иудеями, причем особенно обсуждалась смерть Иисуса. Как иудей может верить, что Мессией Божьим стал распятый? «Христос распятый… для иудеев соблазн (камень преткновения)» (1 Кор. 1:23). Поэтому для первохристиан было исключительно важно показать: «Христос распятый» - не есть логическая несообразность. Они исследовали Писания и находили отрывки (в частности, Ис. гл. 53), в которых можно увидеть идею страдающего Мессии (Деян. 3:18; Деян. 17:2 сл.; Деян. 18:28; Деян. 26:23; 1 Кор. 15:3; ср. выше § 4.2). По крайней мере из Лк. 24:26, 46 видно, что это распознание страдающего Мессии в Писании - один из важных элементов в развивающемся самосознании древнейшей веры. В то же время Деян. 3:20 сл., несомненно, свидетельствует: первоначальные палестинские церкви говорили о мессианстве Иисуса в связи с его ожидаемой вскоре парусией.
Однако, судя по всему, до Павла на этом не делался основной упор. Скорее перед нами - некая степень преемства между Иисусом и первой Церковью: основополагающая ассоциация мессианства со страданием. Для Иисуса в допасхальной ситуации проблема состояла в том, чтобы связать страдания и смерть с заданной концепцией мессианства, - проблема, которую Иисус, видимо, так и не решил (по крайней мере при жизни). У Церкви в послепасхальной ситуации была другая проблема: связать мессианство с данностью человеческого страдания и смерти, - и она была успешна решена, хотя, похоже, и за счет ограничения данного титула специфической функцией (преодоления иудейской антипатии к провозвестию о распятом Мессии).
10.3. Павлово употребление титула «Христос» отражает те же акценты: возвещаемый Павлом Мессия - Христос распятый (см. особенно 1 Кор. 1:23; 1 Кор. 2:2; Гал. 3:1). Но оно также подразумевает, что эта битва была выиграна задолго до Павла. Он не пытается доказать, что Иисус - действительно «Христос», несмотря на свои страдания и смерть. «Христос» уже не титул, применимость которого к Иисусу надо доказывать. Вера в Иисуса как в Христа уже столь сильно упрочилась в его мышлении и провозвестии, что он принимает ее как само собой разумеющееся; «Христос» - просто один из способов упомянуть Иисуса, имя собственное (так даже в 1 Кор. 15:3).
Таким образом, Павловы послания свидетельствуют: исповедание «Иисус есть Христос» практически не имело ни актуальности, ни жизни в языческой и преимущественно эллинистической среде. Результат вполне ожидаемый. В его пользу говорят и два дополнительных соображения.
1. В эллинистических иудеохристианских текстах титул «Христос» приходилось дополнять и уточнять титулом «Сын Божий» (см. ниже § 11.3). Стало быть, даже в эллинистическом иудеохристианстве это исповедание отчасти утратило значимость.
2. Альтернативное мессианское исповедание «Иисус - Сын Давидов», очевидно, также почти не употреблялось за пределами Палестины и было в основном подчинено христологии Сына Божьего [141]. Только Матфей придает ему очень большое значение (Мф. 1:1; Мф. 9:27; Мф. 12:23; Мф. 15:22; Мф. 20:30 сл.; Мф. 21:9, 15 - ср. Мк. 11:9 сл.), да еще отголоски его раннего значения слышны в Деян. 13:23; 2 Тим. 2:8 и Откр. 5:5, Откр. 22:16. В остальном же крайняя скудость аллюзий, даже среди эллинистических иудеев, на такую конфессиональную веру, видимо, отражает определенную степень замешательства от этого притязания (Мк. 12:35-37; Ин. 7:42 - из уст непостоянной и колеблющейся толпы; Рим. 1:3 сл. - «по плоти», выражение, часто имеющее у Павла негативный и даже пейоративный оттенок [142]; ср. Деян. 2:29-31; отметим также Варн. 12:10). Причина, видимо, состояла в наличии у этого титула ярко выраженного националистического и политического подтекста, из‑за чего он поддавался переосмыслению в более широком контексте эллинизма еще хуже титула «Мессия» (ср. Деян. 17:7 и спиритуализацию идеи Иисусова владычества в Ин. 18:33-38 и Евр. 7:1 сл.).
Еще важнее здесь отметить следующее: у Павла мы видим зачатки более полной вероисповедной формулы. Христос умер (за нас), но был воскрешен (или воскрес) (см. особенно Рим. 4:24 сл.; Рим. 8:34; Рим. 14:9; 1 Кор. 15:3-5; 2 Кор. 5:15; 2 Кор. 13:4; 1 Фес. 4:14) [143]. Однако неясно, была ли это вероисповедная формула как таковая или просто обычный двойной акцент в провозвестии. Впрочем, даже если это и впрямь вероисповедная формула, от нее еще очень далеко до второго члена Апостольского символа.
10.4. Если за пределами Палестины исповедание «Иисус есть Христос» теряло значимость, то в более специфически иудейских кругах оно, видимо, оставалось актуальным. Об этом говорит сохранение титулярного употребления в особом материале Матфея и матфеевской обработке Марка (Мф. 1:17; Мф. 2:4; Мф. 11:2; Мф. 16:20; Мф. 23:10; Мф. 24:5). Однако особенно яркое свидетельство тому - трения внутри иудеохристианства, возникшие в результате падения Иерусалима и воссоздания Синедриона в Ямнии, когда иудаизм стал замыкаться на себя и наметился разрыв между христианством и иудаизмом.
Если раньше христиане могли оставаться иудеями и регулярно участвовать в синагогальном богослужении, то приблизительно с середины 80-х годов иудеохристиане были поставлены перед жестким выбором: либо подстроиться под новый и более узко определяемый иудаизм, либо быть отлученными от синагоги. Очевидно, именно здесь - один из факторов, стоящих за Иоанновым корпусом [144].
В этих обстоятельствах «Иисус есть Христос», видимо, стало проверочной формулой. Для христиан она была критерием истинной веры (1 Ин. 2:22; 1 Ин. 5:1), а для синагоги - критерием ереси (Ин. 9:22). Одним словом, там, где конфронтация между иудаизмом и христианством оставалась важным фактором в развитии вероисповедного христианства, вероисповедание «Иисус есть Христос» сохраняло значимость и актуальность (ср. Иустин. Диалог с Трифоном иудеем 35:7; 39:6; 43:8; 48:4; 108:2; 142), но больше - почти нигде.
