Для нас, человеков, всё, что определено, то и ограничено. Если границы отпадают, предметы теряют свои очертания. Вот почему нам кажется противоречивым представление о триединстве Бога: казалось бы, если Сын не есть Отец, а Святой Дух не есть ни Отец, ни Сын, то между божественными лицами должны пролегать границы. Подлинное ли противоречие перед нами?
Из догматики известно, что Бог-Отец полностью выразил Себя в Своем Слове и Сыне. Исключительно для себя Бог-Отец не удержал ничего из того, чем Он является и что может, что знает или чего желает. Отец есть высказывающий себя и себя передающий Акт. В другом случае Сын не оказался бы равен Ему по сущности, а нам надо было бы примкнуть к арианству. Казалось бы, ясно, что ни одно существо, выражающее себя, или порождающее, или рождающееся, не бывает идентично этому своему действию, но если иметь в виду Бога, то это именно так, потому что Он в отличие от любого другого существа не просто обладает любовью, а Сам любовью является.
Если теперь Отец передает Сыну все, что имеет, то Сын заключает в Себе все, что свойственно Отцу, что Он может, знает и желает. Справедливо и обратное отношение, хотя Сын есть лишь Слово Говорящего, а не Сам Говорящий. Скажем еще раз: если Говорящий высказывается целокупно и при этом полностью и без остатка вкладывается в Свое Слово,- так что за Словом совсем не остается чего-либо несказанного,- тогда Говорящий "равносущен" Сказанному, тогда они равновелики. И тем не менее Вечно Рождающий не есть Вечно Рождаемый.
В бесконечном рождении не может не быть отделения, ибо тогда рождество вообще не состоится. Действительно, если бы даритель не отделялся от своего дара, не было бы и дарения. Не может быть и того, чтобы дающий-самого-себя себя же самого и сохранял, ибо в таком случае нарушился бы глубочайший замысел. И полностью вложить себя в дар может только дающий, но не одариваемый. Наиболее ощутимо это различие как раз тогда, когда дающий своим даром не желает выразить ничего другого, как себя самого, а именно: свою любовь.
Итак, если у Бога-Отца мы видим безграничную самоотдачу, порождающую Сына, то, следовательно, Отец и Сын в равной мере бесконечны и беспредельны. И при этом они все же - поскольку сохраняется различие дающего и принимающего - совсем не сливаются. Не может быть и речи о том, что Сын - это будто бы антитеза Отца (Гегель), потому что тогда Сын, в отличие от Отца, не был бы бесконечен, а нам опять-таки пришлось бы считать себя арианами. Потому же и Святой Дух, исходящий и от Отца, и от Сына, ни в коем случае не есть их синтез, в котором "снялось" бы их различие. (Мы, впрочем, вполне осознаем двузначность термина "снятие" у Гегеля.)
Но что же нам тогда мыслить о сущности Святого Духа? Он не есть ни Бог-Отец, ни Бог-Сын. И все, как кажется, должно быть достигнуто через безграничную самоотдачу Отца в ее (бесконечном) конце. Надо думать, что Святой Дух, как дух любви, полностью входит в самоотдачу Отца и одновременно (также полностью) входит в воспринимающую любовь Сына, и последнее обстоятельство существенно, ибо иначе Отец не передал бы Сыну любви во всей ее полноте. И при этом необходимое в этой любви различение - между дарителем и даром или одариваемым,- не стирая границ, во взаимной любви преодолевается и выходит из нее как нечто новое и вполне цельное.
Во взаимности действительно есть нечто новое, и в справедливости сказанного можно по-человечески убедиться, если обратить внимание на земную любовь: любящие не только отдают друг другу свое чувство, но воспринимают любовь как общее достояние, взаимопереходящее в каждого из них. Акт полового соединения есть "телесное" доказательство: здесь органически видно зарождение нового (т.е. ребенка), но это новое как зародыш уже возникает в единении взаимной любви.
Подобно и Бог-Отец выполняет деяние порождающей самоотдачи, устремляясь ко взаимности, а Сын, восприняв полноту любви, безмерно за нее благодарен, и в открывающейся нам взаимности мы видим отнюдь не расчет, а всё и вся исполняющее чудо любви. Это чудо состоит в бытии, превосходящем любой расчет, в бытии, превосходящем сложение один плюс один (ибо механическое приплюсовывание самоотверженной любви не образует), короче говоря, в бытии преизобильно беспредельном, а такое бытие само по себе и есть определение Божественного. Ведь даже в нашем тварном опыте взаимная любовь открывает для любящих безграничное пространство возможностей, пространство свободы, а отсюда мы имеем право усматривать и в Святом Духе, в одной из ипостасей Троицы, абсолютную свободу и любовь.
Единство и различие применительно к Богу настолько обретаются по ту сторону счисления, оперирующего с отграниченными друг от друга числами, они, далее, так далеко лежат по ту сторону любого временного ряда, что ответная любовь Сына и взаимность Святого Духа бытийно не запаздывают, а оказываются совершенно "одновременны" порождающему акту Отца. Ответная любовь и взаимность входят в Бога-Отца как в превечно действующую и непрекратимую Всеобщую Перво-Причину.
