Этот вопрос многократно обсуждался, и все зависит от того, является созерцатель христианином или нет. Если он не христианин, то заведомо появится стремление к безобразному созерцанию. Нехристианин захочет отойти от повседневной суеты мира, перегруженного чувственными впечатлениями, изображениями, картинами. За безобразными причинами, стоящими за всем или надо всем, он усмотрит для себя возможность покоя и углубления. Подобный поиск иногда сводится к обычной психологической разрядке. Иногда же он доходит до мировоззренческой и религиозной контемплации и опытного восприятия Всемирной Причины, скрытой за видимостью всех явлений и недоступной никакому понятийному выражению. По-другому поступает христианин. Для него абсолют - это Бог Любви, а Бог Любви соответствует своему имени, поскольку в Нем Любящий есть происходящий от Него и из Его лона возникший Возлюбленный и их взаимная любовь. Тот, кого любит "Отец", назван "Сыном", Он есть Его истечение, отблеск, Слово, Образ. Образность Сына столь же превечна и абсолютна, как и не имеющая образа Творящая Перво-Причина. Отец и Сын "равны по сущности" и слиты в любви, которая есть плод и свидетельство, которая в своей сверхполноте есть и "Святой Дух". Как нам узнать о полноте в Боге, если не единственно благодаря тому, что превечный Образ вступил в наш разноликий образный мир, чтобы представить и показать безобразного Отца, а также дать нам Божественного Духа и этим приоткрыть мир Божественной любви? Воплотившийся Сын жил перед нами, мы Его чувственно воспринимали, видели Его дела, слышали слова. И эта прожитая перед нами жизнь свидетельствует, что Сын, оставаясь сверхчувственным вечным образом Отца, благоволит открыть нам о Своем Отце. Теперь мы получили дар "влитого в наши сердца" Божественного духа любви, и теперь мы провидим хотя бы малость об Источнике всяческой любви, который непостижим. Отсюда ясно, что способ христианского созерцания предопределен сущностью и замыслом воплощенного "Слова" (или "Образа"). Ведь в воплощенном Сыне Бог и человек не суть различные лица, но одно Лицо, так что христианское созерцание изначально восходит от восприятия внешнего мирского образа к Божественному образу, выражающемуся в первом. А по причине единства Лица в принципе нет и никакого подлежащего прохождению расстояния, ибо божественный "смысл" сразу закладывается в человеческий "знак" (semeion) или в "выражение". Единственное, что требуется,- это так взглянуть на знак, чтобы он пожелал открыть себя. Например, в правильно истолкованном акте телесного исцеления прямо видно, что воплотившийся Сын - это по сути и по божеству исцеляющий Спаситель. По Его манере говорить ("Никогда человек не говорил так, как этот Человек", Ин. 7:46) явно, что Он говорит от "совсем новой", подлинно божественной "власти" (Мк. 1:27). Иисус Христос снова и снова дает понять, что в Его бытии и поведении без какого-либо посредства совершается переход от поверхностного уровня к глубинному. Следовательно, лишь от человека зависит, способны ли его глаза видеть и уши слышать, достаточно ли чисто его сердце, чтобы заметить в человеческой природе присутствие божественного начала (Мк. 8:17 и сл.).
Но здесь мы перешли от одного образа к другому. Кстати, разве не состоит любое созерцание в стремлении добраться до сверхобразного? Что же касается христианской точки зрения, то божественный "Образ" (или "Слово", или же "Сын") постигается не иначе как лишь через прямое "усмотрение" в Образе его безобразного происхождения. Кто-то попросил Иисуса: "Покажи нам Отца".
И в ответ было сказано: "Сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня? Видевший Меня видел Отца. Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне?" (Ин. 14:9 и сл.). Рассудочность не может возвести от Сына к Отцу, но может - вера в совершенное единство Бога, такое единство, когда сливаются образ и не-образ, Рожденный и Рождающий. Сын - отпечаток Отца, и в такой мере, что, когда повстречаешься с Сыном, непременно повстречаешься и с Отцом. Человеческая и в ней божественная любовь Сына - это и есть полностью и целиком Слово любви, обращенное к нам Отцом.
Отсюда, с христианской точки зрения, любая контемплация, сколь бы она ни была высока и глубока, не имеет смысла, если в ней не выдержаны границы христианского смирения. А оно кроется в вере, что во Иисусе Христе Бог и человек - это одно Лицо, что в Боге лица Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого не суть три божества, а единый Бог. Контемплация-созерцание - это еще одно осуществление постоянно присутствующего в христианской вере (которая есть милость Божия). Прийти к сему осуществлению дано нам лишь тогда, когда мы полагаемся на божественную благодать. Благодать же свободна, и она способна до такой меры окрылить и возвысить созерцателя над его собственными возможностями, что он скорее уже испытывает воздействие Божественной истины, а не активно достигает ее (pati divina).
Истина, сверх-изливаемая на созерцателя, представляет собой, однако, лишь глубинную сущность предлагаемого нам в непритязательных по виду евангельских повествованиях, даже когда наш взор, оттолкнувшись от земной картины, устремляется к вечному образу. Другого доступа в мир безобразного просто-напросто нет: "Всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца" (1 Ин. 2:23). На другом пути созерцатель не воспримет абсолютной любви и провалится в абсолютную же пустоту. Правда, Отца допустимо обозначить как "пустой" образ,-ведь Он обитает в "неприступном свете" (1 Тим. 6:16), и тем не менее Отец есть сверх-превосходство любого образа: Он есть отдающая себя любовь, которая превечно рождает Возлюбленного Своего, свой Равно-Образ.
