5. К числу аскетических писателей можно отнести и преподобного Исидора Пелусиота, хотя он был скорее моралистом, нежели учителем духовной жизни в узком смысле слова. Уроженец Египта, по своему духовному стилю он был ближе к антиохийцам. Он очень чтил Златоуста, был на его стороне против Феофила и Кирилла. Прямым учеником Златоуста Исидор не был и в Константинополь учиться у него не ездил. Но во многом действительно был близок к нему по духу.
В молодые уже годы Исидор удалился в монастырь близ Пелусии, был там впоследствии настоятелем и пресвитером. Его влияние распространялось очень далеко, и его авторитет был очень велик. Об этом свидетельствуют его письма. Издано их около 2000. Вероятно, это далеко не все. Уже очень рано был составлен сборник писем Исидора, в монастыре "неусыпающих" в Константинополе; уже Ириней Тирский ссылался на этот сборник в своей "Трагедии". В письмах Исидора поражает независимость и смелость суждения.
В несторианском споре он занял вполне независимое место. Нестория он сразу отверг, но и действиями Кирилла был недоволен. И напоминал ему: "пристрастие незорко, а отвращение слепо". Вопрос должен быть обсужден спокойно и беспристрастно. Преподобный Исидор не был уверен, что так было в Ефесе. Это спокойствие и беспристрастие было отличительной чертой Исидора. В своих письмах он касается самых разнообразных тем. Прежде всего, экзегетических.
В толковании Писания он напоминает Златоуста. Аллегорического метода он не отвергает, не раз пользуется им сам, но настойчиво предостерегает от крайностей и увлечений. Начинать нужно с прямого и буквального смысла и объяснять тексты нужно в связи речи и мысли. Оба Завета созвучны между собою, но не следует Новый Завет вчитывать в Ветхий. Это разные ступени Откровения. Закон и пророки меньше Евангелия. Ветхий Завет плотян и образен. Только в Евангелии полнота истины и закон духа.
И потому напрасно в Ветхом Завете отыскивать Христа. Это значит насильственным применением текстов внушать недоверие к Священному Писанию. "И не все о Нем сказано, и неверно, будто вовсе не сказано"... Догматических тем Исидор касается тоже часто. Он не был оригинальным мыслителем, но мысль его всегда строга и отчетлива; и он умело находит для нее точные слова. Всего больше писем на нравственные темы. Он отвечает на вопросы, по частным поводам. И всегда просто и ясно.
Много говорит о внутренней борьбе и о покаянии... Образ преподобного Исидора очень ярок. Он был учителем прежде всего, и свидетельствовал со властью. Но это был свободный и внутренний авторитет, не внешний... Скончался Исидор около 449 г.
6. Обособленно стоит в ряду аскетических авторов блаженный Диадох, епископ Фотики древнего Эпира. О нем мы знаем только то, что епископом он был в середине V-го века (срв. его подпись под посланием эпирских епископов к имп. Льву, 457 или 458 года). Современные историки о нем не упоминают, и Фотий в своей "Библиотеке" ничего не говорит о его жизни, отмечая его "превосходное" Слово.
6. Обособленно стоит в ряду аскетических авторов блаженный Диадох, епископ Фотики древнего Эпира. О нем мы знаем только то, что епископом он был в середине V-го века (срв. его подпись под посланием эпирских епископов к имп. Льву, 457 или 458 года). Современные историки о нем не упоминают, и Фотий в своей "Библиотеке" ничего не говорит о его жизни, отмечая его "превосходное" Слово.
Творения Диадоха пользовались большим распространением (очень много списков), на них часто ссылались и делали выдержки для сборников и цветников. Главный труд Диадоха - "Сто глав о духовном совершенстве". Это краткое и связное руководство монашеской жизни. В нем очень силен полемический мотив, - опровержение мессалианства (срв. у Марка Пустынника). Диадох вводить нас в понимание внутренних трудностей и опасностей в монашеской жизни, в молитвенном делании (срв. главы 76-89).
Диадох определяет аскетический подвиг, как путь любви (άγάπη). Вера есть бесстрастная мысль (или понятие) о Боге. Надежда - "исхождение ума в любви к уповаемому". И любовь "соединяет душу с совершенствами Божиими, испытуя Невидимого неким умным ощущением"... Любовь к Богу есть прежде всего некое самоотречение и смирение себя пред Богом, некое забывание о себе, нелюбовь к себе самому Бога ради. И еще - как бы некий постоянный уход от самого себя, в любовь к Богу.
Диадох определяет аскетический подвиг, как путь любви (άγάπη). Вера есть бесстрастная мысль (или понятие) о Боге. Надежда - "исхождение ума в любви к уповаемому". И любовь "соединяет душу с совершенствами Божиими, испытуя Невидимого неким умным ощущением"... Любовь к Богу есть прежде всего некое самоотречение и смирение себя пред Богом, некое забывание о себе, нелюбовь к себе самому Бога ради. И еще - как бы некий постоянный уход от самого себя, в любовь к Богу.
Истинный подвижник непрестанно желает, чтобы Бог прославился в нем, но сам хотел бы остаться при этом как бы "не существующим". Он не знает и не чувствует за собой никакого достоинства... Однако, к этой любви можно взойти только постепенно. И начинается восхождение от страха Божия. Именно страх очищает душу, и несовершившимся еще подобает именно страх. Уже в процессе очищения вспыхивает и разгорается любовь, и изгоняет страх.
Страх Божий есть некий "огнь бесстрастия", и потому только начавшие чистительный подвиг имеют подлинный страх. Нужно стяжать и самый страх, чрез отречение от всех житейских попечений, чрез безмолвие и великую беззаботность... Любовь невозможна до очищения и психологически. Душа тогда еще раздвоена, раздваивается обличениями совести, и удерживается от созерцания премирных благ. Только в очищенной душе восстанавливается та цельность, в которой уже вмещается любовь.
Только в безмятежности или беззаботности ум может ощутить Божественную благость и загореться любовию к славе и прославлению Божию. И подлинная любовь подается от Святого Духа, силою которого и очищается душа, умиряется и упокоевается, - однако, не без свободы человека. Это не есть "естественная любовь", но дар духовный, - не простое движение души или воли. Правда, и в самой душе, поскольку она приходит к самосознанию, есть некая любовь к миру, влечение к Богу мира.
Но это влечение не может быть устойчивым и постоянным, от бедности души. Оно недостаточно для стяжания бесстрастия. "Естественные семена" души не могут прорасти в плод духовный. Должно еще вспыхнуть в душе некое "Божественное действие" ("энергия"). И духовная любовь есть "некое непрестанное воспламенение души и прилепление ее силою Духа Святого к Богу"...
В духовной любви достигается высшая непосредственность, - одержимый такой совершенной любовью уже выше веры, ибо он уже обладает в сердце своем тем, чего ищет и что чтит вера. Он уже весь с Богом, ибо весь в любви... Человек создан по образу Божию. Этот образ дан ему, в его разуме и самовластии. Но "образ" должен раскрыться в "подобие". И это совершается в свободе и в самоотдаче любви. Богоподобие осуществляется в подвиге; и осуществляется наитием благодати, но не без свободы человека...
Ибо не может оттиснуться печать на неразмягченном воске... Путь подвига, особенно сначала, страшен и неровен. Это - путь среди искушений, путь борьбы. Устранить искушения и вообще невозможно. И бесстрастие не в том состоит, чтобы не быть боримым от бесов или помыслов, но чтобы оставаться непреоборимым.
Впрочем, совершенное бесстрастие в этой смертной жизни и недостижимо, разве для мучеников; а полнота откроется уже тогда, когда "смертное поглощено будет жизнью" (2 Кор. 5:4), - когда душа не будет уже знать привременного образа здешней жизни... В подвиге всего важнее послушание, "эти врата и вход любви". Ибо это есть прямое противоядие против гордости неповинения, прямая антитеза ослушанию. И затем необходимо воздержание, как врачевание и закал тела.
Предел воздержания есть некая слепота к этой обманолюбивой жизни. Иначе сказать, всегдашнее "пребывание в сердце своем" (ένδημία έν τή καρδία). Это есть "духовное делание" или "духовное любомудрие", внимание и трезвение ума. И здесь подстерегает душу уныние, эта "ленотворная болезнь". Исцеляет от нее только согревающее душу памятование о Боге и напряженная молитва... О молитве блаженный Диадох говорит довольно много, и прежде всего о молитве Иисусовой.
Это не только призывание имени Иисусова, но некое "непрестанное делание", непрестанное памятование о Боге. Это есть созерцание святого и славного имени Иисусова в глубинах сердца. Силою непрестанного памятования оно укореняется здесь, отпечатлевается в душе, как некий оттиск печати. Для этого душа должна быть очищена и успокоена, - в душе взволнованной или возмущенной не может быть непрестанной памяти...
"И оное славное и многовожделенное имя, посредством памяти ума долго пребывающее в теплоте сердца, производить в нас навык совершенно любить благость Его, и уже нет к тому препятствий. Ибо это тот драгоценный бисер, который можно приобрести, продав все имущество свое, и иметь неизглаголанную и непрестанную радость в его нахождении"...
Душа как бы охвачена Божественным светом и огнем. И в этом действие Духа. Сама благодать соподвизается с душою и совосклицает с нею: Господи Иисусе. Да и не дано человеку именовать Господом Иисуса, только силой Духа (срв. 1 Кор. 12:3)... Блаженный Диадох различает "богословие" и "гнозис". "Богословие" есть низшая и ранняя ступень духовного делания. Это есть созерцание и мудрость, постижение слова Божия. Но прежде всего это есть дар Божий, "первое порождение благодати".
"В начале благодать светом своим обычно озаряет душу во многом ощущении; и в продолжении подвигов часто неведомо совершает свои таинства в душе богословствующей, чтобы поставить нас в радости на путь Божественных созерцаний"...
Это есть озарение или осияние души, озарение и просвещение ее "огнем изменения"; и чрез это уподобляется человек святым ангелам, которые всегда пребывают в Божественном осиянии (срв. у мнимого Дионисия). Однако, богословие не есть только дар. От человека требуется "испытание" или исследование Писаний. Именно через Писание и действует озаряющая благодать. Это не есть только усилие мысли, - всего важнее действие любви, увлекающей к наслаждению славой Божией.
"И оное славное и многовожделенное имя, посредством памяти ума долго пребывающее в теплоте сердца, производить в нас навык совершенно любить благость Его, и уже нет к тому препятствий. Ибо это тот драгоценный бисер, который можно приобрести, продав все имущество свое, и иметь неизглаголанную и непрестанную радость в его нахождении"...
Душа как бы охвачена Божественным светом и огнем. И в этом действие Духа. Сама благодать соподвизается с душою и совосклицает с нею: Господи Иисусе. Да и не дано человеку именовать Господом Иисуса, только силой Духа (срв. 1 Кор. 12:3)... Блаженный Диадох различает "богословие" и "гнозис". "Богословие" есть низшая и ранняя ступень духовного делания. Это есть созерцание и мудрость, постижение слова Божия. Но прежде всего это есть дар Божий, "первое порождение благодати".
"В начале благодать светом своим обычно озаряет душу во многом ощущении; и в продолжении подвигов часто неведомо совершает свои таинства в душе богословствующей, чтобы поставить нас в радости на путь Божественных созерцаний"...
Это есть озарение или осияние души, озарение и просвещение ее "огнем изменения"; и чрез это уподобляется человек святым ангелам, которые всегда пребывают в Божественном осиянии (срв. у мнимого Дионисия). Однако, богословие не есть только дар. От человека требуется "испытание" или исследование Писаний. Именно через Писание и действует озаряющая благодать. Это не есть только усилие мысли, - всего важнее действие любви, увлекающей к наслаждению славой Божией.
И мудрость есть дар слова, дар говорить и благовествовать о Боге со властью и силой (дар "духовного слова"). Это есть дар духовного учительства. И это есть особый дар, - скорее низший дар, ибо на высших ступенях все смолкает в безмолвии, и не надлежит уже из безмолвия возвращаться к слову.
"Ибо опытное ведение соединяет человека с Богом, не подвигая душу к словам; потому многие из любомудрствующих в уединении, хотя и просвещаются знанием осязательно, не приступают к Божественным словам"...
В любомудрии есть известная опасность. Это скорее широкий путь, "по причине широты и неограниченности Божественных созерцаний". Он как бы легче тесного пути молитвы. Потому полезно сужать себя и принуждать себя в молитве и псалмопению. Этим закаляется ум, ограждается от мечтательности и многословия. И во всяком случае молитва есть высшее всего, "выше всякой широты"... Гнозис и есть молитва, молитвенный опыт, безмолвие и беззаботность. Это есть совершенное освобождение от страстей.
"Ибо опытное ведение соединяет человека с Богом, не подвигая душу к словам; потому многие из любомудрствующих в уединении, хотя и просвещаются знанием осязательно, не приступают к Божественным словам"...
В любомудрии есть известная опасность. Это скорее широкий путь, "по причине широты и неограниченности Божественных созерцаний". Он как бы легче тесного пути молитвы. Потому полезно сужать себя и принуждать себя в молитве и псалмопению. Этим закаляется ум, ограждается от мечтательности и многословия. И во всяком случае молитва есть высшее всего, "выше всякой широты"... Гнозис и есть молитва, молитвенный опыт, безмолвие и беззаботность. Это есть совершенное освобождение от страстей.
По мере духовного преуспеяния душа становится все более молчаливой, и молится уже или песнословят в одном только сердце, а не звучными словами... Особо нужно отметить дар слез ("неослабная слеза"). Есть слезы скорби, "слеза исповедания"; но выше слезы умиления и радости, "слезы духовные", безболезненные и радостотворные, - "слезы ума", слезы жгучей любви, когда и самые мысли становятся точно слезовидными, от великого умиления и радости... И за духовным плачем следует веселие и любовь к безмолвию.
Путь подвига есть путь искушений. Однако, не следует это понимать так, будто душа разделяется между добром и злом, и в ней как-то сопребывают "благодать" и "грех". Так утверждают евхиты. Их ошибка в неправильном и ограничительном понимании крещального возрождения. Ибо в крещении сатана изгоняется вон, и входит благодать. Бесовские искушения продолжаются, и даже становятся сильнее; но они как бы извне коптят душу соблазнами.
Путь подвига есть путь искушений. Однако, не следует это понимать так, будто душа разделяется между добром и злом, и в ней как-то сопребывают "благодать" и "грех". Так утверждают евхиты. Их ошибка в неправильном и ограничительном понимании крещального возрождения. Ибо в крещении сатана изгоняется вон, и входит благодать. Бесовские искушения продолжаются, и даже становятся сильнее; но они как бы извне коптят душу соблазнами.
Душа не бывает и не может быть каким-то "общим жилищем" для Бога и для дьявола. Это невозможно уже по простоте души. В крещении благодать вселяется в тайниках ума. "И где может поместиться лице лукавого?" Искушения приражаются теперь через тело: "лукавые духи проникают в телесные чувства и здесь укрываются, действуя на еще младенчествующих душей через легкоуступчивость плоти". Остается двойственность хотения, и в этом возможность падений.
В первом грехопадении ум человеческий как бы "соскользнул в двойственность знания" (т. е. познания добра и зла), и "память человеческая от преслушания Адамова разделилась на двойственное некое помышление", - так что всегда вспоминает человек и о зле. Здесь и приражаются бесы, стараясь развлечь и рассеять "память ума" разновидным мечтанием. Но вглубь души не дано им проникать, "доколе пребывает в нас Дух Святый". И борение происходит в области воли.
"Природа добра сильнее, чем навык зла; ибо добро есть, а зло не есть, разве когда совершается".
Иначе сказать, добро есть "природа" (φύσις), а зло только "состояние" (έξις), и при том состояние воли... Диадох поправляет психологическую ошибку своих противников: раздвоение воли они принимают за двойство ипостасей. Зло овладевает верующим только в меру его духовной отсталости, когда "не все еще члены сердца озарены светом святой благодати". Верно, что из самого себя наше сердце может порождать и дурные помыслы, - в меру памятования о не-добре.
"Природа добра сильнее, чем навык зла; ибо добро есть, а зло не есть, разве когда совершается".
Иначе сказать, добро есть "природа" (φύσις), а зло только "состояние" (έξις), и при том состояние воли... Диадох поправляет психологическую ошибку своих противников: раздвоение воли они принимают за двойство ипостасей. Зло овладевает верующим только в меру его духовной отсталости, когда "не все еще члены сердца озарены светом святой благодати". Верно, что из самого себя наше сердце может порождать и дурные помыслы, - в меру памятования о не-добре.
Однако, чаще всего это бывает демонское приражение, и нам только кажется, что они исходят из самого сердца, ибо мы их усваиваем или приобщаемся к ним. И еще нужно отметить, что большинство искушений есть испытания, попускаемые Богом ради укрепления воли и в напоминание о слабости ("воспитательное попущение"). Только до крещения сатана сокрывается внутри души, но тогда благодать действует еще извне, привлекая и только еще предрасполагая душу к добру... Спор идет скорее о психологии греха.
Как понимать власть искушений над христианами? Что означает возможность обольщения и падения? Диадох нисколько не преувеличивает практическую действенность крещения. Крещальная благодать плодоносить только в подвиге и свободе. Но путь греха извне, через склонение воли. Своих противников Диадох не называет по имени, только в надписаниях глав (позднейшего происхождения) упоминается об "еретиках евхитах".
И можно думать, что Диадох имел в виду взгляды автора "Духовных бесед", - скорее даже те выводы, которые могли из них сделать "некоторые братья" по крайней простоте своей (срв. у Епифания Кипрского). Однако, здесь спор не о фактах аскетического опыта, но только об их толковании... Нужно еще прибавить, что Диадох резко отвергает все чувственные видения, - и огневидные образы, и голоса суть вражеские обольщения. В смертном теле нам не дано видеть чувственно ни Господа, ни что-либо небесное.
Он допускает, что могут быть сновидения от Бога, но и тогда лучше не принимать их и не верить никакому видению, чтобы не ошибиться в различении по слабости души. Нужно искать невидимого и нечувственного удостоверения (здесь новое разногласие с автором "Бесед").
