Люди были скованны страхом. Если бы среди сынов Израиля нашелся кто-то отчаянный, кто, превозмогая страх и внутреннее сопротивление, решился бы приблизиться к запретной линии, ограждающей гору божью, то он, наверное, умер бы от чрезмерных внутренних напряжений, от разрыва тончайших нитей, из которых соткано тело.
Если бы остался в живых, то был бы побит камнями или застрелен из лука своими соплеменниками. На подходе к запретной линии и сразу за ней израильтянина ждала смерть. Однако отчаянных не нашлось.
Люди удалились именно на такое расстояние, которое позволяло видеть, каким действительно был в тот момент божий народ.
Стоя перед бездной и не имея для себя опоры в Боге по своей вере, они не хотели, не могли, а потому и не должны были внимать речи, но слышать голос божий они хотели, могли и поэтому слышали.
У Моисея был другой опыт - у него не было страха, потому что он был соединен верою с Создателем всего, что существует. Пророк хотел слышать Его слова, и вера позволяла ему внимать им.
Надо сказать, что только лишь слышать голос божий, внимать заповедям Завета - это совсем немало! Голос, исходящий от Всесвятого Создателя, был даром, освящающим и очищающим народ. Слова же, которые слышал Моисей, вскоре будут записаны на двух каменных плитках - скрижалях - и станут доступны многим.
Скрижали будут вложены в Ковчег завета - сундук с откидной крышкой, о котором речь еще впереди. Две отдельные скрижали позволяли, с одной стороны, разделить то, что не должно быть соединено, а с другой, разделение давало возможность сопоставить разделенные заповеди.
Позднее они будут высечены на каменных стелах, которые установят в поселениях Израиля в земле обетованной.
Еще позже их запишут на свитках папирусных книг, а в совсем уж отдаленном будущем произойдут события, когда заповеди Завета будут записываться уже не на камне и папирусе, они запечатлятся в человеческих глубинах, будут жить в крови народа, однако об этом - не здесь и не сейчас.
Сейчас же следует сказать, что, несмотря на совершенную исключительность Завета как явления, уникальность которого осознавалась во все времена, он, тем не менее, был дан в форме договора, по своему характеру напоминающего союзный договор между неравноправными сторонами - сюзереном и вассалом.
Пожалуй, в практике израильтян в то время не существовало документа, более соответствующего правосознанию, более понятного по содержанию и назначению.
Именно такая форма лучше всякой другой помогала пониманию Завета как фундамента теократии. Все народы прекрасно понимали, что такое договор. Естественно, и израильтяне понимали договор как двухсторонний контракт, с указанием взаимных обязательств.
Была в нем только никогда ранее небывалая странность, что стороной властного господина здесь был не человеческий властитель, когда-то и где-то живший, но Сам не созданный, не рожденный, вечно живущий Господь Бог - Творец неба, земли и всего, что их наполняет, Бог Авраама, Исаака и Иакова.
Другой стороной был народ Израиля. Поскольку Бог вечен, а сыны Адама умирают, то вечный Бог, совершенно естественно, был инициатором договора в вечности, то есть такого, который распространяется не только на живых, но также и на мертвых, и даже еще не родившихся.
Предметом договора было согласие Господа стать Богом израильтян, что выразилось лишь в первом его пункте, а Израиль брал на себя обязательства исполнять все прочие пункты договора.
Условия заключенного тогда контракта позднее стали называть заповедями Завета. Всего заповедей было десять, откуда и происходит их название - декалог.
Из них первые четыре заповеди будут высечены на первой скрижали, а остальные - на второй. Немного позже мы вернемся еще к ковчегу Завета, его скрижалям, а также ко всем прочим связанным с ними предметам.
Их назначение прояснится из содержания и смысла заповедей, на которые мы и обратим теперь наше пристальное внимание.
