Докритическая экзегеза не только постоянно истолковывала притчи как аллегории, но и безусловно принимала основных персонажей различных историй за символы самого Иисуса [59]. К числу наиболее общепринятых отождествлений относятся приравнивания Иисуса к доброму самарянину, к пастуху, ищущему заблудшую овцу, к сеятелю и к жениху в притче о десяти девах. Некоторые комментаторы видели такого рода намек и в сокровище, спрятанном в поле [60], и в ценной жемчужине [61], и в каком-либо из безымянных рыбаков, перебирающих попавшую в сеть рыбу [62], и в устроителе пира [63]. Последние примеры наглядно показывают, как набожность берет верх над трезвой экзегезой.
Сокровище и жемчужина, естественно, означают Царство, но хотя для христиан средоточие Царства - Иисус, Царство не сводится к Нему. Мф. 13:49 однозначно называет рыбаков, сортирующих улов, ангелами. Поскольку брачный пир у Матфея строится по образцу пира, описанного Лукой, несмотря на существенные различия в этих двух текстах, отнесенных к разным ситуациям в служении Христа, устроителем пира в обоих случаях должен быть Господь. Если Христос вообще представлен в этих притчах, то образом сына - персонажем, который лишь бегло упомянут в Мф. 22:1 и вовсе отсутствует у Луки.
Давние уподобления Иисуса самарянину, пастуху, сеятелю или жениху все еще мелькают порой в ученых текстах [64]. Последние три отождествления возникают естественно, поскольку Иисус приравнивается к центральной фигуре притчи. Но согласно тем методам интерпретации, которые мы наметили в этой работе, эти ключевые фигуры должны в первую очередь символизировать Бога, а не Иисуса. Если тут и имеется христология, то отнюдь не эксплицитная. Что касается самарянина, он не является авторитетной фигурой, хотя и оказывает помощь раненому, подобно тому, как Иисус часто проявляет сострадание и исцеляет больных. Но если принимать самарянина за Христа, уничтожается главная задача притчи - переформулировать понятие «ближний» так, чтобы включить в него даже ненавистного врага. Вряд ли комментаторам имеет смысл идти таким путем.
Другие современные комментаторы предлагали иные аллегорические отождествления. Иисуса находили даже в столь неожиданных образах, как строитель башни и воинственный царь, человек, нашедший сокровище или жемчужину, и даже в образах блудного сына и путника, замертво брошенного в канаву! [65] В первых двух парах притчей подобное соотношение еще можно понять: Иисус учел цену своего служения, прежде чем приступить к миссии искупления, и готов был пожертвовать всем ради спасения людей. Но контексты этих притчей предполагают скорее, что Иисус показывает ученикам, что им придется принести в жертву и ради чего они должны будут принести жертву, следуя за Ним.
Знаменитая теория Карла Барта, приравнявшего Иисуса к блудному сыну, компенсирует часто отмечавшийся недостаток образов искупления в притчах. Но вряд ли можно ожидать, чтобы в какой-либо ограниченной группе высказываний Иисуса были отражены все богословские темы, да и рассуждения Барта о человеческой природе опираются на весьма сомнительную предпосылку о причастности Христа греху [66]. А с человеком, брошенным в канаву, Иисуса роднит только то обстоятельство, что Он был отвергнут еврейской элитой и принят «сомнительными» людьми. Однако ученикам не пришлось спасать или поддерживать Иисуса, так что сходство исчерпывается слишком быстро и остается неубедительным. Словом, не стоит исходить из предположения, будто все персонажи и объекты в притчах Иисуса изображают исключительно Его самого. Как мы уже не раз указывали, прежде всего эти образы указывают на Бога, народ Божий и врагов Бога.
Примечания:
[59]. О самом раннем (доникейском) периоде истолкования притчей см. особ.: Maurice F. Wiles Early Exegesis of the Parables. SfT 11, 1958, 287-301. Защиту этой древней христологии см.: Leslie W. Barnard To Allegorize or not to Allegorize? ST 36, 1982, 1-10.
[60]. Ириней Против язычников IV, xxvi, 1.
[61]. Климент Александрийский Пикет, фрагм. V
[62]. Ориген Комментарий к Матфей X, 11-12.
[63]. Августин Проповеди по тексту Нового Завета 62.
[64]. Так, соответственно. Birger Gerhardsson The Good Samaritan - The Good Shep Лете/? Lund: Gleerup, 1958; Jacques Duponl Ea parabole de la brebis perdue.Greg49, 1968. 265-287; Rudolf Schnackenburg God's Rule and Kingdom. New York: Herder & Herder, 1963, 151; Fred L. Fisher Jesus and His Teachings. Nashville: Broad-man, 1972, 89.
[65]. См., соответственно: J. D. М. Derrett Nisi Dominus Aedificaverit Dornum: Towers and Wars (Lk XIV 28-32). NovT 19, 1977, 249-258; Jeffrey A. Gibbs Parables of Atonement andAssurance: Matthew 13:44-46. CTQbX, 1987, 19-43; Karl Barth Christian Dogmatics, vol. 4.2. Edinburgh: Т. & T. Clark, 1958, 21-25; Hermann Binder Das Gleichnis vom Imrmherzigen Samariter. TZ 15, 1959, 176-194.
[66]. Dale Moody The Wordoflruth. Grand Rapids: Eerdrnans, 1981, 419, заявляет: «Карл Барт обнаружил у Иисуса "падшую человеческую природу", и именно это, дескать, имел в виду Павел, когда говорил, что Сын Человеческий явился в подобии человеческой плоти. Д. М. Бейли нельзя упрекнуть в излишней суровости за то, он приравнивает эту гипотезу к ереси адопционизма». Сам Муди уверен, что «безгреховная человеческая природа Иисуса и делает Его единственным истинным человеком из всех, когда-либо живших на земле».
