По свидѣтельству ортодоксальнаго іудейскаго преданія (Baba batra, fol. 14, 2), книга Пѣснь Пѣсней, написанная Соломономъ, была собрана и издана царемъ Езекіею и его коллегіумомъ. Но изданіе книги царемъ Езекіею можно понимать не иначе, какъ въ смыслѣ утвержденія ея каноническаго достоинства, потому что никакой позднѣйшій собиратель канона не рѣшился бы устранить то, что было выбрано этимъ благочестивымъ царемъ, жившимъ въ средѣ пророковъ и даже писавшимъ свои священныя пѣсни (Ис. 38:9-20), точно также какъ никто не рѣшался принять въ канонъ то, о чемъ было извѣстно, что оно было устранено Езекіею [1]. Такимъ образомъ книги пророка Исаіи, Притчии Екклезіастъ, собраніе и изданіе которыхъ преданіе приписываетъ тому же Езекіи, навсегда остались книгами каноническими, и наоборотъ нѣкая врачебная книга (ספר רפואות) (вѣроятно магическаго характера), по свидѣтельству преданія устраненная изъ канона царемъ Езекіею (Pes. 50 а. iep. Sanh. 1, 18 d), не только никогда не возстановлена въ каноническомъ достоинствѣ, но и навсегда потеряна. Такое отношеніе къ Пѣсни Пѣсней, какъ къ книгѣ издавна пользовавшейся каноническимъ достоинствомъ, преданіе называетъ хасидутъ (Berach. 57 а), т. е. несомнѣнно принятымъ и утвержденнымъ людьми древняго благочестія, хасидимъ, героями іудейскаго закона и народности (1Мак. 2:42, 1Мак.7:13; 2Мак. 14:6; посдѣднимъ изъ хасидимовъ, по талмудическому преданію, былъ рабби Іосе Кетонта, Sot. 49, а). Въ позднѣйшихъ еврейскихъ введеніяхъ и руководствахъ къ пониманію книги Пѣснь Пѣсней, напр., у Исаака Арамы, Іосифа Хайюна (XV вѣка) имя Езекіи, какъ редактора книги, ставится рядомъ съ именемъ Соломона, какъ ея автора. Если эти свидѣтельства не могутъ быть признаны въ буквальномъ смыслѣ точными, на томъ основаніи, что сама библія приписываетъ Езекіи только собраніе одной части книги Притчей; то въ нихъ несомнѣнно чувствуется отголосокъ другаго болѣе общаго и вѣрнаго преданія, которое указывало канонизацію Пѣсни Пѣсней въ весьма древнее время, гораздо болѣе древнее, чѣмъ время Ездры, главнаго собирателя и канонизатора св. книгъ. Правда при утвержденіи канона Ездрою была рѣчь о книгѣ Пѣснь Пѣсней, но не въ смыслѣ первой канонизаціи ея, а въ смыслѣ повторительнаго утвержденія ея въ этомъ достоинствѣ (р. Натанъ Aboth, cap. 1).
Вопреки этимь свидѣтельствамъ, новѣйшій еврейскій ученый Гретцъ (Kohelet, Schir haschirim), тоже на основаніи древнихъ свидѣтельствъ, утверждаетъ, что книга Пѣснь Пѣсней поступила въ канонъ очень поздно, уже послѣ Р.Хр., какъ и вообще агіографы, по времени поступленія въ канонъ, представляютъ третью и позднѣйшую часть св. Писанія. Три раза утверждался канонъ, говоритъ Гретцъ; первый разъ во время Нееміи около 400 года до Р. Хр. (это собраніе книгъ талмудъ называетъ также собраніемъ великой синагоги); второй разъ во время іудейскаго возстанія противъ римлянъ, школою шаммаитовъ и гиллелитовъ, около 65 года по Р. Хр., третій разъ во время отрѣшенія отъ должности князя или, какъ эту должность называли римляне, патріарха Гамаліила II, обществомъ учителей закона (танаимъ) около 90 года по Р. Хр. Канонизація агіографовъ началась только при второмъ собраніи; а книги Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней впервые внесены въ канонъ только третьимъ собраніемъ. Такъ какъ это положеніе, высказанное съ авторитетомъ Гретца, какъ виднаго историка и библіолога, можетъ имѣть весьма большое значеніе не только само по себѣ, но и въ отношеніи къ вопросу о времени написанія Пѣсни Пѣсней (если П.Пѣсней поступила въ канонъ въ 90 году по Р. Хр., то это показываетъ, что она и написана была около того же времени, послѣдовательно заключаетъ послѣдователь Гретца Альтшуль); то мы должны войти здѣсь въ развитіе и оцѣнку этого положенія.
Когда древняя послѣбиблейская литература называетъ священныя книги, говоритъ Гретцъ, то подъ ними она разумѣетъ только Тору и пророковъ, а агіографовъ нигдѣ не касается. Именно: мишна (Megilla IV) говоритъ: "кто продалъ сефаримъ, тотъ на вырученныя деньги можетъ купить Тору, но кто продалъ Тору, тотъ не можетъ ея цѣною покупать сефаримъ". Здѣсь, объясняетъ Гретцъ, подь "сефаримъ" можно разумѣть только книги пророковъ, потому что здѣсь, дѣло идетъ только о тѣхъ книгахь, которыя читались въ синагогахъ, между тѣмъ агіографы, за исключеніемъ книги Есфирь, въ синагогахъ не читались. Далѣе законъ гласитъ: "опекунъ для своего опекаемаго долженъ пріобрѣсть самое необходимое, только книгу закона и пророковъ". Объ агіографахъ не упоминается. Когда мишна (Meg. 1) говоритъ, что книги (сефаримъ) для общественнаго чтенія могутъ писаться какимъ угодно шрифтомъ, а свитокъ Есфири только ассирійскимъ квадратнымь шрифтомъ; то подъ книгами она разумѣетъ однѣ пророческія книги, а книгу Есфирь называетъ по имени, потому что отдѣла агіографовъ еще не было. Равнымъ образомъ и общая галаха о переплетѣ св. книгъ игнорируетъ агіографы; по однимъ Тора можетъ быть соединяема въ одинъ томъ съ пророками, пo другимъ нѣтъ; а должна ли она соединяться съ агіографами, не говорится. Въ виду крайней святости Торы галаха предписываетъ бывшее на ней покрывало не возлагать на пророковъ, точно также какъ свитокъ пророковъ не класть на свитокъ Торы; опять объ агіографахъ ни слова. Правда, говоритъ Гретцъ, въ обоихъ талмудахъ подъ «сефаримъ» разумѣются и агіографы но это уже позднѣйшее словоупотребленіе, отступающее отъ словоупотребленія мишны и древнѣйшей части талмуда, который понимаютъ сефаримъ, согласно съ (Дан. 9:2), только какъ собраніе пророковъ [2], а агіографовъ, какъ отдѣльной части св. Писанія, не знаютъ, какъ ихъ не знаетъ и Сирахъ младшій, называющій (въ прологѣ) опредѣленно только законъ и пророковъ, а остальныя книги упоминающій безъ опредѣленнаго названія, слѣдовательно, какъ еще не канонизованныя.
Но такъ какъ нѣкоторые изъ агіографовъ давно уже существовали, напр. кн. Іова, Притчи, Псалмы и по своему назидательному характеру обращали на себя вниманіе, то это было поводомъ ко второму собранію канона. Указаніе на это новое собраніе канона Гретцъ находить въ мишнѣ Iadaim IV, 6, гдѣ саддукеи препираются съ наиболѣе значительнымъ ученикомъ школы гиллелитовъ, раббанъ Іохананъ-бенъ-Заккай о левитской чистотѣ св. книгъ и говорятъ: "мы жалуемся на васъ, фарисеевъ, за то, что вы называете священный книги оскверняющими руки, а книги Гомера не оскверняющими рукъ". Іохананъ отвѣчаетъ: "это не одно, что вы могли бы сказать противъ фарисеевъ; вотъ у нихъ есть еще постановленіе, что кости осла не оскверняютъ рукъ, а кости первосвященника Іоанна оскверняютъ; можетъ быть и это вы имъ поставите въ вину"? Саддукеи отвѣчали: "съ этимъ еще можно согласиться, потому что чѣмъ священнѣе предметъ, тѣмъ болѣе онъ долженъ быть огражденъ отъ прикосновеній, а то иначе могло бы случиться, что изъ костей предковъ кто нибудь сталъ бы дѣлать ложки". Тогда Іохананъ сказалъ: "по этой же причинѣ и священныя книги признаются у фарисеевъ оскверняющими руки, чтобы кто нибудь не вздумалъ священный свитокъ употреблять какъ попону для лошади, а книги Гомера, какъ не священныя, признаются неоскверняющими рукъ". По мнѣнію Гретца, въ этомъ мѣстѣ дѣло идетъ не болѣе не менѣе какъ о канонизаціи агіографовъ, на которые въ это время, не задолго предъ разрушеніемъ храма (въ 65 году по Р. Хр.) обратили вниманіе школы Гиллела и Шаммая. Что подъ упоминаемыми здѣсь священными книгами нельзя разумѣть закона и пророковъ, это понятно само собою, потому что эти послѣднія книги въ то время стояли выше всякихъ сомнѣній и пререканій, и потому что здѣсь прямо употреблено имя агіографовъ כתבי קרש. И выставленный здѣсь мотивъ канонизаціи отличенъ отъ того мотива, которымъ Неемія и великая синагога руководствовались при канонизаціи закона и пророковъ; тамъ спрашивали: какія книги носятъ на себѣ печать божественнаго вдохновенія, а здѣсь спрашиваютъ: какія книги должны быть защищаемы отъ нападокъ, какъ полезныя для употребленія. Впрочемъ объ этой второй канонизаціи св. книгъ полный протоколъ не былъ составленъ, а потому неизвѣстно какіе именно агіографы были тогда приняты. Указанъ только одинъ частный вопросъ о книгѣ Екклезіастъ, которая все таки не была принята, потому что противъ нея рѣзко высказалась школа Шаммая. О книгѣ же Пѣснь Пѣсней въ это время еще не было никакой рѣчи.
Наконецъ еще одна канонизація св. книгъ была на іудейскомъ соборѣ въ Іамніи, уже по разрушеніи Іерусалима, около 90 года по Р. Хр. Этотъ соборъ, состоявшій изъ 72 старѣйшинъ и созванный по дѣлу патріарха Гамаліила II, предпринялъ послѣднюю ревизію св. Писанія и относящихся къ нему свидѣтельствъ. Такъ какъ о другихъ книгахъ дѣло было рѣшено прежде, то теперь подлежатъ разсмотрѣнію только двѣ книги: Екклезіастъ вторично и Пѣснь Пѣсней первый разъ. На поставленный собору вопросъ: "оскверняетъ ли руки книга Екклезіастъ"? сначала пошли разногласія, такъ какъ школа Шаммая продолжала высказывать свои антипатіи къ этой книгѣ, но верхъ взяло мнѣніе школы Гиллела, признававшей за нею каноническое достоинство. На другой вопросъ: "оскверняетъ ли руки Пѣснь Пѣсней"? іамнійскій соборъ единогласно отвѣчалъ: "да, оскверняетъ". Но и это соборное заключеніе не всѣми было принято, на томъ основаніи, что агіографы, за исключеніемъ книги Есфирь, не были въ богослужебномъ употребленіи синагоги, и только уже въ 189 году по Р. Хр. редакторъ мишны, рабби Іегуда, мнѣнія котораго считались закономъ, установилъ галаху, что Пѣснь Пѣсней и Когелетъ безусловно оскверняютъ руки. Такимъ образомъ полное собраніе св. книгъ вышло въ первый разъ вмѣстѣ съ мишною, и послѣднею въ порядкѣ канонизаціи книгою этого собранія была наша книга Пѣснь Пѣсней. Таковы основоположенія Гретца.
Ближайшимъ образомъ насъ касается только послѣднее положеніе о канонизаціи послѣдняго изъ агіографовъ или Пѣсни Пѣсней. Чтобы судить о немъ, необходимо правильно понять текстъ мишны Iadaim cap. 3, §4. 5, въ которомъ Гретцъ видитъ протоколъ іамнійскаго собора по дѣлу о книгѣ Пѣснь Пѣсней. Вотъ его буквальный переводъ: "Верхняя часть пергамина священнаго свитка (незаписанная) и нижняя незаписанная оскверняютъ руки въ началѣ и въ концѣ книги; рабби Іуда сказалъ: въ концѣ оскверняетъ только тогда, когда къ ней придѣлана колонка. Если свящ. свитокъ стерся, но на немъ можно еще отличить 85 буквъ, какъ въ отдѣлѣ Чис. 10:35-36 [3], то онъ оскверняетъ руки. Всѣ агіографы оскверняютъ руки и Пѣснь Пѣсней и Екклезіаетъ оскверняютъ руки. Рабби Іуда сказалъ: Пѣснь Пѣсней дѣйствительно оскверняетъ руки, но Екклезіастъ служить предметомъ споровъ. Рабби Іосе сказалъ: Екклезіастъ вовсе не оскверняетъ рукъ, а Пѣснь Пѣсней служитъ предметомъ споровъ. Рабби Симонъ сказалъ: Екклезіастъ принадлежитъ къ числу спорныхъ пунктовъ между школами Шаммая и Гиллела, а книга Пѣснь Пѣсней оскверняетъ руки. Рабби Симонъ-бенъ-Азаи сказалъ: я принялъ изъ устъ 72 старцевъ въ день, когда Елеазаръ, сынъ Азаріи, былъ избрань патріархомъ, что Пѣснь Пѣсней и Екклезіастъ оскверняютъ руки. Рабби Акиба сказалъ: да не будетъ, чтобы какой либо израильтянинъ считалъ Пѣснь Пѣсней не оскверняющею рукъ, потому что все стояніе міра не стоитъ того дня, въ который дана Израилю Пѣснь Пѣсней; если остальные агіографы суть святое, то Пѣснь Пѣсней есть святое святыхъ; споры же были только о книгѣ Екклезіастъ. Рабби Іохананъ сынъ Іегошуа, сына тестя рабби Акибы, сказалъ: спорить спорили, но въ предѣлахъ мнѣнія высказаннаго Симономъ бенъ-Азаи. И на томъ заключили". Тосефта, служащая дополненіемъ мишны, къ сказанному въ ней въ настоящемъ случаѣ прибавляетъ: "въ тотъ день были признаны неоскверняющими рукъ книги бенъ Сира (Сираха) и другія книги, написанныя въ одно время съ книгою бенъ-Сира и позже".
Итакъ основной вопросъ, подавшій поводъ къ спорамъ въ приведенной мишнѣ, касается внѣшняго отношенія къ священнымъ свиткамъ. Начавъ съ незаписанной части или поля свитковъ, собесѣдники переходятъ къ священнымъ книгамъ, наиболѣе незначительнымъ по объему. Первое вниманіе обращено здѣсь на срединную книгу Чис. 10:35-36, состоящую всего изъ 85 буквъ, и отсюда выведено заключеніе, что всякій остатокъ священной книги, сохранившійся въ подобномъ объемѣ, трёбуетъ отношенія къ себѣ какъ къ цѣльной священной книгѣ. Далѣе вопросъ перешелъ къ отличающимся краткостью агіографамъ (о двѣнадцати малыхъ пророкахъ нѣтъ рѣчи, потому что они считались одною книгою, какъ объ этомъ свидѣтельствуетъ сынъ Сираховъ Іосифъ Флавій) и главнымъ образомъ къ книгамъ Пѣснь Пѣсней и Екклезіастъ, потому что онѣ (особенно первая), по свидѣтельству Акибы (Sanh. 111,а), дѣлились на отдѣльныя мелкія пѣсни и въ такомъ видѣ распѣвались нѣкоторыми на пиршествахъ (слѣды этого дробленія книгъ Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней можно видѣть въ синайскомъ текстѣ LXX и въ переводѣ эфіопскомъ). Если при этомъ возникаютъ споры, то, какъ видно изъ общаго смысла мишны, они касаются не общаго значенія книгъ и не того вида ихъ, какой онѣ имѣютъ въ каноническомъ сборникѣ, а именно того случайнаго вида, какой онѣ принимали въ составлявшихся изъ нихъ мелкихъ выпискахъ для домашнего употребленія, соотвѣтственно тому какъ выше говорилось не вообще о книгѣ Числъ, а о краткой выдержкѣ изъ нея, употреблявшейся въ видѣ отдѣльнаго произведенія и потому вызвавшей вопросъ: есть ли это священная книга Числъ или ея значеніе уменьшилось соотвѣтственно сокращенію ея объема? Но подобнымъ узкимъ вопросомъ странно было бы вводить въ разсужденіе о каноническомъ достоинствѣ книгъ. Если этотъ вопросъ имѣетъ отношеніе къ канонизаціи, то въ совершенно противоположномъ смыслѣ возможнаго выдѣленія изъ канона несомнѣнно священныхъ книгъ или частей книгъ, при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, а не въ смыслѣ принятія въ канонъ новыхъ книгъ, до того времени не числившихся между священными. Что касается свидѣтельства тосефты, присоединяющей сюда вопросъ о неканонической книгѣ Сираха, то оно имѣетъ связь противоположности съ свидѣтельствомъ мишны. Тогда какъ послѣдняя даетъ понять, что уменьшеніе объема св. книги не уменьшаетъ ея достоинства, тосефта прибавляетъ, что и наоборотъ внѣшнее увеличеніе книги не можетъ сдѣлать ее священною, какъ напр. весьма значительная по объему книга сына Сирахова все таки не есть священная.
Мало того, что очерченная здѣсь граница разсужденій исключаеть вопросъ о появленіи новыхъ, совершенно неизвѣстныхъ дотолѣ священныхъ книгъ, даже то общее достоинство, которое предполагается здѣсь за священными книгами, вовсе не есть каноническое достоинство, а совершенно особенное и случайное. Терминъ опредѣляющій его есть оскверненіе рукъ и неоскверненіе рукъ; однѣ книги оскверняютъ прикасающихся, другія не оскверняютъ, и при томъ оскверняютъ именно священныя книги. О происхождении и значеніи этого превратнаго понятія нужно сказать слѣдующее. Такъ какъ священники держали жертвенное мясо (терума) вмѣстѣ съ свитками закона, считая ихъ равно священными, вслѣдствіе чего пергаментъ свитковъ пачкался и подвергался порчѣ отъ крысъ и мышей соблазнявшихся пропитывавшимъ ихъ жиромъ; то отсюда возникло первое общее постановленіе такого рода: "свитокъ торы въ храмѣ оскверняетъ или дѣлаетъ негодною для употребленія всякую пищу, которая прикасается къ нему" (Schabb. 12. 14. 1). Это общее постановленіе впосдѣдствіи разширилось такъ: «даже руки, которыя прикасались къ свитку закона, не чисты» т. е. дѣлаютъ нечистою пищу. Такимъ образомъ священникъ не долженъ былъ непосредственно отъ книги закона переходитъ къ пищѣ, безъ омовенія. Когда въ храмовое употребленіе были введены пророки и агіографы, то и на нихъ распространилось тоже правило оскверненія рукъ и пищи. Еще далѣе это правило было распространено на свитки закона, даже вращавшіеся внѣ храма, хотя первоначальное основаніе этого правила «не хранить свящ. свитковъ вмѣстѣ съ жертвеннымъ мясомъ» внѣ храма не имѣло приложенія. "Книга закона находящаяся въ притворѣ храма, когда ее берутъ для употребленія внѣ храма, точно также всякій другой списокъ закона, находящійся въ частномъ употребленіи, оскверняетъ руки". Наконецъ таже рукооскверняющая сила была признана за пророками и агіографами, бывшими въ частномъ употребленіи внѣ храма. Но, очевидно, во всѣхь этихъ случаяхъ дѣло идетъ только о предохраненіи священныхъ книгъ отъ порчи. Вопросъ случайнаго свойства и къ внутреннему достоинству книгъ не имѣющій никакого отношенія. Подобно тому какъ Пятокнижіе долго существовало и считалось каноническимъ, прежде чѣмъ быль возбужденъ вопросъ объ оскверненіи, которое можетъ быть съ нимъ связано, и другія книги долго могли существовать въ такомъ же каноническомъ достоинствѣ, прежде чѣмъ на нихъ было наложено постановление объ оскверненіи, свидѣтельствующее только о томъ, что переписка св. книгъ въ то время была связана съ большими затрудненіями и вызывала заботливость о возможномъ сохраненіи данныхъ древнихъ списковъ. Совершенно послѣдовательно книги не признанныя въ каноническомъ достоинствѣ (книга сына Сирахова, книга бенъ-Лааны, книга дома Асмонеевъ или первая Маккавейская) были объявлены не оскверняющими рукъ, такъ какъ синагога не интересовалась сохраненіемъ ихъ, какъ книгъ безразличныхъ. Такимъ образомъ 1) налагаемый на св. книги вердиктъ оскверненія и неоскверненія рукъ вполнѣ зависѣлъ отъ установившегося уже взгляда на нихъ какъ не имѣющихъ или имѣющихъ каноническое достоинство и, слѣдовательно, не могъ быть вопросомъ о самомъ каноническомъ ихъ достоинствѣ. 2) Хотя этотъ вердиктъ имѣетъ за собою кажущееся основаніе въ охраненіи священныхъ книгъ, но онъ бросаетъ на нихъ невыгодную тѣнь уже потому, что къ пользованію ими созидаетъ препятствія, отъ которыхъ не сващенныя книги были свободны. Особенно же этотъ мрачный терминъ былъ тяжелъ для слуха простыхъ людей, непосвященныхъ въ его основанія и судившихъ о немъ на основаніи его простаго смысла. Для такихъ людей книги св. Писанія всегда и вездѣ должны были быть неоскверняющими и чистыми. Превращать же эти понятія, называть св. книги оскверняющими значило посягать на здравый смыслъ и не столько возвышать сколько унижать ихъ значеніе. 3) Даже въ своемъ спеціальномъ смыслѣ этотъ вердиктъ не былъ опредѣленъ во всей точности. Рядомъ съ высказанными выше постановленіями, по которымъ оскверненіе св. книгами первоначально ограничивалось областію храма и только впослѣдетвіи распространено на всѣ списки, гдѣ бы они ни находились, встрѣчается обратное постановленіе: "всѣ св. книги оскверняютъ руки, кромѣ книги закона, находящейся въ притворѣ храма" (Кеl. 15, 6). И такъ книги св. Писанія, даже безусловно каноническія, не всегда определялись какъ оскверниющія руки. Нужно было знать, о какомъ въ частности свиткѣ тѣхъ или другихъ св. книгъ идетъ дѣло, чтобы рѣшить вопросъ, оскверняютъ ли онѣ руки или нѣтъ.
Мрачное опредѣленіе священныхъ книгъ, какъ книгъ оскверняющихъ прикасающуюся къ нимъ руку, получаетъ еще болѣе мрачный и своеобразный характеръ въ томъ вышеуказанномъ мѣстѣ мишны, въ которомъ Гретцъ нашелъ вторую канонизанію священныхъ книгъ вообще и первую канонизадію агіографовъ и въ которомъ саддукеи прямо и открыто нападаютъ на фарисеевъ за распространеніе въ народѣ превратніхъ и непристойныхъ взглядовъ на св. книги, какъ принадлѳжащія къ предметамъ оскверняюіщимъ ихъ левитскую чистоту. Изъ этого дѣйствительно замѣчательнаго мѣста открывается, что опредѣленіе св. книгъ оскверняющими руки есть изобрѣтеніе фарисеевъ, не раздѣляемое другою партіею, и что въ основаніи его скрывается не одна простая заботливость о сохраненіи свитковъ отъ мышей, но и нѣчто болѣе серіозное и угрожающее. Предъ нами двѣ крайне враждебныя партіи, ведущія между собою словесную войну. Первая партія — саддукеевъ, образовавшаяся первоначально изъ высшихъ священническихъ семействъ (потомковъ первосвящевника Цадока), сильныхъ своимъ древнимъ значеніемъ и на основаніи его требовавшихъ отъ народа признанія священнаго значенія не только для своей власти, но и для своихъ особъ, даже для всѣхъ предметовъ бывшихъ въ ихъ священническихъ рукахъ; само собою разумѣется, что экземпляры закона и другихъ свящ. книгъ, бывшіе въ храмѣ и, сдѣдовательно, въ завѣдываніи саддукеевъ, по ихъ взгляду были вдвойнѣ священными и исполненными не оскверняющей, а напротивъ освящающей силы для прикасающихся къ нимъ. Вторая партія — фарисеи, собственно изъ народа вышедшіе патріоты и служители закона, ставшіе въ оппозицію противъ саддукеевъ и стремившіеся своимъ ученіемъ развѣнчать ихъ традиціонное достоинство; для этой партіи саддукей былъ нечистъ или «осквернялъ руки» какъ самъ по себѣ, своею особою, такъ и всѣмь чего онъ касался. Ненависть фарисеевъ была такъ велика, что въ ея ослѣпленіи они объявили въ народѣ нечистыми даже экземпляры свящ. книгъ, бывшіе главнымъ образомъ въ рукахъ саддукеевъ и, по разрушеніи храма, выдававшіеся ими какъ особенно авторитетные. Саддукеи, съ своей стороны, уже не только въ интересахъ своей партіи, но и для оправданія слова Божія, возстаютъ противъ фарисейскаго вердикта объ оскверненіи рукъ св. книгами. И вотъ мы присутствуемъ при ихъ словопреніи съ фарисеями по этому поводу. Чтобы выставить на видъ нелѣпость фарисейскаго ученія, саддукеи противопоставляютъ ему взглядъ тѣхъ же фарисеевъ на книги Гомера: "есть ли смыслъ — свои собственныя священныя книги признавать нечистыми и оскверняющими прикасающуюся руку, а нелѣпыя басни Гомера признавать чистыми и никого неоскверняющими? Мы протестуемъ противъ васъ, фарисеи, за это униженіе св. Писанія", говорятъ саддукеи. Изъ среды фарисеевъ выступаетъ съ отвѣтомъ Іохананъ-бенъ Заккай, отличавшійся особеннымъ діалектическимъ остроуміемъ ученикъ изъ школы гиллелитовъ, и очень колко указываетъ на другое фарисейское постановленіе не менѣе оскорбительное для саддукеевъ: "вотъ еще фарисеи говорятъ, что кости осла не оскверняютъ ихъ левитской чистоты, а кости первосвященника Іоанна оскверняютъ". Въ этомъ примѣрѣ фарисейское ученіе объ оскверненіи рукъ свящ. книгами не только не ослабляется и не извиняется, но и получаетъ рѣзкую и неблаговидную форму. Если трупъ оскверняетъ руки, то потому что онъ самъ въ себѣ и въ безусловномъ смыслѣ нечистъ; трупъ человѣка болѣе оскверняетъ чѣмъ трупъ животнаго, потому что онъ олицетворяетъ собою грѣхъ, котораго нѣть въ животномъ; тѣмъ болѣе нечистъ трупъ первосвященника, олицетворяющій собою грѣхи всего народа, котораго онъ былъ представителемъ. Такимъ образомъ выходило, что саддукейскіе свитки св. книгъ носятъ въ себѣ больше нечистоты, чѣмъ всякія языческія книги, точно также какъ въ костяхъ первосвященника больше нечистоты, чѣмъ во всякомъ другомъ трупѣ. Къ этому присовокуплялось еще другое личное оскорбленіе для саддукеевъ въ сопоставленіи священнаго для саддукеевъ праха первосвященника Іоанна Гиркана съ трупомъ осла. Въ послѣдовавшемъ затѣмъ отвѣтѣ саддукеевъ хотя не устраняется фарисейское предписаніе объ оскверненіи чрезъ прикосновеніе къ костямъ первосвященника, но объясняется въ другомъ смыслѣ: не потому запрещается прикосновеніе кь костямъ умершихъ, что онѣ могутъ осквернить прикасающагося, а наоборотъ потому что ихъ можетъ оскорбить прикасающійся; "бываютъ случаи, что изъ костей умершихъ предковъ, какъ изъ костей жівотныхъ дѣлаютъ разныя издѣлія". Въ видахъ предотвращенія такихъ случаевъ, законъ объ оскверненіи чрезъ кости имѣетъ основаніе, и не можетъ быть сравниваемъ съ закономъ объ оскверненіи чрезъ прикосновеніе къ свящ. книгамъ, потому что св. книги - не трупъ, который легко выдѣлить изъ предѣловъ прикосновенія со стороны живыхъ, а самое зерно человѣческихъ обращеній, прикосновеніе къ которому служить источникомъ жизни, святости и чистоты, а не смерти и нечистоты. "Въ такомъ случаѣ и фарисеи правы, отвѣчалъ Іохананъ-бенъ-Заккай, когда признаютъ нечистоту въ прикосновении къ св. Писанію, потому что бываютъ случаи, что свитки св. книгъ употребляются какъ попоны для лошадей". Этотъ отвѣтъ высказанъ въ смыслѣ предшествующаго замѣчанія саддукеевъ и съ точки зрѣнія самихъ фарисеевъ не могъ имѣть силы (ср. Тосефта Iadaim 11). Да и вообще предположеніе объ употребленіи свящ. свитковъ въ видѣ лошадиныхъ попонъ странно и можетъ быть понято только какъ глумленіе надъ саддукейскими храмовыми свитками, могущими, по мнѣнію фарисеевъ, служить какъ разъ для этой цѣли. И такъ то, что Гретцъ называетъ канонизаціею агіографовъ (первою), есть не болѣе какъ мелкій споръ партій, направленный не столько противъ св. книгъ, сколько противъ ихъ ближайшихъ хранителей, принадлежавшихъ къ партіи саддукеевъ. Рядомъ съ разсмотрѣннымъ параграфомъ мишны (lad. 6) стоятъ другіе пункты такихъ же мелкихъ спорныхъ вопросовъ, открывающіеся одинаковою вступительною формулою отъ лица саддукеевъ: «мы протестуемъ противъ васъ, фарисеи». Но то, что высказывается въ увлеченіи, среди спора, не можетъ имѣть силы законнаго постановленія. Легко понять что и тяжелые фарисейскія опредѣленія касательно оскверненія отъ свящ. книгъ, даже между послѣдователями фарисеевъ, не могли имѣть обязательнаго значенія (чтобы прикосновекія къ св. книгамъ на самомъ дѣлѣ также боялись какъ прикосновеніи къ трупу), точно также какъ не імѣли обязательнаго значенія другія крайнія постановленія фарисеевъ, направленныя противъ саддукеевъ (что напр. женщина, принадлежащая къ саддукейской фамиліи, всегда должна считаться оскверняющею или находящеюся въ менструаціи, и под. Nid. 4, 2).
Но возвратимся отъ мнимой первой канонизаніи агіографовъ 65-го года по Р. Христ., оставляющей еще книгу Пѣснь Пѣсней «за оградою»; канона, къ канонизаціи 90-го года, по мнѣнію Гретца, включившей наконецъ въ канонъ и Пѣснь Псѣней, вмѣстѣ съ книгою Екклезіастъ. Имѣя въ виду все вышесказанное, мы должны заключить, что когда протоколъ іамнійскаго собора 90 года, определяя достоинство книги Пѣснь Пѣсней, называетъ ее оскверняющею руки (или неоскверняющею), то онъ имѣетъ въвиду какое то особенное и случайное значеніе ея или отношеніе къ ней, и во всякомъ случаѣ не даетъ опредѣленнаго указанія на нее какъ на книгу каноническую, тѣмъ болѣе необходимаго здѣсь, что, по мнѣнію Гретца, здѣсь первый разъ признали ее въ такомъ достоинстивѣ. Совершенно иначе выражались древніе раввины, когда опредѣляли достоинство книгъ каноническое или неканоническое. Каноническія книги они называли "написанными святымъ Духомъ" или "составляющими произведеніе божественной мудрости" (см. р. Азарія, Mеor Enaim , p. 175, 2); напротивъ неканоническими книгами они называли тѣ, который суть "произведенія только человѣческаго духа и мудрости". Если Гретцъ подобный мотивъ относить только къ канонизаціи закона и пророковъ, а канонизацію агіографовъ подводитъ подъ совершенно другой критерій, то это ошибочно. Почти о всѣхъ агіографахь въ разное время древніе раввины поднимали вопросъ: состав- ляютъ ли они продуктъ божественной или только человѣческой мудрости? и для рѣшенія этого вопроса предпринимали продолжительныя и многосложныя изысканія. Такимъ образомъ, напр., книгу Притчей нѣкоторые не хотѣли признать каноническою, находя въ ней противорѣчія и отсюда заключая, что она есть продуктъ только Соломоновой, а не божественной мудрости (Sabbath, 30, 2. Тосеста Jadaim, 11). Заподозривали въ этомъ отношеніи книгу Есфирь, находя, что хотя ея общее содержаніе принадлежитъ св. Духу, но не ея изложеніе (Megill. 7,1). Особенно долго ходили такія раціоналистическія возраженія по вопросу о книгѣ Екклезіастъ. Симонъ-бенъ-Манассія, современникъ редактора мишны, съ особенною силою выражалъ мнѣніе, что эта книга есть произведеніе только Соломоновой мудрости, потому что заключаетъ въ себѣ противорѣчія закону и склоняетъ на сторону саддукеев; Мойсей говоритъ: не ходи вслѣдъ сердца твого и очей твоихъ, а она говоритъ: ходи по пути сердца твого и по видѣнію очей твоихъ (Schabb. р. 30, 2. тос. Jad.). Кажется, что причиною нерасположенности фарисеевъ къ книгѣ Екклезіастъ были встрчаюіщіяся въ ней выраженія противъ излишней святости внѣшняго характера (не будь слишкомъ благочестивъ), имѣвшія близкое отношеніе къ ригоризму шаммаитовъ. Не избежала такихъ возраженій и книга Пѣсніі Пѣсней. По сівидѣтельству р. Натана (Aboth. cap. 1), въ ней: находили слишкомъ чувственныя выраженія и потому не считали удобнымъ причислить ее къ произведеніямь св.Духа; но споры по этому поводу прекратились, когда люди великой синагоги (т.е. перваго собранія канона при Ездрѣ и Нееміи) объяснили ея истинное значеніе. Но это критическое разсмотрѣніе Пѣсни Пѣсней, вмѣстѣ съ другими агіографамн, было сдѣлано съ цѣлію провѣрки канона уже давно законченнаго. Доказательствомъ здѣсь можетъ служить то, что вмѣстѣ съ агіографами подобнымъ спорамъ подлежали и книги пророческія. Особенно заподозривали въ противорѣчіи закону Мойсея книгу Іезекіиля, которую спасло отъ выдѣленія изъ канона только вмѣшательство извѣстнаго Ханины-бенъ-Хизкіи. "И дорого стоило этому человѣку — да будетъ онъ воспоминаемъ добромъ! — отстоять книгу Іезекіиля: триста мѣръ масла сгорѣло въ его ночной лампѣ прежде чѣмъ онъ успѣлъ объяснить видимыя противорѣчія между Іезекіилемъ и Мойсеемъ". (Этотъ разсказъ трижды повторяется въ вавилон. талмудѣ: Schabb. 13, 2. Chagig. 13, 1. Menachoth 45, 1). Такімъ образомъ при опредѣленіи каноническаго достоинства книги недостаточно было голословнаго выраженія: "книга оскверняетъ руки", а требовалось указать въ книгѣ печать божественнаго происхожденія. Но если въ отдаленномъ смыслѣ книга оскверняющая, слѣдовательно опасная для пpикосновенія и таинственная, могла потому считаться каноническою, то противоположное выраженіе «книга не оскверняетъ рукъ» даже въ переносномъ смыслѣ не указываетъ, что книга стоить внѣ канона; мы видѣли выше, что даже книга закона, о каноническомъ достоинствѣ которой не было никакого сомнѣнія, опредѣлялась иногда какъ "не оскверняющая рукъ". Чтобы указать удаленіе книги изъ канона, употребляли другой вердиктъ geniza, книга удаленная изъ употребленія или сокрытая. Напр. этоть вердиктъ употребленъ о врачебной книгѣ исключенной изъ канона Езекіею (Pes. 56, 1), о таргумѣ на книгу Іова, который нѣкоторыми ставился въ канонѣ вмѣсто книги Іова (Schabb. 115, 1); даже въ спорахъ о книгахъ Іезекіиля, Притчей и Екклезіастъ древніе раціоналисты произносили слово geniza, т. е. что эти книги слѣдуетъ устранить изъ употребленія или признать апокрифическими (Schabb. 30, 2. 13, 2). Теперь сравните выраженіе geniza, книга сокрытая, удаленная (изъ употреблений и выраженіе en-temmame, книга не оскверняющая рукъ, слѣдовательно открытая и доступная для употребленія). Можно ли ихъ понимать въ тожественномъ значении книги неканонической, когда по смыслу эти выраженія прямо противоположны между собою? Если книга неканоническая есть книга сокрытая, удаленная изъ употребленія, geniza, − что совершенно понятно, — тогда книга неоскверняющая рукъ должна приниматься наобороть какъ каноническая. Замѣчательно при этомъ, что даже крайніе фарисейскіе раціоналисты, разсуждавшіе о книгѣ Пѣснь Пѣсней со стороны оскверненія или неоскверненія рукъ, нигдѣ не проронили въ отношеніи къ ней слова geniza. Такимъ образомъ какъ не было рѣчи между фарисейскими разсужденіями о принятіи Пѣсни Пѣсней въ канонъ, потому что она давно уже считалась въ канонѣ, такъ не было рѣчи и о возможности исключенія ея изъ канона. Всѣ постановленія о ней спеціально фарисейскаго или обрядоваго свойства. Да и этихъ постановленій и споровъ о ней было гораздо меньше, чѣмъ о книгѣ Екклезіастъ.
Если въ приведенномъ у Гретца свидѣтельствѣ мишны нѣть прямаго указаніа касательно введенія въ св. канонъ новой книги Пѣснь Пѣсней, то можетъ быть изъ характера и дѣятельности іамнійскаго собора (котораго протоколомъ служитъ приведенное мѣсто) можно заключить, что для него не существовало твердо опредѣленныхъ границъ канона и что онъ могъ своимъ авторитетомъ провести совершенно неизвѣстныя дотолѣ книги, даже такого характера какъ книга Пѣснь Пѣсней? Вотъ что извѣстно объ открытіи этого собора и направленіи его дѣятельности. Патріархъ Гамаліилъ, отличавшійся необыкновенною гордостію, подвергшій исключенію изъ общества раввина Елеазара, мужа своей сестры, вступилъ однажды въ споръ съ другимъ знаменитымъ раввиномъ Іозуа объ обязательности вечерней молитвы, и когда Іозуа не хотѣлъ съ нимъ согласиться, обошелся съ нимъ очень рѣзко. По этому случаю между присутствующими поднялся ропотъ. Послышались голоса: «кто не терпѣлъ отъ гордости Гамаліила? Сколько разъ онъ уже притѣснялъ бѣднаго рабби Іозуа и по поводу новолѣтія, годъ тому назадъ, и по дѣлу рабби Цадока, и по вопросу о перворожденномъ; и теперь опять онъ его оскорбляетъ». Волненіе кончилось тѣмъ, что патріархъ Гамаліилъ былъ низложенъ, и на его мѣсто избранъ 18-лѣтній Елеазарь, какъ потомокъ Ездры, который туть же и приступилъ къ исправлению своихъ обязанностей. Подъ его предсѣдательствомъ немедленно открылся іамнійскій соборъ 72 старѣйшинъ, собиравшихся по важнымъ дѣламь общества и въ настоящемъ случаѣ оказавшихся въ сборѣ вѣроятно вслѣдствіе слуховъ о возникшемъ смятеніи. День открытія іамнійскаго собора и низложенія Гамаліила былъ днемъ памятнымъ для іудейской націи; когда мишна говоритъ о чемь либо случившемся во время іамнійскаго собора, она выражается: это случилось въ этоть день, בו ביום; безъ всякихъ ближайшихъ опредѣленій этого дня, какъ слишкомъ всѣмъ извѣстнаго. Соборъ "этого дня" обнаружилъ необыкновенную дѣятельность по рѣшенію различныхъ вопросовъ іудейскаго законодательства. Но настоящее торжество "этого дня" было торжествомъ всеобщности преданія. Люди, имена которыхъ больше нигдѣ не встрѣчаются, выступаютъ здѣсь съ своими заявленіями слышанныхъ или усвоенныхъ преданій; набиралось до 300 древнихъ свидѣтельствъ по одному отдѣльному постановленію. Спрашивается теперь, кто осмѣлился бы предложить этому собору 72 старѣйшинъ, для которыхъ высшимъ доказательствомъ положительнымъ или отрицательнымъ въ пользу всякаго предмета было: объ этомъ я слышалъ, שמעתי или: объ этомъ не слышалъ, לא שמעתי которыхъ предсѣдателемъ былъ теперь прямой потомокъ Ездры, того Ездры, ко времени котораго преданіе относило всѣ дѣла по собранію и утвержденію канона, кто осмѣлился бы этому собору предложить для канонизаціи новую книгу, не имѣвшую за собою никакого преданія и до іамнійскаго собора нигдѣ не упомянутую? По крайней мѣрѣ между 72 старѣйшинами собора на это никто не могъ бы рѣшиться. Самъ же Гретцъ (Коhelet 47-51) утверждаетъ, что въ отношеніи къ св. книгамъ эти старѣйшнны держались правила не распространять канона внесеніемъ въ него новыхъ книгъ, находя это вреднымъ для народа, и свое постановленіе объ этомъ внесли не только въ свой протоколъ, но и въ самую библію. Дѣло въ томь, что по мнѣнію Гретца, принятому имъ отъ Нахмана Крохмала (Моге neboche ha-Zeman XI, 8, p. 43, 104), заключительныя слова книги Екклезіастъ (Еккл. 12:9-14) принадлежатъ не автору книги, а именно іамнійскому собору 90-го года по Р. Христ. и высказаны имъ объ агіографахъ вообще и въ частности о двухъ послѣднихъ агіографахъ, Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней, которые тогда первый разъ вводились въ канонъ. Въ частности стихи (Еккл. 12:9-14) послѣдней главы Екклезіастъ Гретцъ считаетъ апологіею въ пользу новыхъ агіографовь, высказанною гиллелитами противъ шаммаитовъ ("Соломонъ былъ мудръ, все писалъ прекрасно и вѣрно, а потому не слѣдуетъ оставлять внѣ канона книги носящей его имя"), а послѣдніе три стиха (Еккл. 12:12-14) представляетъ какъ общій приговоръ "этого дня" о канонизаціи агіографовъ. Этотъ приговоръ гласитъ: "составлять много агіографовъ безцѣльное дѣло и много читать утомительно для тѣла; все что нужно знать человѣку изъ ученія агіографовъ выражается въ немногихъ словахъ: «бойся Бога и соблюдай Его законъ»". Не входя въ подробное разсмотрѣніе эпилога книги Екклезіастъ, не можемъ не замѣтить, что къ агіографамъ онъ не имѣетъ спеціальнаго отношенія потому уже, что говоря о "многихъ книгахъ" (Еккл. 12:12) онъ называетъ ихъ сефаримъ, между тѣмъ основнымъ положеніемъ всей гипотезы Гретца, какъ мы видѣли, служитъ то, что подъ сефаримъ, въ словоупотреблении періода мишны и, слѣдовательно, іамнійскаго собора, разумѣлись только пророки, а не агіографы. Это во первыхъ. Второе, что говоритъ здѣсь противъ Гретца, это самое опредѣленіе собора: "болѣе всего нужно остерегаться составленія многихъ книгъ, и проч. Въ устахъ 72 старѣйшинъ это опредѣленіе равносильно было бы совершенному устраненію тѣхъ двухъ новыхъ агіографовъ, которые, по мнѣнію Гретца, стояли на очереди и подлежали ихъ разсмотрѣнію, книгъ Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней, потому что тогда выраженіе этого опредѣленія: "книги безцѣльныя" и "чтеніе вредное для тѣла"" относилось бы прямо къ кнн. Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней. Объясненіе Гретца, что этими словами старѣйшины выразили ту мысль, что книги Пѣснь Пѣсней и Екклезіасть принимаются въ канонъ какъ послѣдніе агіографы и что выраженіе «многія вредныя книги» относится къ дальнѣйшимъ агіографамъ, которые могли бы явиться послѣ книгъ Пѣснь Пѣсней и Екклезіастъ съ притязаніемъ на канонизацію, — до крайности натянуто и ненатурально. Впрочемъ мы согласны, что мысль эпилога книги Екклезіастъ въ своемъ общемъ видѣ не противорѣчитъ духу 72 іамнійскихъ старѣйшинъ и даже могла быть повторена ими, но только въ томъ смыслѣ, въ какомъ она объясняется въ мидрашѣ: многія вредныя книги суть не агіографы и въ частности не Екклезіастъ и Пѣснь Пѣсней, а всѣ внѣшнія книги, стоящія внѣ 24 священныхъ книгъ, издавна принятыхъ и канонизованныхъ; "кто, кромѣ 24 книгъ, приносить еще лишнюю въ свой домъ, тотъ вмѣстѣ съ нею приноситъ несчастія" (Midr Koh. 12, 12). Наконецъ принятіе Пѣсни Пѣсней въ канонъ на іамнійскомъ соборѣ не вытекаетъ изъ положенія партій въ его составѣ. Если Пѣснь Пѣсней принята только благодаря той снисходительности, какою вообще отличалась школа Гиллела, а строгая школа Шаммая не могла дать согласія на такое принятіе (Гретцъ, Schir ha-Schirim, 115); тогда какъ же понимать низверженіе Гамаліила въ «этотъ день», вызвавшаго противъ себя неудовольствіе именно своимъ пристрастіемъ къ школѣ Гиллела и рѣзкимъ опроверженіемъ опредѣленій шаммаитовъ? Одно остается предположить, что Пѣснь Пѣсней входила въ разсмотрѣніе іамнійскаго собора только какъ предметъ второстепенный, мало возбуждавшій споровъ, и то только со стороны тѣхъ частнѣйшихъ фарисейскихъ отношеній къ ней, о которыхъ мы говорили выше. Что же касается ея принятія въ канонъ, то еслибы оно зависѣло отъ власти іамнійскаго собора, оно, безъ всякаго сомнѣнія, было бы отклонено не только школою Шаммая но и Гиллела, потому что и школа Гиллела не была чужда привязанности къ буквѣ и для канонизаціи книги должна была бы во всей строгости приложить къ ней свой принципь соотвѣтствія сь закономъ и аналогіи съ другими свящ. книгами; между тѣмь совершенно оригинальная по своему изложенію книга Пѣснь Пѣсней подъ этотъ принципъ не могла быть подведена.
Но отнеся канонизанію книги Пѣснь Пѣсней къ іамнійскому собору, Гретцъ спохватился, что онъ сказалъ еще мало, и окончательную канонизацію ея поспѣшилъ отдалить еще почти на столѣтіе. "Такъ какъ агіограФы, кромѣ книги Есфирь, не читались въ общественныхъ собраніяхъ и потому не имѣли за собою никакого опредѣленнаго употребленія; то и постановленіе іамнійскихъ старѣйшинъ о Пѣснь Пѣсней и Екклезіастъ не было всѣми признано, оспаривалось разными учителями и окончательно утверждено только редакторомъ мишны". Мы уже видѣли какое значеніе могли имѣть возраженія іудейскихъ книжниковъ противъ той или другой свящ. книги. При общемъ фарисейскомъ направленіи, соединявшемъ, въ видахъ противодѣйствія саддукеямъ, консерватизмъ сь крайнимъ раціонализмомъ, такія возраженія не должны считаться странными и возможными только по отношенію къ книгамъ еще не признаннымъ или не вполнѣ признаннымъ; они касались не только агіографовъ, но и пророковъ и даже закона Мойсея. На основаніи подобныхъ частныхъ возраженій можно было бы нѣкоторыя св. книги считать неканонизованными и до новѣйшаго времени. Если же редакторъ мишны имѣлъ вліяніе на прекращеніе споровъ о книгѣ Пѣснь Пѣсней, то потому только, что своимъ трудомъ (изданіемь мишны) ограничили раціоналистическія стремленія іудейскихъ законоучителей вообще, а вовсе не потому, что своимъ авторитетомъ онъ добился отъ синагоги полной канонизаціи П. П. Самое основаніе выставляемое при этомъ случаѣ Гретцемъ въ подтвержденіе того, что книгѣ Пѣснь Пѣсней, для утвержденія ея достоинства, нужно было дожидаться редактора мишны, не совсѣмь точно. Мы имѣемъ въ виду часто и съ удареніемъ повторяемое у Гретца положеніе, что книги Пѣснь Пѣсней и Екклезіастъ не могли имѣть полнаго каноническаго достоинства, потому что онѣ, какъ и всѣ агіографы, кромѣ книги Есфирь, не имѣли для себя никакого опредѣленнаго употребленія и въ общественныхъ и богослужебныхъ собраніяхъ не читались. Не говоримъ уже о томъ, что такие или другое употребленіе книги не есть свидетельство о ея достоинствѣ каноническомъ или неканоническомъ (разныя мѣста изъ закона и пророковъ мишна, Megilla. 4, 10, исключаетъ изъ употребленія, не отнимая у нихъ каноническаго достоинства) и что даже предполагаемая Гретцемъ окончательная канонизація книги Пѣснь Пѣсней не сообщила ей, какъ и другимъ агіографамъ, никакого новаго особеннаго значенія въ общественномъ употребленіи. Намъ представляется невозможнымъ, чтобы Пѣснь Пѣсней въ древнее время не имѣла опредѣленнаго употребленія и вошла въ богослужебное чтеніе какъ полагаютъ изслѣдователи (см. Цунцъ, Lit. Gesch. d. syn. Poesie), только въ 10 вѣкѣ. Правда въ талмудахъ есть выраженіе, что агіографы (всѣ вообще) суть книги, по которымъ не читаютъ אין קורין בהן въ субботу или, какъ точнѣе опредѣляется въ іер. Sabbath XYI, 15 с., не читаютъ въ субботу до минхи (до 3 1/2 часовъ по полудни). Но если не въ субботу, то въ другіе дни недѣли и въ другіе нарочитые праздники агіографы имѣли свое спеціальное употребленіе. Такимъ образомъ Псалмы, первый и важнѣйшій изъ агіографовъ, имѣютъ надписанія, относящія ихъ къ отдѣльнымъ днямъ недѣли, годовымъ праздникамъ и особеннымъ чрезвычайнымъ священнодѣйствіямъ, а также другіе термины, прямо вводящіе ихъ въ составъ богослуженія (пѣснь восхожденія, аллилуя). О другихъ агіографахъ, именно книгѣ Даніила, Іова, Хроникъ, Ездры, мишна замѣчаетъ (Ioma. 1, (6). что между прочимъ «они читались первосвященникомъ или въ его присутствіи кѣмъ либо изъ талмудъ-хахамъ, въ ночь предъ днемъ Очищенія» точно также какъ у насъ читается книга Дѣяній апост. въ ночь предъ пасхальною заутренею (гемара іерус. къ указаннымъ книгамъ прибавляеть еще книгу Притчей). Если здѣсь не упоминается книга Пѣснь Пѣсней, то, конечно, потому что своимъ содержаніемъ она не соотвѣтствуетъ строгому характеру дня Очищенія, и что она имѣла уже другое назначеніе и именно то, которое, на основаніи древняго преданія, даетъ ей нынѣшній синагогальный требникъ. Самый порядокъ такъ называемыхъ пяти мегиллъ въ канонѣ соотвѣтствуетъ календарному порядку праздниковъ, по которымъ онѣ были распредѣлены, начинаясь книгою Пѣснь Пѣсней принадлежавшею важнѣйшему изъ праздниковъ, Пасхѣ (См. Geiger, Nachgel. Schriften TV, 11)[4]. Такъ какъ къ числу этихъ мегиллъ принадлежитъ и книга Есфирь, литургическое употребленіе которой въ періодъ учителей мишны Гретцъ не можетъ отвергнуть, то и на остальныя мегиллы не могло не распространяться такое же употребленіе, потому что книга Есфирь не могла быть общимъ чтеніемъ для всѣхъ праздниковъ. Кромѣ большихъ годовыхъ праздниковъ, агіографы читались и въ субботнемъ богослуженіи вечернемъ. Не говоря уже о надписаніи 92-го псалма, назначеннаго для исполненія въ день субботний, не говоря о томъ, что сама суббота у талмудистовъ называлась невѣстою Пѣсни Пѣсней, мы можемъ сослаться здѣсь на преданіе, что въ Нагардеѣ, самой древней іудейской колоніи на вавилонской территоріи, былъ обычай, конечно взятый изъ іерусалимскаго храма, заключать вечернее субботнее богослуженіе агадическимъ объясненіемъ отдѣловъ изъ агіографовъ (Sabbath, 116, 2. и Rapoport, Erech Milin 170 и дал.). Такой же обычай вавил. талмудъ усвоиваетъ и Мазухѣ, другой іудейской колоніи въ Вавилонѣ и даже указываетъ выдающихся агадистовъ или проповѣдниковъ на агіографы, каковы Рабъ (конца 2-го вѣка) и Раба (конца 3-го вѣка). Между отрывками проповѣдническихъ объясненій на агіографы, есть отрывки безъ объясненій Пѣсни Пѣсней (Chag. 15, 2 на Песн. 6:11. Chag. 3, 1 на Песн. 7:2. Erubin 21, 2 на Песн. 7:12-14 и проч.). Если же такимъ образомъ собранію народа предлагались объясненія на Пѣснь Пѣсней и вообще на агіографы, то, безъ сомнѣнія, читался и самый текстъ агіографовъ, хотя не въ кругѣ гафтаръ, а своимъ отдѣльнымъ порядкомъ. У одного изъ средневѣковыхъ еврейскихъ писателей, Исаака Загулы, XIII-го вѣка, есть даже сказаніе, что Пѣснь Пѣсней нужно понимать какъ пѣснь или книгу образованную изъ тѣхъ возвышенныхъ пѣсней, которыя состояли въ репертуарѣ перваго іерусалимскаго שיר השירים הוא שיר הנאצל מן השירים תעלניוים הנבהרים לשורר בהן בהיכל הקרש. Могли ли подобныя представленія о церковномъ употребленіи Пѣсни Пѣсней существовать въ XIII вѣкѣ, если опредѣленное богослужебное назначеніе она получила только въ X вѣкѣ? Наконецъ литургическое употребленіе Пѣсни Пѣсней извѣестно у караимовъ, которые не могли заимствовать его у раввинистовъ вслѣдствіе 12-ти вѣковой непримиримой вражды съ ними, но должны были взять изъ болѣе древняго преданія.
Такимъ образомъ нельзя назвать твердымъ ни одного изъ основаній Гретца въ пользу его предположенія о позднѣйшей и отдѣльной канонизаціи Пѣсни Пѣсней. Между тѣмъ основанія для протипоположныхъ выводовъ очень тверды. 2 Макк. (2Мак. 2:13), талмудъ (вав. Baba bathra 14), книга Aboth р. Натана, написанная въ поталмудическій періодъ, свидѣтельствуютъ о существованіи агіографовъ въ каноническомъ сборннкѣ Нееміи или - что тоже - великой синагоги (Гретцъ очень легко устраняетъ силу этихъ свидѣтедьствъ, обзывая ихъ, безъ всякихъ основаній, баснями и абсурдами). Къ положительнымъ свидѣтельствамъ опровергающимъ Гретца нужно отнести и Іосифа Флавія, какъ ни старается Гретцъ объяснить его въ свою пользу. Въ извѣстномъ мѣстѣ (contra Appion. 1, 8) Iосифъ Фл. такъ определяетъ составъ канона: «книги Мойсея, 13 книгъ пророческихъ и остальныя четыре книги». Подъ "четыремя книгами", говоритъ Гретцъ, нужно разумѣть другіе агіографы, а не Пѣснь Пѣсней, потому что у Іосифа Фл. онѣ называются "гимнами и правилами жизни", подъ каковое опредѣленіе Пѣснь Пѣсней не подходитъ. Но если она не подходитъ подъ категорію "четырехъ", то можетъ подходить подъ категорію «тринадцати», потому что историко-пророческихъ книгъ по палестинскому канону было только восемь (Навина, Судей-Руфь, Самуила, Царей, Исаіи, Іереміи-Плачь, Іезекіиля и Двѣнадцати); къ этому числу Іосифъ прибавляетъ еще пять книгъ изъ нынѣшнихъ агіографовъ. Что и Пѣснь Пѣсней могла быть отнесена къ числу пророческихъ книгъ, это вполнѣ согласно съ тѣмъ, что, подвергнутая толкованію, она не отличалась въ то время отъ книгъ историко-пророческихъ. Весьма возможно и то, что Пѣснь Пѣсней Іосифъ относилъ къ гимнамъ, а къ числу пророческихъ книгъ книгу Іова и четыре другихъ агіографа [5].
