Итакъ Пѣснь Пѣсней есть Священная книга, изначала занимавшая опредѣленное мѣсто въ ветхозавѣтномъ канонѣ, рядомъ съ другими агіографами. Но что такое книга Пѣснь Пѣсней? Какой изъ существующихъ текстовъ ея имѣеть наиболѣе правъ на это имя по своей близости къ ея первоначальному виду? И на этотъ вопросъ нельзя отвѣчать безъ борьбы съ разнаго рода положеніями и предположеніами о вѣроятности или невѣроятности того или другого чтенія или текста. Начать съ того, что нѣкоторые изслѣдователи во всѣхъ существующихъ текстахъ книги Пѣснь Пѣсней не видятъ ничего похожаго на ея первоначальный видъ и беруть на себя трудъ возстановлять его по своимъ собственнымъ соображеніямъ. Вносимыя ими въ текстъ превращенія до того радикальны, что дѣлають невозможною самую рѣчь о нынѣшней книгѣ Пѣснь Пѣсней и потому самому не заслуживаютъ подробнаго разсмотрѣнія. Достаточно если мы укажемъ ихъ мимоходомъ. Самую свѣжую попытку возстановленія первотекста книги Пѣснь Пѣсней представилъ Андр. Раабе въ своемъ сочиненіи: Das Buch Ruth und das hohe Lied im Urtext nach neuester [6]. Kenntniss der Sprache behandelt… 1879. Какъ видно уже изъ этого названія сочиненія, указанный изслѣдователь предполагаетъ, что употребительное въ настоящее время чтеніе книгъ Руфь и Пѣснь Пѣсней есть чтеніе позднѣйшее, а первоначальное чтеніе утрачено, впрочемъ небезнадежно: его можно возстановить путемъ сравнительнаго изученія древнихъ языковъ и новѣйшихъ открытій въ ихъ области. Самъ Раабе пользуется для этой цѣли главнымъ образомъ санскритскимъ языкомъ, на основаніи формъ котораго онъ возстановляетъ первоначальныи, по его мнѣнію, формы библейскаго чтенія. Почему для своего опыта онъ избралъ именно книгу Пѣснь Пѣсней вмѣстѣ съ книгою Руфь, необъяснено; вѣроятно потому, что въ этихъ книгахъ, особенно въ Пѣсни Пѣсней, онъ подмѣтилъ особенную близость къ санскритскимъ корнямъ и формамъ. Чтобы видѣть, какіе совершенно новые звуки получаетъ П. Пѣсней въ переложеніи Раабе, приводимь первыя строки возстановленнаго имъ первотекста, приглашая читателя сопоставить ихъ съ еврейскимъ масоретскимь чтеніемъ: Syra ay surem. 1. Sura ay surem eschah alam caruma. 2. Ya nim sakaane mina nimsikat bheuyo cid tarpem dhate-nca mina ya-ina. 3 alam regha samahenca tarpem samana taraka cema-nca aide jena velaimat ahepuh-nca. 4. mauschaceha-ane... Такое возобновленіе древняго текста не остается безъ вліянія на смыслъ книги, который измѣняется у Раабе примѣнительно къ значенію словъ въ санскритскомъ лексиконѣ. Другую попытку возстановленія первотекста Пѣсни Пѣсней сдѣлалъ Ноакъ, въ сочиненіи Das hohe Lied in seinem gescliichtlichen und landschaftlichen Hintergrunde 1869, выходящій изъ того положенія, что нынѣшнія чтенія этой книги введены первый разъ LXX толковниками, по особеннымъ причинамъ въ своемъ переводѣ заслонившими древнее чтеніе, которое послѣ ихъ перевода совершенно забылось. Заслонить же древнее чтеніе и ввести новое было возможно для LXX потому, что древнееврейское письмо въ scriptio continua, безъ гласныхъ и matres lectionis, давало поводъ къ свободному раздѣленію буквъ въ слова и такому же свободному распредѣленію гласныхъ, между тѣмъ съ каждымъ такимъ уклоненіемъ отъ традиціоннаго обращенія съ каждою буквою, древній или первоначальный смыслъ книги терялся, и на его мѣсто являлся другой болѣе или менѣе отдаленный отъ перваго. Доказательствомъ того, что съ книгою Пѣснь Пѣсней дѣйствительно случилось такое превращеніе, заслонившее ея первоначальный смыслъ, Ноакъ указываетъ нынѣшній стиль этой книги, якобы совершенно выходящій изъ ряда и невозможный. Возможны ли не только въ древнееврейскомъ, но и въ какомъ угодно человѣческомъ языкѣ, спрашиваетъ Ноакъ, сравненія женской красоты съ кобылицей, локона съ горою покрытою стадами, шеи съ башнями и друг.? Натурально ли выраженіе: "голова на тебѣ"? Натуральны ли постоннныя перемѣны родовъ мужескаго и женскаго, которыя встречаются въ нынѣшней Пѣсни Пѣсней къ отягощенію здраваго смысла? и проч. Подобный, въ высшей степени натянутый и неукладывающійся въ свойственный человѣку представления стиль, по мнѣнію Ноака, не могъ быть оригинальнымъ; онъ возникъ случайно, когда LXX вздумали насильственно передѣлать древнюю пѣснь приспособительно къ нѣкоторымъ обстоятельствамъ своего времени, и не смѣя переступать предѣловъ данныхъ согласныхъ, ограничили свою передѣлку группированіемъ древнихъ буквъ въ новыя сочетанія, которыя, понятное дѣло, давали часто не тѣ слова и обороты, какіе требовались грамматическими условіями языка и новымъ смысломъ вносимымъ въ книгу Пѣснь Пѣсней, но которыхъ LXX не могли избѣжать, не прибѣгая къ радикальному измѣненію древняго буквеннаго элемента. Признавая такимъ образомъ позднѣйшимъ поддѣльнымъ чтеніемъ то чтеніе, которое даётъ нынѣшняя книга Пѣснь Пѣсней, Ноакъ дѣлаетъ попытку возвратить ея потерянный первотекстъ, и въ этой попыткѣ заходитъ гораздо дальше Раабе. Тогда какъ послѣдній операцію возстановленія древняго вида книги ограничиваетъ болѣе внѣшними звуками или произношеніемъ еврейскихъ словъ, но не касается, или по крайней мѣрѣ мало касается, ея содержания, такъ что въ его переводѣ Пѣсни Пѣсней, сдѣланномъ съ еврейско-санскритскаго первотекста, все таки можно узнать нынѣшнюю Пѣснь Пѣсней, — у Ноака напротивъ не только внѣшній видъ книги, но и ея внутренняя сторона или содержаніе совершенно не узнаваемы; это уже не Пѣснь Пѣсней, Ширь га-ширимъ, а Tharraqah und S umanith. Съ гипотезою Ноака о содержаніи Пѣсни Пѣсней мы встрѣтимся позже, а теперь укажемъ только дли примѣра два стиха изъ его возстановленной Пѣсни Пѣсней. Schir ha schirim ascher, l-schelmah jissaqenmі-neschiqath fihu. Ki tobi medadeka mejajjeu l-reali scliei maneka mukal tobim, schemenath waraq schemeka al-ken alamoth ahabok mischkaui. «Пѣснь Пѣсней я воспою, чтобы онъ вооружилъ меня орудіями силы своей. Да, моя красота подвинетъ тебя въ упоеніи, къ удовольствію вождей твоихъ» и проч.
Оставляя въ сторонѣ эти крайнія гипотезы, какъ въ полномъ смыслѣ висяіщія на воздухѣ, безъ всякой реальной опоры, мы приступаемъ къ Пѣсни Пѣсней въ увѣренности, что нынѣшній видъ ея вполнѣ соотвѣтствуетъ ея первотексту, что она стоитъ на своей первоначальной почвѣ и имѣетъ то содержаніе, какое имѣлъ въ виду дать ей ея первый авторъ. Это тѣмъ болѣе вѣрно, что сохранившіяси до насъ древнія чтенія этой книги въ сущности совершенно согласны между собою, даже болѣе, чѣмъ чтенія другихъ библейскихъ книгъ. Между тѣмъ въ случаѣ какого либо радикальнаго превращенія книги, и притомъ случившагося въ сравнительно позднее время, новое чтеніе, изобрѣтенное для нея, не могло быть принято въ равной мѣрѣ всѣми текстами и переводами, точно также какъ не могло быть безусловно забыто древнее чтеніе. Но, не признавая существенныхъ измѣненій въ чтеніи Пѣсни Пѣсней, мы не скрываемъ отъ себя дѣйствительности другаго рода измѣненій ея древняго текста, несущественныхъ, но получающихъ большое значеніе, уже не въ отношении къ фиктивному первотексту, а въ отношеніи къ общему вопросу о происхожденіи Пѣсни Пѣсней и ея позднѣйшихъ толкованіяхъ. Такъ какъ книгу Пѣснь Пѣсней слишкомъ внимательно изучали и разсматривали, то уже легкій оттѣнокъ въ чтеніи сохранившихся до насъ ея древнихъ текстовъ получалъ особенное значеніе и приводилъ къ особеннымъ выводамъ. Говоря о древнихъ текстахъ, мы имѣемъ въ виду тексты: LXX, масоретскій и сирскій; другіе древніе тексты Пѣсни Пѣсней: арабскій и Вульгата зависятъ уже отъ LXX, а халдейскій переводъ представлаетъ не текстъ Пѣсни Пѣсней, а гомилію или толкованіе на него.
Для того, чтобы судить о текстахъ Пѣсни Пѣсней, ихъ сравнительной чистотѣ и близости къ первотексту, необходимо выяснить, подъ какими давленіями могли происходить и происходили измѣненія въ нихъ и чего они могли касаться? Прежде всего въ текстахъ Пѣсни Пѣсней могли быть общія колебанія, то есть такія, какія встрѣчаются и въ другихъ ветхозавѣтныхъ книгахъ: случайныя измѣненія внесенныя переписчиками въ начертаніе буквъ, случайно вкравшаяся новая гласная, на мѣсто традиціонной гласной; могли такъ или иначе измѣнить чтеніе отдѣльныхъ словъ въ различныхъ текстахъ; въ видахъ разъясненія текста не совсѣмъ ясное выраженіе могло быть замѣнено болѣе яснымъ и под. Но кромѣ этихъ общеизвѣстныхъ причинъ, на чистоту текстовъ Пѣсни Пѣсней имѣли вліяніе еще другія, по преимуществу ей свойственныя причины. Съ глубочайшей древности установившееся аллегорическое пониманіе ея тѣсно связалось съ ея текстомъ; для каждаго выраженія текста было готово параллельное ему контръвыраженіе, представляющее объясненіе на его аллегорію. Нѣкоторые списки этотъ истолковательный элементъ въ большей или меньшей степени включали въ себя, какъ свою составную часть и, сдѣдовательно, измѣняли первоначальный видъ книги. До послѣдней крайности это смѣшеніе толкованія съ текстомъ доведено въ таргумѣ, гдѣ первоначальный видъ Пѣсни Пѣсней, какъ чистой аллегоріи, совершенно разрушенъ и замѣненъ всплошь ея толкованіемъ. Въ связи съ этимъ стремленіемъ къ разоблаченію аллегоріи Пѣсни Пѣсней, на измѣненіе ея текста имѣло вліяніе дѣйствовавшее въ періодъ соферимовъ стремленіе къ литературному очищенію нѣкоторыхъ ея выраженій, казавшихся не совсѣмъ удобными для ригористическаго вкуса того времени. Въ мишнѣ (Меgill. въ концѣ) есть такого рода предписаніе: "кто излагаетъ перифразомъ, а не читаетъ буквально главу объ открытіи наготы (Лев. 18:6 и дал., Лев. 20:10 и дал.), того нужно заставить замолчать". Хотя здѣсь мишна высказывается въ пользу буквальнаго чтенія, имѣя въ виду точное пониманіе и исполненіе закона; но уже изъ самаго этого постановленія видно, что вь обычаѣ было передавать какъ это мѣсто такъ въ особенности другія мѣста подобнаго характера, внѣ закона Мойсеева, не въ буквальной точности, а въ смягченныхъ выраженіяхъ. Такъ именно объясняется это предписаніе мишны въ тосетъ: "всѣ мѣста Писанія, затрогиваюіщія чувство стыдливости, должны быть замѣняемы другими, болѣе удобно произносимыми выраженіями". Въ какой степени соблюдалось это постановленіе, можно видѣть изъ древнихъ переводовъ. LXX нерѣдко даже общее выраженіе нагота твоя прикрываютъ метафорическимъ смысломъ: нечестіе твое, особенно въ тѣх мѣстахъ, гдѣ говорится объ обнаженіи дочери Израилевой (напр. Иез. 16:37). Выраженіе: дѣвственные сосцы Иез. 23:3-8, во многихъ переводахъ, въ томъ числѣ и у LXX, переводится чрезъ: дѣвство, съ исключеніемъ слова dad, papilla, capitulum mammae. Но гораздо чаще слово dad не исключалось, а только подвергалось корректурному измѣненію, чрезъ перемѣну гласной, въ dod, - слово болѣе абстрактнаго значенія: ласка, дружба, любовь. Такимъ образомъ, Притч. 5:19 выраженіе первотекста dadeha, сосцы ея, LXX читаютъ dod, іріхіа (сирскій: пути ея). Въ книгѣ Aboth рабби Натана (cap. 1) говорится, что книгу Притчей хотѣли даже исключить изъ канона за ея седьмую главу (Притч. 7:7-20), изображающую неприкровевно влеченіе женщины къ мужчинѣ, но что ее спасли "люди великой синагоги", указавшіе корректурное чтеніе нѣкоторыхъ словъ. Если же такимъ образомъ обычай предписывалъ прикрывать встрѣчающіяся въ библіи изображенія человѣческой наготы и плотскихъ стремленій, то это правило съ особенною силою было приложимо къ книгѣ Пѣснь Пѣсней, которая, не смотря на всеобщую распространенность ея высшаго смысла, въ своей внѣшней аллегорической оболочкѣ представляла нагія изображенія первозданной человѣческой красоты мужеской и женской и ихъ взаимныхъ отношеній. Предъ этими изображеніями позднѣйшіе іудеи приходили въ ужасъ и отказывались видѣть въ нихъ какую либо красоту, точно также какъ они отказывались признавать красоту въ античныхъ статуяхъ. Отсюда вышло передаваемое Оригеномъ (in Cantic. Cautic. homiliae quatuor) дѣйствовавшее между евреями запрещеніе людямъ не достигшимъ вполнѣ зрѣлаго возраста читать Пѣснь Пѣсней и даже держать въ рукахъ: Ajunt observari apud hebraeos quod nisi quis ad aetatem perfectam maturam aetatem sacerdotalis miuisterii id est tricesimum annum, pervenerit, libellum hunе (Canticum) ne quidem in maribus tenere perm ittatur et caet [7]. Тѣже, кто имѣлъ право читать Пѣснь Пѣсней, читали большею частію все таки не ея чистый текстъ, но измѣненный корректурами. Въ приведенномъ сейчасъ мѣстѣ изъ книги Aboth рабби Натана говорится, что "книга Пѣснь Пѣсней, вслѣдствіе нѣкоторыхъ своихъ выраженій, казавшихся слишкомъ чувственными, была сначала предметомъ соблазна и (нѣкоторыми) считалась свѣтскою пѣснію вмѣстѣ съ книгою Притчей, пока люди великой синагоги не прочли ее особеннымъ образомъ, т.е. съ корректурными измѣненіями“. Указаніе на корректурныя измѣненія мы видимъ въ словѣ פרשו что собственно значитъ: выдѣлилъ при произношеніи, произнесъ исключителънымъ образомъ, не такъ какъ произносили прежде. Такимъ образомъ здѣсь дѣло идетъ не объ одномъ только аллегорическомъ толкованіи, - хотя и оно здѣсь не исключается, - но и о самомъ чтеніи текста, и даже преимущественно о послѣднемъ, потому что, вмѣстѣ съ Пѣснію Пѣсней, здѣсь говорится и о книгѣ Притчей, не имѣвшей аллегорическаго толкованія. Такое пониманіе свидѣтельства р. Натана тѣмъ болѣе вѣроятно, что дальше у него указываются отдѣльныя мѣста изъ Притчей и Пѣсни Пѣсней, служившія предметомъ пререканій и вызвавщія великую синагогу употребить свою власть для устраненія того, что подавало поводъ къ соблазну. Въ книгѣ Пѣснь Пѣсней особенно соблазнительнымъ считали выраженіе Песн. 7:7-13: выйдемъ въ поле... тамъ я дамъ тебѣ сосцы мои, а потомъ конечно тоже слово "сосцы" повторяющееся въ другихъ мѣстахъ Пѣсни Пѣсней. Спрашивается, какъ рѣшили этотъ трудный спорный вопросъ "люди великой синагоги"? Въ приведенномъ свидѣтельствѣ это не показано; но безъ всякаго сомнѣнія члены великой синагоги въ этомъ случаѣ поступили также, какъ въ такихъ случаяхъ поступаютъ талмудическіе учители,обыкновенно указывающіе другое чтеніе спорнаго слова, съ перемѣною гласной, дѣлающее излишнимъ дальнѣйшіе споры и разсужденія (читай это слово не такъ-то,а такъ-то). Если членамъ великой синагоги были представлены недоумѣнія касательно словъ невѣсты: я дамъ тебѣ сосцы; то безъ всякаго сомнѣнія они отвѣчали совопросникамъ указаніемъ на корректурное чтеніе этого выраженія, прилагавшееся, какъ мы видѣли, и къ другимъ ветхозавѣтнымъ книгамъ: читай не dad (сосцы), а dod (дружба). Это корректурное чтеніе, высказанное съ авторитетомъ великой синагоги, сдѣлалось впослѣдствіи общепринятымъ, а первоначальное чтеніе хранилось въ преданіи народныхъ учителей какъ тайна. Вотъ какое свидѣтельство объ этомъ находимъ въ мишнѣ (Abodah zarah 2, 4): "рабби Іозуа-бенъ Ханина спрашиваетъ р. Исмаила: какъ читаешь ты выраженіе Пѣсни Пѣсней: ласки твои (т.е. жениха) или сосцы твои (т.е. невѣсты), dodecha или dadaich? Я читаю ласки твои, отвѣчалъ Исмаилъ. Нѣтъ, возразилъ Іозуа, настоящее чтеніе этого мѣста есть сосцы твои". Объясняя это мѣсто мишны, гемара (іерус.) учитъ различать вещи общедоступныя и вещи таинственныя: "есть вещи произносимыя и есть вещи, при которыхъ нужно сковывать уста; когда ученикъ малъ и неблагонадеженъ, предъ нимъ нужно скрывать подлинныя слова Писанія, а когда онъ возрастетъ и будетъ благонадеженъ, ему можно о ткрыть ихъ"... Такимъ образомъ очевидно, что въ приведенномъ мѣстѣ мишны дѣло идетъ о выраженіи, истинное произношеніе котораго еще со временъ великой синагоги скрывалось отъ народа и сообщалось посвященнимъ т.е. совершеннолѣтнимъ и благонадежнымъ, путемъ тайнаго преданія. Если это выраженіе взято изъ первой строки Пѣсни Пѣсней, то это сдѣлано по древнему обычаю начальными словами книги опредѣлять всю книгу, а потому и представленное здѣсь объясненіе первыхъ словъ книги нужно принимать какь норму для объясненія всей книги, тѣмъ болѣе что первый стихъ Пѣсни Пѣсней выражаетъ implicite все содержаніе книги и въ различныхъ видахъ повторяется въ ней; нельзя измѣнить первую строку такъ или иначе безъ того, чтобы это не отразилось на всемъ дальнѣйшемъ чтеніи. Итакъ изъ указаннаго разговора Іозуа бенъ-Ханины и Исмаила открывается существованіе двухъ различныхъ чтеній всей книги Пѣснь Пѣсней, изъ которыхъ одно, представляемое р.Исмаиломь, сглаживало выраженія, касавшіяся нагой красоты невѣсты, то перемѣною суффиксовъ относя эти выраженія къ мужчинѣ (слѣдъ этой корректуры сохранился въ переводѣ LXX 1,2 он, сосцы твои, въ обращеніи къ жениху), то перемѣною гласной измѣняя конкретное понятіе въ абстрактное (dad сосцы въ dod дружба). Другое чтеніе, представляемое рабби Іозуа-бенъ-Хаyина, передаетъ аллегорію Пѣсни Пѣсней въ ея чистомъ видѣ, не тронутою никакими школьными прираженіями, допущенными первымъ чтеніемъ въ педагогическихъ видахъ для тѣхъ, которые, съ одной стороны, находили аллегорію Пѣсни Пѣсней по своему вкусу слишкомъ жесткою, а съ другой не умѣли и читать аллегоріи безъ примѣси къ ней руководящаго истолковательнаго элемента или же, забывая, что имѣютъ дѣло съ аллегоріей, обращали образъ въ действительность и поражались выходящими отсюда несообразностями. Отсюда уже видно, что отношеніе между буквальнымъ и таинственнымъ смысломъ Пѣсни Пѣсней у талмудистовъ представлялось не въ томъ видѣ, какъ мы его представляемъ и какъ его понимали сами талмудисты въ отношеніи къ другимъ книгамъ. Таинственнымъ или тайнымъ было именно то чтеніе, которое по отношенію къ другимъ книгамъ считалось буквальными и общедоступнымъ, а общедоступнымъ и простымъ чтеніемъ и пониманіемъ Пѣсни Пѣсней считалось именно то, которое въ другихъ случаяхъ называлось высшимъ и таинственнымъ [8]. Другими словами: таинственный смыслъ разрушилъ аллегорію Пѣсни Пѣсней и сталъ на ея мѣстѣ, такъ что книга Пѣснь Пѣсней обратилась наконецъ (какъ это показываетъ халдейскій переводъ ея) въ простой разсказъ изъ древней исторіи народа Божія, а основная первичная буква ея то считалась какъ бы излишнею и ненужною, подобно орѣховой скорлупе, изъ которой вынуто зерно, то хранилась въ глубокой тайнѣ, какъ неприкосновенное райское дерево. Вотъ почему книга Пѣснь Пѣсней у талмудистовъ никогда не ставится рядомъ съ такими отдѣлами св.Писанія, какъ исторія міротворенія или Меркаба (видѣніе колесницы Іезекіиля), таинственными у талмудистовъ не по своей внѣшней буквѣ, но по своему высшему значенію. Въ то время, какъ, книги Бытія и Іезекіиля послужили исходнымъ пунктомъ для каббалистовъ, книга Пѣснь Пѣсней дала менѣе матеріала для каббалы, чѣмъ всѣ другія самыя простыя изъ св.книгъ. Подробнѣе мы будемъ говорить объ этомъ въ главѣ о толкованіяхъ Пѣсни Пѣсней, а теперь обратимся къ сличенію ея древнихъ текстовъ.
Послѣ всего вышесказаннаго, вопросъ о томъ, какой изъ текстовъ Пѣсни Пѣсней имѣетъ наиболѣе правъ считаться первотекстомъ или наиболѣе близко стоящимъ къ первотексту, долженъ быть поставленъ такъ: какой изъ текстовъ наиболѣе свободенъ отъ всякаго рода корректуръ и представляетъ аллегорію Пѣсни Пѣсней въ наиболѣе чистомъ видѣ? Если сличая два древнихъ текста, мы встрѣтимъ въ одномъ выраженія болѣе мягкія и обычныя, а въ другомъ повидимому болѣе жесткія и непривычныя, то первоначальность мы обязаны будемъ признать на сторонѣ послѣднихъ, потому что жесткое выраженіе могли впослѣдствіи смягчить, но не могли мягкое сдѣлать жесткимъ. Если въ одномъ текстѣ встрѣтимъ архаизмы, а въ другомъ окажутся элементы позднѣйшаго времени языка, то конечно это будетъ говорить въ пользу перваго и противъ послѣдняго. Далѣе то чтеніе, которое согласно повторяется во многихъ текстахъ, при благопріятствующихъ другихъ условіяхъ, должно имѣть преимущество предъ чтеніемъ одиночнымъ, не подтверждаемымъ другими текстами. Наконецъ, какъ само собою понятно, чтеніе болѣѳ древняго текста должно имѣть преимущество предъ чтеніемъ опредѣлившимся въ сравнительно позднѣйшее время.
Прежде всего мы не можемъ согласиться въ преимуществахъ масоретскаго текста Пѣсни Пѣсней предъ другими древними текстами. Хотя трудами масоретовъ (въ 6 вѣкѣ по Р. Хр.) онъ былъ значительно очищенъ, но не настолько, чтобы его можно было считать возстановленнымъ первотекстомъ. Многія школьныя прираженія талмудическаго періода въ немъ ясно даютъ себя замѣтить. Достаточно сказать, что тѣ спорныя и обоюдныя чтенія, который выставлены на видъ въ мишнѣ и въ Aboth р. Натана, масоретскій текстъ приводитъ по народной корректурѣ. Первоначальное конкретное слово dad вездѣ измѣнено масоретами въ абстрактное dod (дружба), не смотря на то, что такому измѣненію ясно противился бывшій въ ихъ рукахъ древній еврейскій текстъ, въ которомъ орфографія даннаго cлова (seri-ptio defectiva) ясно опредѣляла его конкретное, а не абстрактное значеніе. Указанное рабби Натаномъ спорное выраженіе, прочитанное особеннымъ образомъ (по корректурѣ) великою синагогою, масореты въ одномъ мѣстѣ (Песн. 6:11 по LXX) совсѣмъ выбросили, а въ другомъ прочли по предложенной великою синагогою корректурѣ (Песн. 7:13: дамъ тѣбѣ дружбу). Что касается собственно истолковательнаго элемента, то и онъ не вполнѣ выдѣленъ изъ масоретскаго текста; встрѣчающійся въ немъ Песн. 8:2 излишекъ въ обращенніхъ къ жениху словахъ невѣсты: ты будешь учить меня, излишекъ, не встрѣчающійся нигдѣ въ другихъ текстахъ и направленный не къ созданію аллегоріи Пѣсни Пѣсней, а къ ея разрушенію или разоблаченію, безъ всякаго сомнѣнія не имѣлъ мѣста въ первотекстѣ и принадлежитъ толкователямъ книги, метургоманамъ, объяснявшимъ, роль жениха Пѣсни Пѣсней какъ роль Мессіи - учителя. Съ другой стороны масоретскій текстъ Пѣсни Пѣсней имѣетъ довольно сокращеній въ сравненіи съ первотекстомъ, - что можно видѣть изъ ближайшаго сопоставленія его съ другими древними текстами. Независимо отъ этихъ корректуръ педагогическаго свойства, въ масоретскомъ текстѣ Пѣсни Пѣсней есть особенныя корректуры литературныя. Мы разумѣемъ здѣсь тѣ новоеврейскіе и даже греческіе элементы, которые чувствуются въ языкѣ П.Пѣсней и на основаніи которыхъ нѣкоторые критики (Гартманъ, Гретцъ и др.) самое происхожденіе Пѣсни Пѣсней относятъ къ македонскому владычеству. Напримѣръ Песн. 3:9 встрѣчается слово aphirjon, въ которомъ уже бл. Іеронимъ (Ис. 7:14) узналъ греческое слово φορειον, носилки, подобно тому какъ въ книгѣ Еиклезіастъ (Еккл. 2:8) встрѣчается латинское слово שדה=sedes, - каковое значеніе его удостовѣряется въ талмудѣ (bab. GHttin, 68, а) и какъ даже въ Пятокнижіи (Исх. 24:5) въ нѣкоторыхъ спискахъ стояло греческое слово ζητητης (іерус. Taanith 68, а). Но, понятное дѣло, что у ветхозавѣтныхъ свящ. писателей не могло быть ни греческихъ ни латинскихъ словъ, и что если они вошли въ текстъ, то не иначе какъ путемъ литературныхъ корректуръ талмудистовъ, любившихъ щеголять классическими выраженіями. Безъ всякаго сомнѣнія греческое выраженіе, ветрѣчающееся въ Пѣсни Пѣсней употреблялось толкователями, на основаніи перевода LXX, для объясненія стоявшаго на его мѣстѣ древняго и непонятнаго выраженія и сначала было записано на полѣ свитка, а потомъ проведено въ самый текстъ. Еще болѣе вошло въ книгу Пѣснь Пѣсней грамматическихъ корректуръ изъ новоеврейскаго или халдейскаго языка. Исключительное употребленіе въ Пѣснь Пѣсней ש вмѣсто אשר - и даже של въ конструкціи מטתו שלשלמה (Песн. 3:7) вполнѣ прилично учителямъ періода мишны, но не Соломону. Подробнѣе мы будемъ говорить о языкѣ Пѣсни Пѣсней впослѣдствіи, а теперь касаемся этого вопроса только для того, чтобы установить общій взглядъ на масоретскій текстъ нашей книги, какъ уклонившійся отъ первоначальнаго текта. Къ такому взгляду мы пришли не только въ виду открывающихся въ масор. текстѣ очевидныхъ поврежденій, но и потому еще что въ немъ одномъ мы видимъ возможность соглашенія критики по общему вопросу о происхожденіи занимающей насъ книги. Представьте себѣ въ самомъ дѣлѣ удивленіе изслѣдователя, когда онъ изучая ветхозавѣтнаго писателя и, слѣдовательно, стоя на древней еврейской почвѣ, вдругъ почувствуетъ, что эта почва подъ нимъ поколебалась; вмѣсто священной древности, на него вдругъ повѣяло мишною и талмудомъ. Удивительно ли, что, въ виду такой осязательной причины, изслѣдователь рѣшается иногда отступить отъ древняго преданія и, по указанію отдѣльнаго слова, всю книгу придвинуть к періоду мишны? Но это затрудненіе критики разрѣшится очень легко, если мы увѣримся, что іудеи вовсе не были идеальными хранителями слова Божія и что изъ періода мишны и талмуда свящ. книги вышли не вполнѣ такими, какими онѣ вошли въ него. Тѣмъ болѣе осторожно нужно относиться къ собственно масоретской работѣ. Масореты, возраждавшіе еврейскій текстъ гласными знаками, не были ученые критики и компетентные знатоки древняго произношенія; имъ даже не представлялся вопросъ, что Мойсей или Соломонъ могли читать нѣкоторыя слова иначе чѣмъ читали позднѣйшіе писатели. Такимъ образомъ, повторяемъ, масоретскому тексту Пѣсни Пѣсней мы не можемъ отдать предпочтенія предъ другими древними текстами, хотя, съ другой стороны, не видимъ въ немъ и такихъ радикальныхъ отклоненій отъ первотекста, какія указываютъ Ноакъ и Раабе.
Гораздо большее значеніе при опредѣленіи первотекста Пѣсни Пѣсней имѣетъ переводъ LXX какъ по своей болѣе глубокой древности, такъ и по своимъ свойствамъ. Именно тѣ особенности Пѣсни Пѣсней, которыя народные учители старались прикрыть или даже совершенно вытѣснить обходными выраженіями и которыя въ масоретской библіи носятъ на себѣ корректурный покровъ, переводъ LXX удерживаетъ въ чистомъ видѣ. И если вообще переводъ LXX, какъ во многихъ случаяхъ пренебрегавшій іудейскими ухищреніями при чтеніи, былъ встрѣченъ всеобіщимъ неодобреніемъ книжниковъ [9]. то едва ли не болѣе всѣхъ другихъ книгъ ихъ долженъ былъ поражать въ греческомъ канонѣ буквальный переводъ Пѣсни Пѣсней, нисколько не посягавшій на аллегорію этой книги и старавшійся передать ее въ возможно чистомъ видѣ. Если, по свидѣтельству рабби Натана, выраженіе невѣсты: "я дамъ тебѣ сосцы" уже великою синагогою было прочитано въ другомъ смягченномъ видѣ и въ масоретскомъ текстѣ разъ измѣнено въ абстрактное выраженіе, а другой разъ пропущено, то у LXX оно удержано оба раза въ своемъ чистомъ видѣ. Если въ выше приведенномъ мѣстѣ мишны различаются два чтенія, буквальное тщательно скрываемое и изъяснительное всеобщее, то LXX слѣдуютъ только первому чтенію, выставляемому въ мишнѣ отъ лица Іозуа-бенъ-Ханина. Ничего подобнаго тому истолковательному прибавление, какое мы нашли въ масоретскомъ текстѣ (Песн. 8:2), LXX не имѣють. Хотя у LXX есть свои излишки сравнительно съ масоретскимъ текстомъ, но всѣ они въ духѣ общаго содержанія книги и нигдѣ не нарушаютъ красоты аллегоріи внесеніемъ въ текстъ того, что можетъ стоять только надъ текстомъ, какъ его незримый духъ и смыслъ; напротивъ излишки LXX, по своей простотѣ и очевидной первоначальности, весьма драгоцѣнны, такъ какъ ими возстановляется то, что масоретскій текстъ, въ своихъ корректурныхъ очищеніяхъ, успѣлъ потерять изъ первотекста. Въ одномъ изъ наиболѣе древнихъ списковъ LXX (codex sinaiticns) сохранилось даже особенное весьма важное дѣленіе Пѣсни Пѣсней, не соотвѣтствующее нынѣшнему дѣленію на главы; оно обозначено греческими буквами А, В, Г, Д, написанными киноварью въ слѣд. пунктахъ Песн. 1:1, Песн. 1:15, Песн. 3:6, Песн. 6:4. Вмѣстѣ съ этими цифрами дѣленія Пѣсни Пѣсней, синайскій кодексъ вводить сценическое раздѣленіе рѣчей отдѣльныхъ лицъ выведенныхъ на сцену въ Пѣсни Пѣсней, надписывая каждый отдѣльный монологъ именемъ произносящего его лица (киноварью для отличія отъ текста). Въ этихъ надписаніяхъ уже есть стремленіе къ разоблаченію аллегоріи Пѣсни Пѣсней и къ внесенію высшаго означаемаго въ означающее; но такъ какъ эти надписанія не принадлежать первоначальному тексту LXX, но своимъ происхожденіемъ обязаны христіанскимъ учителямъ александрійской школы, и такъ какъ притомъ они сдѣланы со всѣми предосторожностями противъ возможности смѣшенія ихъ съ текстомъ, то ими нисколько не нарушается общее свойство перевода LXX, какъ наиболѣе точно и вѣрно передающаго первотекстъ книги Пѣсни Пѣсней.
Тѣ критики, которые поставили своею задачею отстоять первоначальность масоретскаго текста противъ LXX, указываютъ на два собственныхъ имени, удержанныхъ въ масоретскомъ текстѣ, а у LXX измѣненныхъ въ нарицательныя. Именно Песн. 4:8 по масоретскому тексту читается: съ вершины Амана (горы), а по LXX: απο αρχης πιςεως, съ начальнаго мѣста вѣры и Песн. 6:4 по масоретскому тексту: прекрасна ты какъ Тирца, а по LXX: χαλη ει ως ευδοχια, прекрасна ты какъ благоволеніе (царское). Чтеніе этихъ мѣстъ у LXX , говорятъ, есть не переводъ, а метургоманическое раскрытіе аллегоріи чрезъ внесеніе въ нее высшаго, не даннаго въ буквѣ, означимаго. Но 1) если бы переводомъ этихъ двухъ словъ LXX имѣли въ виду внести въ текстъ метургоманическій элементъ толкованія, тогда было бы не понятно, почему въ другихъ мѣстахъ они такъ наглядно выставляютъ на видъ именно внѣшнюю сторону аллегоріи. Предположивъ, что LXX, слѣдуя раввинскому правилу: "переводить писаніе буквально значить обманывать, потому что нельзя передать не передаваемаго" (Kidd. 49, а ), поставили себѣ задачею перевести Пѣснь Пѣсней не въ буквальномъ смыслѣ, мы должны были бы ожидать, что ихъ вниманіе остановится главнымъ образомъ на такихъ мѣстахъ, въ которыхъ аллегорія книги наиболѣе такъ сказать прислонена къ землѣ и плотскимъ отношеніямъ, какъ это сдѣдали масореты и какъ это дѣлаютъ и LXX въ переводѣ другихъ книгъ. Между тѣмъ здѣсь они поступаютъ совершенно наоборотъ: метургоманическія корректуры тѣхъ мѣстъ, которыя подавали поводъ къ соблазну, они отклоняютъ отъ себя, а для мѣстъ совершено безразличныхъ изобрѣтаютъ свои новыя корректуры. Предположеніе, очевидно, немыслимое. 2) Мы вовсе не находимъ, чтобы въ указанныхъ двухъ чтеніяхъ LXX представили не переводъ первотекста, а его толкованіе. Что касается горы Амана, то это имя стоитъ въ ряду другихъ именъ, удержанныхъ въ качествѣ собственныхъ и у LXX и, слѣдовательно, нейтрализовавшихъ то абстрактное значеніе, какое получило въ этомъ текстѣ слово Амана. Если въ предложеніи: "иди съ Ливана, съ вершины Амана, съ вершины Шенира и Ермона" вмѣсто слова Амана поставимъ то какое впечатлѣніе мы произведемъ этимъ? Неопредѣленное и менѣе всего похожее на то впечатлѣніе, какое производитъ это мѣсто книги въ настоящихъ метургоманическихъ толкованіяхъ. Замѣчательно, что халдейскій переводчикъ Пѣсни Пѣсней, употребляющій всѣ усилія, чтобы устранить изъ текста аллегорію Пѣсни Пѣсней и поставить на ея мѣстѣ ея духовное значеніе, не воспользовался въ настоящемъ случай возможностью прочесть слово Амана въ значеніи вѣры и оставилъ его въ значеніи собственнаго имени горы, какъ и текстъ масоретскій. Между тѣмъ сирскій переводъ, вовсе не имѣющій метургоманическаго колорита, признаетъ, какъ и LXX, слово Амана нарицательнымъ, хотя и съ другимъ значеніемъ. Для полнаго же примиренія LXX съ первотекстомъ въ данномъ случаѣ, нужно обратить вниманіе на сказаніе первой книги Еноха, по которому на горахъ упоминаемыхъ въ Пѣсни Пѣсней Песн. 4:8, задолго до потопа, жили вѣрующіе сыны Божіи, вступившіе потомъ въ союзъ съ сынами человѣческими и распространившіе между ними свѣтъ вѣры. Такимъ образомъ горы Ливанъ и Ермонъ были αρχη πιςεως начальнымъ мѣстомъ вѣры, и, въ виду этого сказанія, переводъ LXX нужно признать въ высшей степени удачнымъ, такъ какъ имъ, съ одной стороны, ясно опредѣляется мѣстность, о которой идеть дѣло и, съ другой стороны, передается точное нарицательное значеніе слова Амана. Еще менѣе можетъ свидѣтельствовать противъ первоначальности текста LXX переводъ Песн. 6:4 ως ευδοχια (какъ благоволеніе), вмѣсто масоретскаго: какъ Тирца. Подобно имени Амана, имя Тирцы въ данномъ мѣстѣ стоитъ въ тѣни, въ ряду другихъ собетвенныхъ именъ, неизмѣняемыхъ и у LXX, а потому переводъ его, такой или другой, ни въ какомъ случаѣ не могъ имѣть вліянія не только на общее пониманіе книги, но и на смыслъ своего отдѣльнаго стиха. Если въ предложеніи: ты прекрасна какъ Тирца какъ Іерусалимъ... слово Тирца замѣнить выраженіемъ царское благоволеніе, то границы мысли чрезъ это не разширятся, а развѣ только сравненіе выиграетъ въ благозвучіи. Между тѣмъ входя ближе въ разсматриваемое мѣсто, едва ли мы не будемъ вынуждены признать прямое поврежденіе въ масоретскомъ текстѣ и исправить его по LXX. Дѣло въ томъ, что указанія на Тирцу въ данномъ случаѣ не имѣетъ ни одинъ изъ древнихъ текстовъ (даже Акила) кромѣ масоретскаго, такъ что уже изолированное положеніе послѣдняго дѣлаетъ его подозрительнымъ. Мало того, въ книгѣ Пѣснь Пѣсней, если она есть произведеніе Соломона, городъ Тирца, поставленный рядомъ съ Іерусалимомъ, будетъ не умѣстнымъ анахронизмомъ, такъ какъ этотъ городъ получилъ извѣстность уже послѣ Соломона, при первыхъ израильскихъ царяхъ, сдѣлавшихъ его своею резиденціею. Такымъ образомъ уже для того одного, чтобы отнять у критики возможность на основаніи этого мѣста отвергать происхожденіе Пѣсни Пѣсней отъ Соломона, мы обязаны защищать первоначальность текста LXX. Къ сказанному нужно прибавить, что если въ указанныхъ двухъ случаяхъ LXX отступаютъ отъ масоретскаго текста тѣмъ, что вмѣсто собетвенныхъ именъ имѣютъ нарицательныя, то это не говоритъ за общее стремленіе LXX сглаживать индивидуальныя черты книги, какими болѣе всего могутъ считаться собственныя имена мѣстъ и лицъ. Есть гораздо больше противоположныхъ случаевъ, въ которыхъ LXX сохраняютъ собственныя имена тамъ, гдѣ масоретскій текстъ предполагаетъ слова нарицательныя, напр. Песн. 4:4, Песн. 6:12, Песн. 7:2.
Такимъ образомъ текстъ LXX Пѣсни Пѣсней не имѣетъ ни одной черты, которая указывала бы на присутствіе въ немъ какихъ либо метургоманическихъ элементовъ, и есть буквальный и точный переводъ первотекста. Это особенно замѣчательно въ виду того, что другое произведеніе съ именемъ Соломона, книга Притчей, имѣетъ въ текстѣ LXX совершенно другой характеръ и въ отношеніи вѣрности певвотексту стоитъ гораздо ниже масоретскаго текста [10]. Имѣя въ виду обнаруживающееся въ переводѣ Притчей у LXX рѣшительное стремленіе къ замѣнѣ конкретныхъ и метафорическихъ выраженій абстрактными, мы не можемъ не поражаться столь же рѣшительнымъ уклоненіемъ LXX отъ этого стремленія въ переводѣ Пѣсни Пѣсней, какъ книги гораздо болѣе Притчей располагавшей всѣхъ другихъ переводчиковъ къ абстракціи. Это уклоненіе прежде всего есть вѣрность буквѣ первотекста, потому что малѣйшая свобода въ переводѣ такой книги какъ Пѣснь Пѣсней немедленно открывала бы дверь метургоманическимъ или истолковательнымъ выраженіямъ. Можетъ быть даже въ буквализмѣ перевода Пѣсни Пѣсней у LXX выразилась своего рода реакція господствовавшимъ въ то время истолковательнымъ и корректурнымъ чтеніямъ. Той же школѣ точнаго слѣдованія буквѣ текста принадлежитъ и книга Екклезіастъ LXX [11].
Послѣ всего сказаннаго, нельзя придавать серіознаго значенія положеніямъ Гретца (Sehir ha-schirim, 116), относящаго переводъ Пѣсни Пѣсней LXX къ болѣе позднему времени, чѣмъ переводъ Акилы, сдѣланный, какъ извѣстно, въ первой половинѣ 2-го вѣка по Р. Хр. Основаніемъ такого взгляда служитъ для Гретца только переводъ слова Амана, которое у Акилы передается собственнымъ именемъ, согласно съ масоретскимъ чтеніемъ, а у LXX чрезъ: πιςεως между тѣмъ, по мнѣнію критиковъ, древность перевода Пѣсни Пѣсней должна стоять въ прямомъ отношеніи къ его буквальному характеру и въ обратномъ къ истолковательно-аллегорическому. Но 1) мы видѣли уже, что въ данномъ мѣстѣ чтенія различаются вовсе не какъ буквальное и истолковательное. 2) Переводъ Пѣсни Пѣснсй Акилы извѣстенъ только по нѣсколькимъ отрывкамъ, изъ которыхъ нельзя составить точнаго понятія о его достоинствѣ. 3) По свидѣтельству талмуда (іер. Kidd. 1, p. 59) и бл. Іеронима (Ис. 3:14), Акила переводилъ въ духѣ Акибы и подъ его контролемъ, слѣдовательно его переводъ долженъ быль носить на себѣ сильный отпечатокъ духовнаго пониманія книги, потому что, какъ увидимъ дальше, въ исторіи толкования Пѣсни Пѣсней рабби Акиба извѣстенъ какъ ревностный обличитель сторонниковъ буквальнаго смысла. И дѣйствительно въ отрывкахъ Акилова перевода есть по крайней мѣрѣ два выраженія, рѣшительно уходящія въ область мистическаго толкованія; именно слова Песн. 1:3: дѣвицы любятъ тебя у Акилы читаются: безсмертіе (αθανασια) любитъ тебя (съ раздѣленіемъ евр. עלמוח на два слова על מוח), а слова Песн. 7:8: станъ твой - у Акилы истолкованы: воскресенье твое. Такимъ образомъ чтеніе Акилы гораздо болѣе уклонялось въ область духовнаго значенія книги, чѣмъ чтеніе масоретское, не говоря уже о чтеніи LXX, и, слѣдовательно, даже съ точки зрѣнія Гретца, по которой древность текста Пѣсни Пѣсней должна быть обратно пропорціональна его духовно-истолковательному содержанію, не могло быть болѣе древнимъ и первоначальнымъ, чѣмъ переводъ LXX.
Выставляя на видъ древность и особенную чистоту текста Пѣсни Пѣсней у LXX, мы не исключаемъ возможности и въ немъ нѣкоторыхъ случаевъ отступленія отъ первотекста. Но эти отступленія не имѣютъ никакого тенденціознаго характера и не выходятъ изъ ряда тѣхъ обычныхъ отступленій отъ первотекста, которыя сплошь и рядомъ встрѣчаются во всѣхъ текстахъ всѣхъ ветхозавѣтныхъ книгъ, а потому и не доказываютъ ничего. Прежде всего они зависѣли отъ слишкомъ буквальнаго перевода. Можетъ быть даже переводъ имени Амана чрезъ πιζις и Тирцы чрезъ ευδοχια вышелъ изъ стремленія LXX не отступать отъ перваго значенія словъ, потому что корни именъ Амана и Тирца вполнѣ соотвѣтствуютъ переводу ихъ у LXX ; тоже нужно сказать о переводѣ παρεμβολαι (Песн. 7:1), строи полковъ (вмѣсто Маганаимъ) и Песн. 1:4: справедливость возлюбила тебя. Если главное лицо Пѣсни Пѣсней LXX называютъ αδελφιδος т. е. племянникъ, или, какъ рекомендуетъ понимать это греческое слово Іеронимъ (Иер. 32:7), двоюродный братъ; то они слѣдують тому основному значенію, какое слово דוד имѣетъ въ законѣ и у пророковъ (Лев. 10:4, Иер. 32:7-12). Это вовсе не тенденціозное стремленіе разрушить аллегорію Пѣсни Пѣсней привнесеніемъ термина родства, запрещающаго отношенія любви между полами. Напротивъ, по обычаямъ того времени, между женихомъ и невѣстою обыкновенно были родственныя связи, конечно не первыхъ степеней. Другія отступленія LXX зависѣли отъ неразличимости въ древнихъ рукописяхъ нѣкоторыхъ буквъ и отъ неизбѣжнаго въ непунктированномъ еврейскомъ текстѣ въ нѣкоторыхъ словaхъ двусмыслія. Такимъ образомъ чтеніе LXX 1, 10: щеки твои какъ горлицы и масоретское: щеки твои въ кружкахъ разошлись вслѣдствіе неяснаго начертанія въ рукописи первой буквы слова בחרים, которую LXX приияли за כ. Но какому чтенію нужно здѣсь отдать преимущество, это уже зависитъ отъ вкуса комментатора, хотя комментаторь - эстетикъ скорѣе выберетъ чтеніе LXX. Трижды повторяющееся въ Пѣсни Пѣсней выраженіе: заклинаю васъ сернами и полевыми ланями (Песн. 2:7, Песн. 3:5, Песн. 5:8) LXX перевели: заклинаю васъ войсками и крѣпостями полевыми, нисколько не нарушая буквы текста; послѣднее чтеніе подтверждается даже правописаніемъ צבאוה въ масоретскомъ текстѣ. Въ Песн. 8:5 въ масоретскомъ текстѣ читается: кто сія восходящая отъ пустыни מן המרבר, а у LXX: кто сія восходящая въ бѣлыхъ одеждах מתהורת. Въ пользу масор. чтенія повидимому говоритъ то, что въ другомъ мѣстѣ, гдѣ этотъ стихъ отчасти повторяется (Песн. 3:6) и LXX читаютъ: отъ пустыни. Но съ другой стороны это можетъ говорить и за LXX . Если LXX выше перевели: отъ пустыни, то и въ настоящемъ мѣстѣ они несомнѣнно удержали бы тоже чтеніе, если бы встрѣтили въ немъ такую же группу буквъ. Сопоставляя мѣста Пѣсни Пѣсней Песн. 3:6, Песн. 6:10 и Песн. 8:5, выражающіе одну и ту же мысль въ нарочито несходныхъ выраженіяхъ, мы и здѣсь расположены отдать предпочтеніе LXX.
Въ вопросѣ о первотекстѣ Пѣсни Пѣсней немалую помощь можетъ оказать сирскій переводъ, несомнѣнно сдѣланный сь еврейскаго оригинала и отъ другихъ переводовъ отличающійся особенною ясностію изложенія. Не смотря на то, что Пѣснь Пѣсней надписывается въ немѣ таинственными словами chechmeto de-chechmoto (мудрость мудростей), или можетъ быть именно въ силу этого надписанія, аллегорія книги нигдѣ не прерывается въ немь терминомъ истолковательнаго значенія, — несомнѣнный признакъ близости къ буквѣ первотекста. Впрочемъ особенную важность сирскій переводъ имѣетъ для насъ не столько самъ по себѣ, сколько какъ регуляторъ первыхъ двухъ текстовъ, масоретскаго и LXX. Въ тѣхъ случаихъ, гдѣ онъ сходенъ съ LXX противъ масоретскаго текста, послѣдній будетъ терять свою достовѣрность, потому уже, что тогда будутъ говорить два свидѣтеля противъ одного. Наоборотъ тамъ гдѣ сирскій переводъ отступаетъ отъ LXX и согласенъ съ масоретскимъ чтеніемь, мы согласны будемъ признать отступленіе отъ первотекста со стороны LXX. Между тѣмъ, при ближийшемъ разсмотрѣніи, оказывается, что въ тѣхъ существенно важныхъ мѣстахъ, которыя древне раввинская истолковательная литература выставляетъ какъ своего рода вѣхи, опредѣляющія характеръ и направленіе чтенія или перевода, текстъ сирскаго перевода совершенно согласенъ сѣ LXX противъ масоретскаго, а съ масоретскимъ противъ LXX согласенъ въ мѣстахъ безразличныхъ, и то весьма немногихъ. Подпавшій масоретской корректурѣ терминъ dad въ сирск. читается вездѣ согласно съ LXX: viscera (Песн. 1:2), mammae (Песн. 4:10), ubera (Песн. 7:13). Лица выставленныя въ Пѣсни Пѣсней обозначаются согласно съ LXX терминами patruua, propinqua. Спорное выраженіе: съ вершины Амана переведено съ устраненіемъ собственнаго имени: ab origine indigenarum, а вмѣсто Тирцы стоитъ voluntas какъ и у LXX. Метургоманическая вставка масоретскаго текста (Песн. 8:2): ты будешь учить меня въ сирск. не существуетъ какъ и у LXX. Есть довольно и другихъ второстепенныхъ мѣстъ, въ которыхъ сирск. согласуется съ LXX: Песн. 5:8, Песн. 6:10, Песн. 7:1, 4, 9, Песн. 8:10; даже раздѣленіе главъ сирск. Пѣсни Пѣсней сходно съ LXX. Наоборотъ съ масор. текстомъ сирскій согласенъ только въ переводѣ Песн. 2:7: заклинаю васъ сернами и полевыми ланями, Песн. 2:9, гдѣ сирскій текстъ не имѣетъ излишка сообщаемаго у LXX и еще отчасти Песн. 7:8. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ сирскій переводъ отступаетъ одновременно и отъ масор. и отъ LXX . Напр. Песн. 5:1: "я пришелъ въ виноградникъ мой, о сестра моя, невѣста! я пришелъ въ виноградникъ мой, о сестра моя! я пришелъ въ виноградникъ мой, о невѣста!" Это искусственное повтореніе одного и того же предложенія не имѣетъ для себя ничего соотвѣтствующаго ни въ одномъ текстѣ. По всей вѣроятности сирскій переводчикъ придалъ ему особенное значеніе, считая его центральнымъ мѣстомъ Пѣсни Пѣсней по отношенію къ развитію содержанія (недалеко отъ этого мѣста указывается конечною масорою механическій центръ Пѣсни Пѣсней или ея средина Песн. 4:14). Песн. 7:6 по сирск.:"косы твои какъ багряница царская сложенная расходящимися складками". Это - прекрасное, не отступающее отъ буквы объясненіе текста въ масор. и LXX непонятнаго Песн. 8:1 вмѣсто чтенія масор. и LXX: "сосавшій груди матери моей", сирск. переводитъ: "кормили бы груди мои агнцевъ моихъ". Переводчикъ очевидно нарочито отступилъ отъ оригинала, чтобы избѣжать предположенія, что невѣста желаетъ имѣть женихомъ не только родственника, но и роднаго брата. Песн. 8:11 вмѣсто мас. и LXX: "виноградникъ Соломона въ Ваалъ-Гамонѣ", въ сирск. читается съ устраненіемъ собственнаго имени: "виноградникъ Соломона прекраснѣйшій" Удаленіе изъ текста города Ваалъ-Гамона, если бы его можно было принять, точно также какъ и удаленіе Тирцы, облегчило бы пониманіе книги. Вообще же особенности сирскаго перевода Пѣсни Пѣсней вызваны, очевидно, стремленіемъ выровнять внѣшнюю сторону аллегоріи книги и, за исключеніемъ одного мѣста Песн. 5:1, не отступаютъ отъ буквы. Если же, такимъ образомъ, сирскій переводъ Пѣсни Пѣсней, во всякомъ случаѣ, недалекъ отъ первотекста, то и его согласіе съ LXX есть не малое доказательство въ пользу послѣдняго и противъ масоретскаго текста.
Что касается остальныхъ древнихъ переводовъ Пѣсни Пѣсней, то изъ нихъ арабскій и эфіопскій въ полномъ смыслѣ стоятъ на сторонѣ LXX противъ масор. текста, и отличаются между собою только тѣмъ, что арабскій, по свойству своего языка, позволяетъ себѣ нѣкоторыя перефразировки текста въ смыслѣ LXX [12], а эфіопскій переводъ рабски передаетъ чтеніе LXX. Эфіопскій переводъ, одинъ изъ переводовъ слѣдующихъ LXX, имѣетъ особенное раздѣленіе Пѣсни Пѣсней по отдѣламъ, указаннымь въ синайскомъ кодексѣ, и даже съ нѣкоторымъ дополненіѳмъ. Въ англійской полиглоттѣ прибавлено такое примѣчаніе къ эфіопскому тексту Пѣсни Пѣсней: Notandum hie librum canticorum, quern communiter in octo dividimus capita, apud Aethiopes in quinque tantum themata distingui. Пятый отдѣлъ, не указанный въ синайскомъ текстѣ, эфіопскій переводъ начинаетъ съ Песн. 8:5. Большое значеніе этому раздѣленію, какъ увидимъ ниже, даетъ Евальдъ, видящій въ немъ древнее свидѣтельство пятиактнаго дѣленія драмы Пѣсни Пѣсней. На LXX опирается главнымъ образомъ и переводъ Пѣсни Пѣсней въ Вульгатѣ, хотя смыслъ LXX передается въ ней не всегда удачно; напр. Песн. 6:5 LXX прекрасно передаютъ смыслъ предложенія выраженіемъ αναπτεροω, окрыляю, возбуждаю, вызываю страсть, а Вульгата заменяетъ его грубымъ и не идущимъ къ смыслу перифразомъ avolare facio. Тоже отчасти нужно сказать и о нашемъ славянскомъ переводѣ, - что легко можно видѣть по сравненіи его съ русскимъ переводомъ Пѣсни Пѣсней, сдѣланнымъ съ LXX преосв. Иорфиріемъ Успенскимъ (Труды Кіевской дух. Акад. 1869, іюнь).
И такъ текстъ LXX Пѣсни Пѣсней долженъ быть признанъ наиболѣе близко стоящимь къ первотексту этой книги, такъ какъ онъ, превосходя другіе тексты древностію, имѣеть за собою ручательство другихъ древнихъ текстовъ, согласныхъ съ нимъ болѣе чѣмъ съ масоретскимъ, и такъ какъ древнераввинскія свидѣтельства о первоначальномъ видѣ Пѣсни Пѣсней болѣе совпадаютъ съ видомъ LXX чѣмъ съ видомъ масор. текста. Если Магнусъ (Krit. Bearbeitung des hohen Liedes, 231) обличаетъ текстъ LXX Пѣсни Пѣсней въ нѣкоторой темнотѣ и неясности и въ этомъ отношеніи ставитъ его ниже другихъ текстовъ, то ясность, въ нашемъ смыслѣ понимаемая, не всегда можетъ свидѣтельствовать за близость къ первотексту. Напротивъ нѣкоторая неясность LXX была необходимымъ слѣдствіемъ буквальной передачи аллегоріи Пѣсни Пѣсней, а кажущаяся ясность другихъ текстовъ, за исключеніемъ сирскаго перевода, есть именно уклоненіе отъ чистоты первотекста въ видахъ истолкованія его аллегоріи. Другими словами: болѣе ясный масоретскій текстъ долженъ быть объясненъ и исправленъ примѣнительно къ менѣе ясному переводу LXX. Въ этомъ смыслѣ новѣйшіе изслѣдователи, даже іудейскіе (напр. Гретцъ), отдаютъ преимущество тексту LXX и на его основаніи возстановляютъ поврежденную аллегорію масоретскаго текста Пѣсни Пѣсней. Даже Л. Ноакъ, признающій во всѣхъ вообще нынѣшнихъ текстахъ и чтеніяхъ Пѣсни Пѣсней радикальное и абсолютное отступленіе отъ буквы и смысла первотекста, соглашается однакожъ, что, въ разсужденіи нынѣшняго вида Пѣсни Пѣсней, первоначальнымъ нужно признать текстъ LXX въ томъ смыслѣ, что LXX впервые прочли Пѣснь Пѣсней какъ діалогъ между женихомъ и невѣстою въ совершенной независимости отъ первоначальнаго чтенія и уже на основаніи LXX составлены не только всѣ переводы, но и установка нынѣшняго масоретскаго текста.
