Библейское повествование о творении мира описывает его постепенность и завершающую кульминацию - сотворение человека. Человек предстает здесь как завершение, как центр, в котором сходятся все уровни бытия. Этим положением человека объясняется нормативность подчинения ему природы как своему космическому логосу, своей множественной ипостаси. Человек «возделывает» природу, дает имена существам и вещам, «очеловечивает» их. Его непосредственная связь с Творцом - основная составляющая его бытия.
Говоря о грехопадении, Послание к римлянам отсылает к древней клятве: проклята земля за тебя (Быт. 3:17) и уточняет, что тварь покорилась суете не добровольно (Рим. 8:20). Следовательно, несвобода природы проистекает не из «естественной эволюции». Природа - жертва того, что человек утратил свое место в миротворении, вследствие чего и природа утратила свою первоначальную норму; такое положение и стало отныне «естественным состоянием».
Это «смещение» обесчеловечивает природу и объясняет, почему Добро и Зло для нее как бы понятия внешние, - лишь человек наделен нравственным чувством. Будучи нейтральной в нравственном отношении, природа оказывается подчиненной принципу необходимости и борьбе за существование. Грехопадение в своих последствиях для вселенной извратило не только первоначальные отношения между Богом и человеком, но и отношения между человеком и космосом. Сама по себе природа не «одержима злом», но нарушенные отношения человека с миром сместили центр и тем самым изменили его природу, выхолостили ее.
Как бы ни понимать «грехопадение», очевидно, что речь идет о драматическом событии на самом пороге истории, определившем ее ход. Лишь Откровение позволяет понять то, что недоступно эмпирическому исследованию. Человек не смог возвысить природу, наделить ее своим духовным началом, и переход в иной эон возможен уже не как итог человеческого прогресса, но через действие Божественной силы. Только с приходом Христа «отверзаются небеса», открывается вновь доступ в них. Природа ждет, когда этот доступ через человека «во Христе» и вместе с ним станет всеобщим.
Вследствие присущей ей дисгармонии и ограниченности, наука не может проникнуть за этот порог; грехопадение повлияло на ее способность воспринимать природу в ее сокровенной основе, где сохраняется неподвластная никаким изменениям ее суть; это вынуждает даже науку умножать «антиномии». Методы и средства естественного познания впадают в неизбежное абстрагирование, так как наука изучает природу с «вылущенной» из нее изначальной тайной. Устанавливая законы природы, наука не имеет непосредственного восприятия живого бытия, не слышит его стенаний, о которых говорит апостол Павел, не видит ни его скрытых страданий, ни его чаяний свободы; от науки скрыт метафизический корень тления и смерти. Богословие, конечно, не претендует на исчерпывающее раскрытие тайны, но оно обладает светом Откровения. Но даже здесь уже святой апостол Петр говорит о homo absconditus, «сокровенном сердца человеке» (1 Пет. 3:4), и позволительно говорить также о mundus или cosmos absconditus. По мнению святого Василия, анализ свойств или качеств природы приводит к полезным понятиям, но никогда не достигает сущности, самых глубин творения.
Греческая философия не возвысилась до идеи Бога-Творца. Она считает, что вечная материя существовала ранее демиургического действия, оформившего, произведшего существа и вещи.
Наследие древних метафизиков досталось материализму. Но даже сегодня, как замечает Анри Пуанкаре, нам неведомо, что значит быть материалистом, так как неизвестно, что такое материя. Однако, допуская, что жизнь появилась в какой-то момент, материализм не признает, что материя когда-то возникла, и утверждает, что существует вечная субстанция, последовательно облекающаяся в различные формы.
Библия, напротив, говорит не о те on, не о чистой возможности бытия, но об абсолютном небытии, ouk on, и о творении «из ничего», ex nihilo (2Мак. 7:28). Вне Бога не существует ничего, даже самого «вне» не существует. Но в результате сотворения возникает нечто вне Бога. Небытие - от Бога; Он установил «вне» по отношению к Самому Себе и дал бытие существу, бесконечно от Него удаленному, - «не по месту, но по природе», как говорит святой Иоанн Дамаскин.
Вслед за Иустином, Татианом, Феофилом Антиохийским, Иринеем Лионским, Афанасий Александрийский подводит итог: «Некоторые, среди которых и Платон, полагают, что Бог сотворил всякую вещь из предшествовавшей и нерожденной материи… в этом они рассказывают сказки».
Различные формы бытия вызываются к существованию творческим словом Божиим. Формы, сферы бытия не происходят от низших, не переходят одна в другую в процессе непрерывной эволюции; явно проявляется принцип непоследовательности, природа скачком переходит с одной ступени на другую. Однако Божественное действие обеспечивает единство различных царств природы - минерального, растительного, животного, человеческого и ангельского: все они представляют не смешение различных элементов, но иерархические уровни единого живого Целого. Физический и химический уровни возрастают до уровня биосферы живых существ; над этим уровнем располагается уровень психический и, наконец, «ноосфера» - интеллигибельное и духовное.
В святоотеческом учении создание неба соответствует творению мира ангельского и означает, что духовное бытие первично по отношению к материальному миру, что сознание не происходит от материи, не есть ее высшая форма развития. На вершине всего живого, как синтез духовного и материального, поставлен человек.
Творение ex nihilo означает, как учат святитель Василий и блаженный Августин, что мир был создан вместе со временем. Движение, развитие бытия и положение каждой из его частей по отношению к другим определяется временем и пространством. Благодаря математической структуре бытия, число обеспечивает порядок, гармонию; естественная причинность упорядочивает природу при помощи ее законов. Только человеческий дух возвышается над природой, проявляясь в индивидуальной и творческой воле.
В своей совокупности творение хорошо весьма и прекрасно. Бог наделил природу творческой силой; порожденная природа, natura naturata, выступает в то же время как природа порождающая, natura naturans. Phusis происходит от phuo - порождать, взращивать. Бог повелел земле произращать, производить; Его творческое слово, по мысли святого Василия, «не умолкает и по сей день». Святой Василий говорит также, что Бог объединил все части космоса союзом любви. Аналогично учит и святой Григорий Богослов: пока тварный мир пребывает в покое, и ни один элемент не восстает против другого, действует связь любви, гармонично объединяющая все. Такое видение предполагает возможность несогласия и отрицания. Человек, наделенный свободой воли, отрекается от своего царственного достоинства и тем самым нарушает изначальный порядок, сознательно нарушив «связь любви». Дневной, солнечный облик природы познает ужасную противоположность: темный ее лик. Такая поляризация связана с грехопадением человека, которое произошло после творения, произошло как мировая, космическая катастрофа в природе, лишенной отныне своего хозяина. Его место [97] узурпирует тот, кого апостол Павел называет «богом века сего» (2Кор. 4:4).
Библейское представление провиденциально определяется особенностями еврейского языка. «Творить» - обозначается словом bara; в Библии этот глагол применяется только по отношению к Богу и означает именно божественное действие; оно противопоставляется всему, что «производится» или «созидается». Бог творит и затем поддерживает, ведет Свое творение, непрестанно вмешиваясь в историю. Каждая частица этого мира - творение Божие, и псалом 103 воспевает вселенскую литургию хвалы Создателю, Который признает Свое творение, и творение это хорошо.
Будучи по преимуществу конкретным языком пастухов и земледельцев, еврейский язык называет существующее, не заботясь ни о каких абстракциях и радикально противостоя философской отстраненности, ему претят абстрактные слова. Поэтичный еврейский язык является прекрасным средством эпического повествования. Для него характерно понимание природы, плоти и любовь к ним, из него исключен всякий онтологический дуализм.
Сотворенное по слову Божию, все сенсибельное имеет свои корни в Слове (Ин. 1:1; Евр. 1:10), оно ни в коей мере не враждебно интеллигибельному, более того, по своему устройству оно интеллигибельно. Сенсибельное - это «названное», «нареченное» (Быт. 2:19), вполне доступное сознанию, так что идея материи, враждебной сознанию, духу, невозможна. Библия освобождает от комплекса вины по отношению к сенсибельному. Грехопадение происходит в ангельском мире, мире духов, так что зло происходит не из материи; именно дух профанирует материю, превращает ее в идола; плотский грех по сути своей есть грех духа против плоти.
Материя никогда не остается инертной; это библейское в своей основе положение углубляется в Каббале: материю одушевляет концентрированная и как бы спящая энергия. Эта динамистическая концепция материи отвергает всякую статичность, такое ее понимание будет воспринято и отцами Церкви. Нет ничего застывшего, творение продолжается: Бог, как говорит пророк Исаия, не утомляется и не изнемогает (Ис. 40:28); Сам Господь открывает: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин. 5:17); течение времени означает, следовательно, что мир непрерывно находится в состоянии генезиса, движения к плероме: Отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего (Мф. 26:29).
В брачном союзе Ягве и Израиля элементы мира суть материальные знаки «образного» диалога: таковы свет и огонь, вода, елей, соль, вино, зерно и хлеб, камень, скала; даже прах и пепел - последний образ смерти и небытия. Эти элементы становятся космическим веществом христианской литургии, и Христос говорит: Я есмь хлеб жизни (Ин. 6:35, 48); в других местах Библии сказано: Бог наш есть огнь поядающий (Евр. 12:29), Бог есть свет (1 Ин. 1:5).
Таким образом, в библейской вселенной сенсибельное не сводится на вспомогательный уровень материальной сцены для игры небесных сил. Да, оно вручает человеку свои краски, образы, свой язык, однако никогда не принижает ценность плоти как таковой, она - средство божественного созерцания, храм и вселенская литургия. «Посмотрите на лилии полевые, - говорит Господь, - Бог одевает их славой» (Мф. 6:28-30). «В человеке, - как учит святой Максим, - сошлось все многообразие природы, образуя в нем единую совершенную гармонию», великолепное славословие.
В платонизме сенсибельное приобщается идее за счет потери собственной реальности; чем менее прочна эта тень и бледен образ, тем лучше он играет свою роль; «миф о пещере» побуждает отвернуться от сенсибельного и бежать от него. Платонические аллегории холодны, так как они «овеществляют» видимый мир и, парадоксальным образом, делают его безжизненным, дематериализуют и, наконец, лишают его космического измерения. Напротив, чем более мощной, живой, полной силы, самоценной предстает природа в Библии, тем более велико ее символическое значение. Чем человечнее человек, тем более он - образ, икона Божия; чем более расцветает его личность, как, например, у апостола Павла, тем полнее обитает в нем Христос.
Притча, maschal - прекрасное средство, вводящее в этот мир Божий. Царство Небесное символизируется самыми обыденными, чувственными, земными реальностями: это сеятель с запахом свежевспаханной земли, женщина, кладущая закваску в тесто, пшеничное зерно, виноградник, смоковница. Сенсибельное бытие содержит в себе все необходимое, чтобы передать самые глубокие тайны Божия творения.
Любой символ, литургически осмысленный, содержит в себе определенную долю символизируемого; предельной такой реальностью является Имя Божие. Бог присутствует в Своем Имени; оно - место богоявления по преимуществу. Отсюда и всякое имя, согласно еврейскому пониманию, заключает в себе смысл и судьбу именуемого. Поэтому образы в притчах никогда не случайны; между образом и тем, что он изображает, существует определенное соответствие, подобие, родство. Так, земля и небо не просто предызображают новое небо и новую землю Царства, но являются субстратом будущего изменения и, хотя и неявно, уже являются ими. Так и во время Тайной Вечери, еще до Своего Воскресения, Христос преподал апостолам Свою Плоть и Кровь.
Четвертое Евангелие, может быть, более, нежели синоптические, исторично и чувственно (в семитском, библейском смысле), так как оно наиболее полно раскрывает все проявления воплотившегося Слова.
Итак, библейская символика всегда строго конкретна. В Псалтири упоминается некий священный танец, в котором горы прыгали, как овны, и холмы, как агнцы (Пс. 113:4), и это не простая аллегория, но выражение скрытого стремления всего живого воспевать славу Творцу, так великолепно звучащего в «Песне трех святых отроков», запечатленной в книге пророка Даниила (Дан. 3:51-90).
Тело как таковое не существует автономно; Библия не признает такой абстракции. Ничто так не противоречит ей, как протяженная субстанция картезианского дуализма. Человек - неделимая целостная личность, он - живая душа. Если жизнь покидает его, то труп - уже не тело, но прах, предмет ужаса и отвращения на пороге небытия. После Воскресения Христова смерть становится еще более трагичной, что с особенной силой выражено в чине погребения священников, но останки любого человека окружены благоговейным почитанием, они, вместе со всей природой, «чают».
Слова евхаристического канона: «сие есть Тело Мое» указывают на живое Тело, всего Христа, дарующего каждому причащающемуся кровное родство и животворящую сотелесность [98]. Аналогично и слова Евангелия: Слово стало плотию (Ин. 1:14) означают, что Бог воспринял в полноте человеческую природу, а в ней - и весь космос. И «воскресение мертвых», о котором говорится в Символе веры, означает воссоздание всего человека, его души и тела, и таким образом узрит всякая плоть спасение Божие (Ис. 40:5; Деян. 2:17; Иоил. 2:28); под «всякой плотью» понимается плерома Природы.
Древнее прошло, теперь все новое (2Кор. 5:17); если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2Кор. 4:16). Библия показывает бытие в становлении, когда внезапно возникает непредсказуемо-новое. И напротив, всякая статичная концепция бытия является его профанацией, возвратом к состоянию бездушного праха, граничащего с небытием. Большая разница: с одной стороны, искусственная, застывшая, овеществленная онтология, доведенная до акосмизма статического и обесцененного космоса; и, с другой стороны, онтология динамически живая, поскольку она включена в библейский космизм живого творения, полнокровного и постоянно обновляемого. Царство Небесное - не просто возврат к раю, это его творческое восполнение, устремленное вперед и объемлющее все тварное.
Святоотеческая мысль, воспользовавшись достижениями греческого гения, внесла в библейскую концепцию некоторые уточнения. Прежде всего, творческий акт отнюдь не есть необходимость, он - проявление воли Божией, а не Его природы. «Бог творит посредством мысли, и мысль становится действием, - учит святой Иоанн Дамаскин. - Бог созерцал все вещи до их существования, представляя их в мысли, и каждая тварь получает бытие в определенный момент согласно Его вечной мысли-воле, которая является предопределением (proorismos), прообразом (eikon) и моделью (paradeigma)». Эти мысли, следовательно, принадлежат не существу Бога, а Его энергии.
Такая энергетическая концепция соответствует космическому динамизму Библии и отвергает статику простого отображения интеллигибельного содержания Божественной сущности. Идеи-воли Бога радикальным образом отличаются от созданий, так же, как замысел художника отличен от его произведения. Но они нормативно предустанавливают различные виды причастности твари вечно действующим божественным энергиям. Тяготеющая к иерархии подобий, реальность создания как таковая проявляется в синергии «вторичных свобод», тварных воль, с божественными волями-идеями.
Согласие воль предполагает свободу и, следовательно, - изначальное неустойчивое совершенство. Святоотеческое изречение «стань самим собой» означает свободную реализацию идеи Бога, превращение себя в подобие и место божественного обитания; напротив, узурпированная автономия порождала бы неподобие и, в итоге, одиночество находящихся в аду. Совершенно ясно, что божественные идеи, logoi, вовсе не совпадают с «осеменяющими логосами» стоиков. Эти идеи - не сущность вещей, они не вещественны, но лишь идеальны и нормативны. Своим идеальным и вне-временным над-существованием они - итог временного порядка; содержась в Логосе-Христе, они сияют из Него и определяют уровень причастности.
Бог не сотворил пустой субстрат, потенциальную протоматерию. «Качества, - говорит святой Григорий Нисский, - только интеллигибельны; их совокупность, sundrome, порождает природу». Также и согласно святому Максиму, вещественная природа не материалистична в своей основе, она наделена энергиями и представляет собой как бы некий сгусток духовного и интеллигибельного. В этом смысле можно говорить о материи как о эпифеномене духа. Еще раз отметим динамизм как основу святоотеческой концепции. Она понимает, что есть различные степени материальности и непрозрачности природы, учитывая возможность ее вырождения и восстановления. Иконографическое видение весьма содержательно и поучительно. В нем раскрываются основные следствия Воплощения: освящение материи и преображение плоти. С пылкой любовью оно показывает «духовные тела» и природу «во Христе». Определяемое халкидонским догматом совершенное равновесие, единство божеского и человеческого, определяет и космическое упокоение, направляя взгляд к ослепительной чистоте земной природы в свете Фаворского Полудня.
Сосредоточенная на спасении, Библия геоцентрична и антропоцентрична. Святоотеческая мысль расширяет горизонты. Она усматривает в притче о заблудшей овце намек на ограниченность земного шара, - он всего лишь одна овца, в сравнении со всей полнотой Вселенной, которая вместе с ангельскими эонами соответствует другим девяноста девяти овцам.
Святой Григорий Нисский дополняет Шестоднев святого Василия. Человек не есть продукт земного порядка; он поставлен на границе миров, и ему дана задача приобщить все творение своему обоженному состоянию. Святой Максим говорит об этом как о ряде синтезов: человек должен установить гармонию мужского и женского начал, должен превратить трудом землю в рай, соединить землю и небо, соединить в себе самом интеллигибельное и сенсибельное, наконец, привести к Богу вселенную, упорядоченную в соответствии с божественным замыслом. Святой Григорий Палама неоднократно подчеркивает, что «человек возвышается, но никогда не отрывается от материальности, которая присуща ему с самого начала». Христос осуществил эту задачу в полноте, и все должны следовать Ему. Здесь подчеркивается глубокая конкретность христианской метафизики, ее историчность. Спасение от иудеев (Ин. 4:22), от исторического народа, избранного на это дело, и когда его Мессия - Слово жизни - пришел, это мы видели своими очами, рассматривали и осязали руки наши (1Ин. 1:1). Христос есть дверь (Ин. 10:9), и нельзя достичь невидимой истины, не пройдя через видимую дверь Его Тела. Спасение есть одновременно человеческая и космическая metanofä,, возвышение и восполнение всей природы на уровень Царства Небесного. Библейское время положительно, оно измеряет плодородие природы, отражающее благость Творца. У nabi, пророка, есть чувство истории, он интуитивно чует творческий жест Бога и распознает «время благоприятное». Это время открывает мир эону вечности, Божиему «сегодня», которое уже внедряется в человеческое «сегодня» и ведет мир к тому, что «будет Бог все во всем» (1Кор. 15:28).
Ничто в природе не является нечистым само по себе, но ее может осквернять совращенный дух демона или человека. Если человек изменяет своей миссии очеловечения мира, он становится рабом этого мира, погружается в вещество, из которого создает себе идолов. Идолопоклонство есть отклонение от нормы, извращение взаимоотношений и иерархии ценностей. Оно вводит в природу то, чего нет, элемент лжи и обмана.
Лишенная своего центра - человека и собственного назначения - славословить Бога, природа сама по себе еще не стала дурной. Но отчуждаясь от человека и теряя свое назначение, она в этом неопределенном положении становится уязвимой для темных сил, которые пользуются ею, чтобы соблазнять и пленять человека. Так что природа сама в плену и ждет освобождения. Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне (Рим. 8:22) в муках рождения; «проклятая земля» производит выкидышей или выродков, уродов по образу взбесившегося человека.
Святой Симеон Новый Богослов так описывает восстание природы против павшего человека в момент грехопадения: «Небо готово было упасть на человека и земля не хотела носить его. Но Бог… не допустил стихиям тотчас обрушиться на человека. Он приказал творению оставаться у человека в подчинении; став тленной, она должна служить тленному человеку, для которого была сотворена. Когда же человек возродится… то возродится и творение, став также нетленным и, в некотором роде, духовным». В итоге человек сливается с Богом, космос сливается с человеком, человек содержит все, солнце и звезды блистают в человеческой душе.
Согласно восточной антропологии и космологии, природа сохраняет нечто от своего первоначального состояния. Грехопадение не коснулось образа Божия в человеке, лишь наложило на него печать онтологической немоты тем, что разрушило подобие, осуществление образа. Преподобный Антоний Великий (согласно его Житию, написанному святителем Афанасием) говорит, что «наша природа по существу добра», а по мнению святого Иоанна Дамаскина, нарушенное равновесие, «возврат от того, что противно природе, к тому, что ей присуще», восстанавливается подвигом.
В богословии святого апостола Павла подчеркивается универсальный характер спасительного дела Христа. Бог наполняет вселенную, в Воплощении вся природа соучаствует в спасении: ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем (во Христе) обитала всякая полнота (Кол. 1:19). Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое… все Им и для Него создано… и все Им стоит (Кол. 1:16-17). Вся совокупность тварей онтологически связана со Христом: все для Него; конечная цель творения, его завершение - прославить Христа. В Нем всякая полнота: источник и объединяющее начало тварного мира, Слово обращает его в целенаправленный «космос».
По учению святого апостола Павла, творение и искупление тесно связаны; и спасительное дело Христово непосредственно отзывается во вселенной. Христос во всем имеет первенство (Кол. 1:18), то есть и в духовной, и в материальной сферах. Возлюбленный Сын Бога-Отца (Кол. 1:13), Он и Единородный Сын Его воли, промысла: Бог пожелал, чтобы Христос стал завершением и средоточием всего существующего. Все творение, все, что на небесах и что на земле, причастно Ему, и если Христос сошел в преисподняя земли, то именно затем, чтобы наполнить все (Еф. 4:9-10). Как говорит святой Ириней, «через Слово Божие все находится под знамением искупительного промысла; Сын Божий был распят за всех и за вся, запечатлев на всем знамение Креста». Вся природа разделяет судьбу человека. В 8-й главе Послания к Римлянам святого апостола Павла говорится о томительном, напряженном ожидании природы, с мольбой устремляющей взоры ввысь, как очи рабов обращены на руку господ их (Пс. 122:2). Страдание природы - не агония, а муки деторождения.
Истинность Священного Писания, по слову митрополита Московского Филарета, превосходит границы нашего понимания; и далее он говорит, что человек был сотворен последним, чтобы войти в космос «царем и первосвященником». Согласно святоотеческому учению, именно эта царственная и священническая миссия человека сообщает экклезиологический характер библейской космологии. Мир, говорит святой Максим Исповедник, это «космический храм», в котором человек осуществляет свое священство. Священник всей природы, человек «приносит ее Богу в своей душе, как на алтаре».
По преданию Восточной Церкви, Церковь основана в раю. Когда во время прохлады дня (Быт. 3:8), Бог нисходит и беседует с сотворенным человеком, то это общение уже является началом обожения, главного дела Церкви. С самого начала происходит богочеловеческое общение, так как Христос - Агнец, закланный от создания мира (Откр. 13:8; 1Пет. 1:19-20). Сотворение мира берет начало в тайне Агнца; христология, таким образом, присутствует изначально, а с ней и экклезиология, ибо именно в Церкви осуществляется союз и единение с Богом. По слову Климента Александрийского, «Адам означает Христа, Ева - Церковь», поэтому брак, особенно первая чета, символизирует союз Христа и Церкви.
Согласно святому Клименту Римскому и Ерму, мир сотворен ради Церкви. Она есть энтелехия истории, ее основание, причина, содержание и конец. Акт творения заключает в себе сотmunio sanctorum в Церкви как альфу и омегу всей творческой икономии Божией. Воплощаясь, Слово осуществляет предвечный замысел Божий: соединить в Его ипостаси как бы брачным единством Божеское и человеческое. Христос-Бого-Человек становится Христом-Бого-Человечеством, Церковью. Церковь является как предуставленный центр вселенной, чтобы «союзом любви соединить тварную природу с природой нетварной, показать их единство через стяжание благодати», - как говорит святой Максим. То, что предвозвещает Церковь в раю, воспринимает и реализует Церковь Пятидесятницы, преодолевая ограничения, наложенные грехопадением.
Вне Церкви божественные энергии проявляются как сила, определяющая и сохраняющая бытие. Внутри Церкви энергии ведут к обожению и единству с Богом. А значит, наиболее глубоко познать природу можно только изнутри предуставленной тайны Церкви, только в свете ее освящающего действия.
Вселенная призвана войти в Церковь, перейти от обыденного к священному, стать частью Священной Истории. Замечательные синтезы святого Максима объясняют новое призвание человека в свете спасительного дела Христа.
Этот вселенский, космический смысл человеческого призвания с огромной силой выражается Восточной Церковью. «Что есть сердце милующее?» - вопрошает святой Исаак Сирин и отвечает: «Возгорание сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умиляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-нибудь вреда, или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится, с великою жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его, по уподоблению в сем Богу». Своей любовью человек воссоединяет разобщенный космос, вводит его в Церковь, открывает доступ к нему целительной силе благодати. Гарнак иронизирует по поводу учения об Искуплении в Православной Церкви, называя его «физиологической и фармацевтической» концепцией; - по поводу того, о чем Владимир Соловьев говорит как о восточном «богоматериализме». Но такая концепция верно следует за библейским реализмом и раннехристианским преданием.
Библейское понятие спасения не имеет юридического характера, не напоминает судебного приговора. Глагол yacha в еврейском языке означает «дать простор»; в самом широком смысле оно может означать освобождение, спасение от опасности, болезни, наконец, - от смерти. Напрашивается еще и специфическое значение: восстанавливать жизненное равновесие, излечивать. Существительное yechä, спасение, означает полное освобождение, в конечном итоге - умиротворение (schalom). В Новом Завете греческое слово soteria происходит от глагола soizo; прилагательное sos соответствует латинскому sanus и означает, таким образом, вернуть здоровье потерявшему его, спасти от смерти как естественного конца всякой болезни. Поэтому слова вера твоя спасла тебя (Мк. 10:52) допускают перевод вера твоя исцелила тебя; оба термина при этом являются синонимами одного и того же акта божественного прощения по отношению и к душе, и к телу человека в их единстве. В соответствии с этим понятием, таинство исповеди рассматривается как «духовная врачебница», а святой Игнатий Антиохийский называет Евхаристию Pharmakon athanasias, лекарством, дарующим бессмертие.
Таким образом, Спаситель Иисус предстает как Божественный Врач, «податель здоровья» (Николай Кавасила); Он Сам говорит: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мф. 9:12). Грешники являются больными, духу и телу которых угрожает смерть, и терапевтический смысл спасения - исцеление всего существа, искоренение семени тления - смертности. Искупление представляется как следствие воскресения плоти. «Смертию смерть поправ» означает физическую реальность спасения, а также физическую победу над всеми последствиями грехопадения.
Целая иерархия освящения, приобщения к священному, проистекает из единственного божественного источника: Будьте святы, потому что Я свят (Лев. 11:45). Она осуществляет процессы, противоположные «профанации» и «вульгаризации» самого существа этого мира. Осуществление «прорыва» вышних сил в замкнутый мир осуществляется, собственно, таинствами и священнодействиями, свидетельствующими, что всему предназначено литургическое исполнение. Благословение плодов земных на Преображение или на Пасху распространяет на всякую «пищу» благословение, которое произносит священник, преподавая Святые Дары: «во исцеление души и тела». Назначение водной стихии - участвовать в тайне Богоявления; дерева - расцвести крестом; земли - принять Тело Господне в покой Великой Субботы; камня - предоставить «запечатанный гроб» и быть отваленным перед женами-мироносицами [99]. Высшее служение елея и воды - быть проводниками благодати к возрожденному человеку; наивысшее предназначение пшеницы и винограда - евхаристическая Чаша. Все исходит от Воплощения и приводит к Господу. Литургия включает в себя самые естественные действия человека - пить, есть, умываться, говорить, делать, общаться - и восстанавливает их истинный смысл и значение: служить составными частями вселенского Храма Славы Божией.
Частица вещества становится иерофанией; внешне, для телесных очей, ничто не изменяется, но между источником освящения и его объектом, его природным носителем, возникает живая глубинная связь, перихорез, происходит взаимообмен и сопричастность их природ. Тело не является уже препятствием, как только обращается в тело духовное, о котором говорит апостол Павел (1Кор. 15:44). Святой Ириней настоятельно подчеркивает, что весь человек был сотворен по образу Божию; это подтверждает и святой Григорий Палама, говоря, что «тело также имеет опыт вещей божественных».
Икона Пятидесятницы очень богато отображает содержание Предания. Под группой апостолов изображен космос в образе старца, увенчанного короной и простирающего руки к огненным языкам Святого Духа [100].
Христос ходил по этой земле, Он любовался ее цветами и в Своих притчах использовал вещи этого мира как образы небесного; Он был крещен в водах Иордана, прошел через triduum, тридневное погребение в земле; в этом мире нет ничего, что осталось бы чуждым Его человеческому естеству и не восприняло бы печати Святого Духа. Потому Церковь, в свою очередь, благословляет и освящает всякое творение: зеленые ветви и цветы украшают храмы в день Пятидесятницы; праздник Богоявления сопровождается «Великим освящением воды и вещества всего мира»; во время вечернего богослужения Церковь благословляет хлебы, пшеницу, вино и елей, представляющие природу и ее плодородие; в день Воздвижения Креста Церковь благословляет все четыре стороны света, непобедимое знамение Креста простирается над всем естеством.
Блистание божественного действия скрывается под вещественным покровом нашего мира. Поэтому во время литургии священник упоминает «благодеяния явные и неявные», то есть скрытые и пока невидимые. Святой Амвросий предостерегает оглашаемых, что опасно отнестись с презрением к используемому в таинствах веществу: хлебу, вину, воде, елею, под предлогом его обыденности. Божественные действия невидимы, но они явно проявляются. В святоотеческой мысли Церковь есть тот новый рай, где Дух взращивает «древо жизни» - таинства, и где таинственно восстанавливается царственная власть святых над космосом.
Евхаристическое преложение, metabole являет предельное изменение природы. В таинстве крещения совершается рождение водою и Духом (Ин. 3:5-7). По учению святых отцов, Святой Дух сообщает Свои энергии крещальной воде, и она становится водой живой, животворящей и возрождающей. В эпиклезе - призывании Святого Духа - она очищается от всякой скверны и приобретает освящающую силу. Вода не просто сподобляется содействовать Святому Духу, но Он Сам нисходит в нее. Святой Кирилл Иерусалимский говорит, что при этом вода соединяется со Святым Духом, действие Которого осуществляется в ней и через нее. Точно так же елей, миро, myron, chrisma, в эпиклезе становится «помазанием Христа, дарующего Своим Божественным присутствием Святой Дух». Так учат все отцы. Святой Дух содержится в елее, как и в крестильной воде, действует в нем и через него. Космическое вещество становится, таким образом, проводником благодати, носителем божественных энергий.
Ритмы природы, сама плоть этого мира охвачены литургическим священнодействием и включаются в Священную Историю. Освященное пространство Церкви пронизывает космическое пространство, покрывает «святые города»: Иерусалим, Рим и всякое место, отмеченное богоявлением; так возникают священные места, места паломничества, где видимым образом встречаются небо и земля. Древний Рим, новый Рим, сегодняшний Рим - «транзит между земным и Небесным Иерусалимом», первые шаги перехода на ощупь через застывшую, овеществленную топографию к тому времени, когда, по слову Божию, «не на горе сей, и не в Иерусалиме» будут поклоняться Отцу (Ин. 4:21). Эти слова означают, что «космических центров» множество, что Рим и Иерусалим находятся в каждом месте совершения Евхаристии, в каждом месте церковного священнодействия, как каждый епископский престол есть престол апостола Петра [101]. Именно этим объясняется негативное отношение святого Григория Нисского к паломничествам в Святую Землю; это отношение говорит не об отрицании принципа священного, а об отрицании его статичного понимания.
Уже в Ветхом Завете полагается начало освящению источников, гор, камней; христианская литургия осуществляет consecratio mundi, освящение вселенной. При Константине культовая постройка становится одним из общественных городских зданий, день Господень становится днем отдыха людей, храм являет образ организованного космоса. Литургия - не просто отзвук небесного, но его вторжение в историю: Бог сходит, освящает не только человеческие души, но и всю природу, всю вселенную [102]. И церковный календарь, и цикл служб освящают и наполняют смыслом элементы времени и ход Истории. Человек должен уловить это измерение и распространить их трансцендентность на собственно человеческое время и пространство.
