Внешне, если подходить формально и руководствоваться только цифрами, Церковь вступала в революционную эпоху как мощная организация. Официально к 1914 г. в Российской империи было 117 млн. православных христиан, которые проживали в 67 епархиях, управляемых 130 епископами, и 50 с лишним тысяч священников и диаконов служили в 48 тыс. приходских храмов. В ведении Церкви находилось 35 тыс. начальных школ и 58 семинарий, а также больше тысячи действующих монастырей с почти 95 тыс. монашествующих [1]. Более того, в последнее предреволюционное столетие открылось в стране больше монастырей, чем за какое-либо другое столетие в истории России. Уровень богословской науки никогда не стоял так высоко. Хотя на Соборе 1917-1918 гг. и на всех предсоборных совещаниях много говорилось о низком нравственном уровне в монастырях и о необходимости монастырской реформы, XIX век дал возрождение монашеского духовничества и старчества, одним из самых замечательных очагов которых была Оптина пустынь. Были значительные достижения и в области православного миссионерства особенно на территории Аляски, Японии, Сибири и Дальнего Востока. Хотя интеллигенция в основном оставалась чуждой или даже активно враждебной Церкви, возвращение в Церковь цвета русской философской мысли, повлекшее за собой так называемый русский религиозно-философский ренессанс, не только имело немалое духовное значение само по себе, но и положило начало притоку в Церковь представителей русской интеллектуальной элиты, хотя они и оставались меньшинством в своей среде.
Но все эти сдвиги оказались совершенно недостаточными в момент крушения империи. Не имея канонического главы (патриарха) и традиционной соборной структуры, которая обеспечивала бы двустороннюю связь центра с периферией, Церковь вступила в революцию разъединенной, а с отречением царя - формального земного главы Церкви - и обезглавленной. В условиях общего распада государственности Церковь осталась без инфраструктуры, и каждому было ясно, что виной тому монархический абсолютизм.
Антимонархические настроения выразились в отказе синодального епископата выполнить просьбу обер-прокурора - обратиться к народу и поддержать распадавшуюся монархию. Вместо этого Синод одобрил 17 марта решение великого князя Михаила передать вопрос о власти на усмотрение будущего Учредительного собрания, а 26 июля приветствовал наступивший час всеобщей свободы России, когда вся страна ликовала по поводу радостных новых дней ее бытия [2].
Вообще настроения духовенства, особенно приходского, были в момент прихода к власти Временного правительства весьма радикальны. Уже в марте члены Думы из духовенства совместно с некоторыми светскими думскими депутатами и общественными деятелями образовали Совет по делам Православной церкви. Хотя его существование было недолгим, он успел провести ряд съездов епархиального духовенства, принимавших либеральные резолюции в поддержку Временного правительства и созыва Поместного собора. А екатеринодарский съезд высказался за выборность епископата духовенством и мирянами из числа не только монашеского, но и белого духовенства. Аналогичные съезды прошли по многим епархиям. Большинство из них приняли резолюции о ликвидации имений и раздаче земли крестьянам за исключением земель церковных. Это, кстати, противоречит утверждениям советской пропаганды о том, что народ якобы в своей массе считал духовенство паразитическим элементом. В некоторых епархиях епархиальные съезды свергли непопулярных епископов. На место их были избраны, в частности: Тихон - митрополитом Московским, Вениамин - митрополитом Петроградским, Гермоген - архиепископом Тобольским и пр.
В. Н. Львов, назначенный Временным правительством новым обер-прокурором, распустил старый Синод; из старого состава в новый попал только архиепископ Сергий (Страгородский, будущий патриарх), хотя, согласно более поздним обвинениям братьев-епископов, Сергий обещал, что в Синод, возглавляемый Львовым, он не пойдет.
Тем временем правительство дало добро на созыв Всероссийского Поместного церковного собора. Работа по подготовке Собора была возложена на Предсоборный совет духовенства и мирян, приступивший к делу в июне 1917 г. Здесь впервые и определились две противостоящие друг другу точки зрения на будущую форму церковного управления. Одна, отстаиваемая профессором Покровским, имела в виду полное отделение Церкви от государства и принятие синодально-соборной структуры церковного управления. Сторонники другой, возглавляемые князем Е. Трубецким и Сергеем Булгаковым, не подвергая сомнению самый принцип отделения, одновременно стояли за то, чтобы за православием, как за Церковью национальной, оставался особый статус - primus inter pares /Primus inter pares (лат.) - первая среди равных/; Церковь, по их мнению, столь органически срослась с народом, его культурой и государственностью, что ее уже и невозможно оторвать от общественного организма - национального государства [3].
Хотя Временное правительство откладывало решение всех принципиальных государственных вопросов и реформ до созыва Учредительного собрания, тем не менее еще до созыва Собора было сделано несколько преобразований в церковно-государственной области.
Во время руководства Синодом Львовым были уволены на покой епископы, наиболее запятнавшие себя связью с Распутиным (между 6 и 20 марта ст.ст.): митрополит Петроградский Питирим и Московский Макарий, архиепископ Тобольский Варнава (с назначением на его место епископа Гермогена, который был сослан по приказу Николая II за публичное выступление против Распутина) и Сарапульский Амвросий [4].
20 марта (2 апреля) Временное правительство объявляет равенство всех религий перед законом, отменяет любые религиозные и национальные ограничения.
/Это постановление Временного правительства носит название «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений»/.
29 апреля (12 мая) Синод выпускает обращение к Церкви восстановить древний православный принцип выборности епископата и учреждает Предсоборный совет для подготовки Поместного собора.
20 июня (3 июля) Синод принимает «Временное положение о православном приходе» - кладется начало возрождению самоуправляемого прихода, а следовательно, и активизации мирян в Церкви. В тот же день Временное правительство отнимает у Церкви и национализирует все принадлежащие ей общеобразовательные школы - примерно 37 тыс. (не включая сюда семинарий и епархиальных училищ), - равно как и все общеобразовательные школы, находившиеся в частных руках. Это единственный акт Временного правительства, вызвавший протесты Церкви и серьезные с ней трения.
Под давлением Церкви и ввиду явной некомпетентности Львова 25 июля (7 августа) вместо него обер-прокурором назначается А. В. Карташев, известный молодой историк Церкви, человек глубоко церковный, будущий профессор церковной истории в парижском Свято-Сергиевском богословском институте.
В связи с предстоящим Собором, т.е. с выходом Православной церкви из подчинения правительству, 5 (18) августа отменяется пост обер-прокурора и Карташев назначается первым министром исповеданий в новообразованном министерстве под таким же названием. Этим постановлением Временное правительство признало положение Православной церкви в стране как «первой среди равных», что отражено в определении обязательной принадлежности министра к Православной церкви, как и его двух первых заместителей - по Православной церкви и по всем остальным исповедованиям, имеющимся в стране. Согласно этому постановлению права и функции нового министерства будут уточнены на основании решений предстоящего Собора [5].
Предсоборный совет опубликовал 10 (23) июля правила выборов на предстоящий Собор. На всеобщем приходском собрании выбираются выборщики на благочиннический съезд /Т. е. на собрание благочиннического округа, который объединяет несколько приходов и церквей, находящихся в территориальной близости и возглавляется назначаемым епископом благочинным/ : участвуют в выборах «на равных правах лица обоего пола православного исповедания»; выборщиками является весь причт прихода по должности и миряне мужского пола не моложе 25 лет, выбранные в количестве, в два раза превышающем численность причта данного прихода. Благочинническое избирательное собрание «избирает закрытым голосованием выборщиков на епархиальное избирательное собрание в количестве двух клириков (... один должен быть в сане пресвитера) и трех мирян». Епархиальное собрание «избирает закрытым голосованием пять членов Собора»: двух клириков (один обязательно священник, второй может быть викарным епископом, диаконом, псаломщиком или тоже священником) и трех мирян. Епархиальные архиереи отправляются на Собор по должности.
Итак, 15 (28) августа в Москве открылся первый полноценный Поместный собор за 217 лет. Избрано на него было 564 депутата: 73 архиерея, 192 приходских клирика и 299 мирян [6], довольно четко разделившихся на своего рода фракции. Левое крыло, в котором преобладало хорошо образованное, честолюбивое, преимущественно белое духовенство городов, где тон задавала церковная интеллигенция и профессура, в том числе из мирян, стремилось ослабить позиции монашества и епископата, выступая за синодальную - максимально демократическую - систему церковного управления, где простой священник имел бы такое же право голоса, что и архиерей. До революции многие из них выступали за восстановление патриаршества, видя в том способ ослабить зависимость Церкви от светской власти самодержца. С падением же монархии наиболее радикально настроенные из них встали в оппозицию патриаршеству как концепции «монархической», предпочитая ему Синод - демократически избранный и в составе архиереев, духовенства и мирян, - все с равным правом голоса.
Документы не подтверждают позднейших утверждений «обновленческих» авторов о том, что поначалу на Соборе преобладали настроения против восстановления патриаршества и «лишь большевистский переворот заставил центр Собора (т.е. умеренных) склониться вправо». В действительности такую эволюцию проделал лишь Предсоборный совет, где, по небеспристрастному свидетельству «обновленца» профессора А. И. Покровского, «даже епископы с архиепископом (Страгородским) во главе уже было похоронили эту идею» [7], - но на самом Соборе, по меньшей мере, за семь дней до большевистского переворота уже можно было констатировать, что сторонников восстановления патриаршества было больше, нежели противников. О том, что большинство Собора занимало именно такую позицию, есть свидетельство, датированное еще 21 октября (3 ноября) и принадлежащее такому непримиримому противнику патриаршества, как профессор Б. В. Титлинов [8].
Пропатриаршее большинство составляли, во-первых, консервативно настроенные делегаты, стоявшие за сильную патриархо-епископальную систему и готовые уступить рядовому духовенству и мирянам лишь право совещательного голоса, а во-вторых, умеренные, включая некоторых новообращенных интеллектуалов (как профессор Сергей Булгаков, позже принявший сан), также выступавших за восстановление патриаршества, но с сильным совещательным представительством архиереев, духовенства и мирян, которые при этом являли бы собой скорее единое целое, чем три разъединенных начала; при этом приоритет сохранялся бы за епископатом. Нужно сказать, что именно эта концепция и возобладала если не в дискуссиях на Соборе, то, по крайней мере, в способе организации его работы, ибо все три категории делегатов заседали совместно и имели равное право голоса; проекты постановлений и определений, однако, передавались на окончательное утверждение архиереям, заседавшим уже отдельно, при том, что они уже обсуждали данный проект и голосовали по нему на общем заседании. Если же собрание архиереев отвергало проект, он вновь передавался на общее рассмотрение и возвращался к ним же; при повторном отклонении он окончательно снимался с повестки дня [9].
Среди аргументов в пользу патриаршества было и достаточно широко распространенное мнение, что Временное правительство уже в силу своего плюралистического характера может дистанцироваться от Церкви, и это еще в лучшем случае; поэтому Церкви, особенно в эти смутные времена, требуется сильное личностное начало - патриаршая власть в сочетании с соборными институтами, которые имели бы достаточно широкие прерогативы и проводили волю Церкви как единого целого [10]. Позиция эта возобладала уже на заседании 28 октября (10 ноября), на котором присутствовало 346 делегатов. «Обновленцы» позднее будут утверждать, что, когда патриаршая партия получила перевес, ее оппоненты покинули Собор и не принимали участия в выборах, что и облегчило избрание патриарха. Все это не совсем так. Число ушедших было невелико, и действительная проблема заключалась вовсе не в их уходе, а в низком уровне посещаемости заседаний делегатами. Например, уже на заседании 20 сентября, когда не было и речи об уходе из зала в знак протеста, присутствовало всего 419 делегатов. К 31 октября (13 ноября), когда начались выборы патриарха, присутствовало всего 3-4 делегата; а на последней стадии выборов численность делегатов снова увеличилась - до 364 (5 (18) ноября). Причем радикально антипатриаршая партия не могла превышать в общей сложности 60 человек, т.е. около 11 процентов от общего числа участников Собора. Большинство делегатов отсутствовало, по-видимому, из-за реальных трудностей, вызванных нарастающей смутой, так как к февралю 1918 г. число участников сессий Собора сократилось примерно до 200 [11].
Среди наиболее ярких сторонников восстановления патриаршества следует назвать, тогда еще архимандрита, Иллариона (Троицкого) и профессора-мирянина Сергея Булгакова. Поскольку оба были левее центра, их защита патриаршества была особенно убедительной. Илларион был известен еще до революции своими публичными выступлениями с резким осуждением Петра I и ликвидации им патриаршества, с уничтожением которого, по его словам, была уничтожена и соборность в Церкви [12]. Христианский социалист и бывший марксист Булгаков настаивал на особой необходимости патриаршества именно в этот момент страшного безвременья и неясного будущего. Что касается синодальной системы, то он указывал на ее неповоротливость, бюрократизм, негибкость, которые проявили себя особенно в последние годы, когда эта «обезглавленная» система оказалась, между прочим, неспособной соответственно реагировать на перспективы межконфессиональных отношений, в частности с протестантами и католиками [13]. Но, возможно, не меньший эффект произвели слова одного крестьянского делегата, говорившего от лица широких масс верующих крестьян: «Нет у нас больше царя-батюшки, которого мы бы любили. А потому как Синод любить невозможно, мы, крестьяне, хотим, чтобы был патриарх» [14].
Собственно процедура выборов состояла из двух этапов: «В полном своем составе - архиереев, духовенства и мирян - Священный Совет выбрал троих кандидатов в патриархи. Затем - по обычаю, данному Апостолом Матфеем, - бросили жребий, который и решил, кто из троих будет патриархом» [15].
Хотя в отсутствие делегатов левого направления большинство голосов собрал митрополит Антоний Храповицкий, лидер крайне правого крыла и ярый сторонник сохранения привилегий епископата, жребий пал на Тихона Белавина - митрополита Московского. Умеренный и терпимый по натуре человек, Тихон до 1907 г. несколько лет служил епископом Русской православной епархии в Северной Америке, где очень многое сделал для благоустроения местной церкви в духе соборной идеи. Судьба сделала его патриархом, и с самого начала он столкнулся с пассивным сопротивлением справа и воинствующей оппозицией слева, вскоре вылившейся в открытый мятеж.
Собор и его деяния
В общей сложности состоялось три сессии Собора: 1-я - с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 г.; 2-я - с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля 1918 г. и 3-я - с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября 1918 г., когда пришлось приостановить сессию по двум причинам: большевики отобрали здание Московской духовной семинарии, где квартировала часть депутатов Собора, а еще раньше постановлением от 23 января 1918 г. конфисковали счета и фонды Церкви в банках, равно как и всю церковную недвижимость. Тем не менее, на заседании 30 августа (12 сентября) 1918 г. было решено собраться снова весной 1919 г., поручив патриарху в свое время назначить точную дату [16]. Но дальнейшая разруха, рост гонений на Церковь и развитие гражданской войны сделали созыв дальнейших сессий в 1919 и в 1920 гг. невозможным, даже если бы и удалось наскрести для этого средства.
Таким образом, не вся программа Собора была доведена до конца. Собор завершил работу и выпустил окончательные документы по таким вопросам, как: уставы новой соборной структуры всей Церкви - от патриарха и учреждений патриархии до монастырей и самоуправляющихся приходов, с предоставлением на всех уровнях широкой инициативы снизу и выборного начала (кстати, моделью для нового приходского устава послужил устав, разработанный в правление патриарха Тихона епископом Алеутским и Североамериканским для приходов в Америке) [17]. Согласно соборному определению, Поместный собор епископов, клириков и мирян - «высшая власть - законодательная, административная, судебная и контролирующая», созывается периодически. Патриарх, по уставу, первый среди равных в высшей церковной иерархии, председательствует на Соборе, а также на сессиях Священного синода и заседаниях Высшего церковного совета. Синод должен был состоять из тринадцати членов в следующем составе: председательствующий патриарх и митрополит Киевский как постоянные члены, шесть архиереев, избираемых соборами на трехлетний срок, и пять - вызываемых Синодом из епархий на год. Административно Церковь разделялась на пять митрополичьих округов с митрополитом во главе; округа делились на епархии; пять вызываемых Синодом ежегодно сменяемых епископов и должны были представлять эти округа. В ведение Синода были также переданы вопросы, относящиеся к вероучению, церковной дисциплине и управлению делами Церкви. Вопросы же социального характера - связанные со светским правом, благотворительностью и т.п. - были переданы Высшему церковному совету. Оба органа должны были работать в промежутках между соборами, по-своему ограничивая прерогативы патриарха. Предусматривалось даже дисциплинарное воздействие на патриарха вплоть до отрешения его от престола; правомочия на этот счет закреплялись за советом архиереев в полном его составе, созываемым по решению совместного заседания Синода и Высшего церковного совета [18].
Хотя Собор в основном принял восстановленный Синодом 29 апреля 1917 г. древний принцип выборности духовенства, сделал он это после больших споров и с оговорками. Что касается епископата, то вышеупомянутое постановление осталось в силе только с одной оговоркой, предложенной «Комиссией о "большевизме" в Церкви»: «В случае учинения... насилия над... епископом и в особенности в случае насильственной смерти епископа, епархия... лишается права избрания епископа. Примечание: Епископ остается на кафедре, если канонический суд не усмотрит в его деяниях вины...» [19].
Гораздо больше споров вызвал вопрос о выборных пресвитерах. Критика сводилась к следующему: а) выборный священник не имеет мужества противостоять большевиствующим мирянам; б) при бунтарских настроениях 1918-1919 гг. прихожане будут выбирать себе подобных; в) Христос отбирал себе апостолов, а не они выбирали большинством голосов; г) прихожане будут выбирать себе подобных недоучек или людей вообще без образования, а теперь, как никогда, требуются образованные пастыри. Приводились конкретные примеры, в частности: изгнание прихожанами старого священника, прослужившего на приходе несколько десятков лет, по обвинению в контрреволюции за то, что он с амвона зачитывал послания Собора и патриарха Тихона. Интересно выступление архиепископа Кирилла (будущего Казанского митрополита и кандидата в патриархи, расстрелянного в конце 30-х гг.) против выборов приходских священников. Он ссылался на слова архиепископа Новгородского конца XV в. о том, что прихожане присылают на рукоположение совершенно безграмотных кандидатов. Кирилл считает, что в этом плане ничего не изменилось.
Наиболее яркими высказываниями в защиту выборного духовенства были выступления нижегородского крестьянина Надеждина и священника Альбицкого. Альбицкий напомнил о провале тезиса правительства Николая II - сначала успокоение, потом реформы: «Двенадцать лет ждали успокоения и дождались. Так же будет, если не дадим права прихожанам выдвигать своих кандидатов в священники и иметь право одобрения кандидата от епископа». Альбицкий указал, что лучшие страницы русской церковной истории связаны с выборным началом: и патриарх Гермоген, и Минин. Ошибки могут быть при любой системе, но при выборности священник - свой. А священник Иваницкий добавил, что необходимо восстановить единство Тела Христова, что при бюрократическом начале и власти секретарей единство невозможно. После этих прений Собор принял поправку юриста Кузнецова и епископа Серафима: избрание и назначение на священство и церковно-служительские должности принадлежит епархиальному архиерею, который при этом принимает во внимание и кандидатов, о коих ходатайствует Приходское Собрание.
Но и эта формула не удовлетворила митрополита Антония (Храповицкого), который утверждал, что при тогдашней атмосфере в стране епископ не решится перечить народу, а народ будет выдвигать себе подобных; в то время как нужны именно не подобные: на приход, страдающий от пьянства, нужен священник с большим опытом борьбы с пьянством, на нравственно-распущенную и опустившуюся общину нужен стойкий борец за нравственную чистоту и сам с кристальной репутацией. И вот, считает митрополит Антоний, только епископ, наделенный полнотой власти, сможет делать такие назначения. В выступлении митрополита Антония много противоречий. Во-первых, где гарантия, что сам епископ будет образцом и пастырства, и ума, чтобы делать такие идеальные назначения? Во-вторых, Антоний, с одной стороны, говорит о необходимости просвещенных пастырей и сетует, что прихожане будут выбирать не по этим критериям, а с другой - тут же говорит, что кандидатов в священники с оконченным семинарским образованием почти нет, так как с дипломом в священники идти не хотят, а идут недоучки.
/Кстати, в ходе прений было указано с похвалой, что епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский, который позднее перейдет к староверам) ввел выборность духовенства еще в 1916 г. Аргументы против выборности приходских священников больше всего опирались на то, что террор свидетельствует о неготовности русского народа взять на себя ответственность за выбор своих пастырей. Таковы были аргументы архиепископа Кирилла, будущего главного кандидата в патриархи, который погибнет в гулаговских застенках мученической смертью. Характерно, что и архиепископ Кирилл, и патриарх Тихон, и другие «ведущие представители Церкви обвиняли русский народ, и призывали только, И именно свой, народ к покаянию!» См., напр., «Деяния» 28 февраля (13 марта) 1918 г./
Тем не менее, Собор оставил эти соображения без последствий, и вышеприведенная формулировка вошла параграфом 15 в Приходской Устав [20].
Другие важные постановления Собора по вопросам церковного права касались проповеди, монашества и статуса женщины в Церкви. Постановлялось читать проповедь на всех богослужениях, а не только по воскресным дням и великим праздникам, как то было до революции. Проповедническая миссия возлагалась не только на епископов и священников - деятельному распространению слова Божьего отныне должны были служить и церковнослужители низшего ранга, а также прихожане - наиболее подготовленные и преданные делу Церкви. Поощрялось использование местных языков. При этом специально подчеркивалось, что в условиях светского, атеистического государства проповедь должна иметь самый просвещенный характер.
Решениями о монашестве Собор восстановил автономию и внутренне демократический строй жизни монастыря, а также возложил на него новую, более важную миссию в делах церковного просвещения и обучения. Помимо прочего, речь шла о необходимости специальных академий и школ для монашествующих. Чтобы монастырям было легче сноситься и сотрудничать друг с другом, предполагалось периодически накануне Всероссийских соборов проводить съезды представителей монастырей. Монашествующие богословы объединялись во Всероссийское монастырское братство церковного просвещения; для встреч и работы этого братства предполагалось отвести несколько монастырей [21].
Очень интересной была дискуссия по вопросу о роли и правах женщин в деятельности Церкви. Проект отдела, рассматривавшего вопрос о роли женщин в Церкви, предлагал предоставить женщинам возможность участвовать с полными правами в приходских и епархиальных собраниях, исполнять должности псаломщиц и церковных сестер с разрешением входить в алтарь и даже восстановить древний чин диаконис. За восстановление диаконис очень убедительно выступил профессор Московской духовной академии Громогласов, член Предсоборного и Высшего церковного советов. Он указал, что в Византии диаконис рукополагал епископ, произнося молитву: «Божественная благодать всегда немощная, врачующая», «возлагал на шею диаконисы орарь... препоясывая крестообразно... во время Св. Причащения диакониса причащалась Св. Таинства сейчас же после диакона, а по окончании причащения епископ передавал ей чашу и она ставила ее на Св. Трапезу». Что касается вхождения в алтарь, то Громогласов ссылается на канон (69-е правило VI Вселенского собора /VI Вселенский собор (III Константинопольский) состоялся в 680-681 гг./), запрещающий вход в алтарь вообще мирянам. Практика же оказалась другой, но нет канона, запрещающего вход в алтарь именно женщинам. Далее, опираясь на цитаты, он указывает, что диакониса официально считалась членом клира. Членами клира являются и псаломщики.
Тем не менее, было принято компромиссное решение, буквально на последнем заседании Собора, 7(20) сентября 1918 г. Определение дает женщинам право, сверх занятия должностей церковных старост и полноправного участия в приходских собраниях и советах, также:
1. а) участвовать в Благочиннических и Епархиальных собраниях;
б) занимать должности во всех епархиальных просветительных, благотворительных, миссионерских и церковно-хозяйственных учреждениях, за исключением Благочиннического и Епархиального советов и учреждений судебных и административных.
2. В исключительных случаях допускать женщин к исполнению должности псаломщика со всеми правами и обязанностями псаломщиков, но без включения в клир [22].
Учитывая неопределенность положения и неизвестность будущего, Собор в течение 1918 г. принял ряд экстренных постановлений.
Патриарху предписывалось собрать следующий Собор не позже 1921 г., т.е. устанавливались как бы сроки: не меньше одного Поместного собора в три года. В течение этого трехлетнего срока члены Собора сохраняют за собой полномочия соборян и, как таковые, имеют право участвовать в епархиальных, уездных и окружных собраниях. В свою очередь патриарх имеет право в любое время до избрания нового Собора созывать Священный собор в его нынешнем составе [23].
Кроме того, патриарху было дано Собором право, на случай невозможности созывать Собор или даже Синод, управлять Церковью единолично. Ему также было поручено при роспуске Собора составить завещание, в котором указать трех лиц по нисходящей предпочтения, которым следует стать местоблюстителями патриаршего престола в случае, если внешние условия лишат патриарха возможности выполнять свои функции или в случае его смерти и невозможности созвать Собор для избрания нового патриарха. Имена кандидатов в местоблюстители должны быть тайной и пребывать в запечатанном виде до смерти или выбытия патриарха со своего поста [24].
Рассчитывая собраться на следующую сессию в 1919 г., Собор определил следующие еще не рассмотренные или не окончательно решенные темы для обсуждения и принятия по ним решений. По этим темам были внесены доклады на последнее, 170-е соборное деяние, 7 (20) сентября 1918 г. Из этого списка мы перечисляем только те, по которым не было Собором принято никаких решений, или совсем не обсуждавшиеся за недостатком времени, но представлявшие значительный интерес:
1. Об учреждении Патриаршей палаты церковного искусства;
2. Об основных положениях Библейского совета при Высшем церковном управлении (ВЦУ);
3. Об устройстве Православной церкви в Финляндии;
4. О Грузинской автокефалии;
5. О Церковно-издательском отделе;
6. Об уставе устройства церковного суда и судопроизводства;
7. О расторжении освященных Церковью браков;
8. Об уставе православных академий и о высшей церковно-богословской школе;
9. О старом и новом календаре для Церкви;
10. О внешкольном религиозном просвещении народа;
11. О правовом положении духовенства в русском государстве;
12. Об образовательном цензе русского духовенства;
13. О восстановлении чина диаконис.
Всего предстояло рассмотреть 23 доклада, представленных 23 Отделами Собора, которые и разрабатывали проекты определений и постановлений, вносимые затем на пленарные заседания Собора [25]. Был среди этих отделов и Отдел Богослужения, проповедничества и храмов, который выполнил свою функцию по определению о проповедничестве и подготовил доклад о календаре, но которому предстояло разработать тему о литургических реформах, в том числе и по вопросу литургического языка. Несомненно, продлись Собор еще на 1919 г., Церковь вступила бы в наш бурный XX в. «во всеоружии», не «пережитком отсталого царизма», как ее представляла богоборческая пропаганда, а живым динамичным организмом, непоколебимым в своих веручительских основах, но откликающимся на требования века, отвечающим духовным запросам и понятиям современного человека. Именно такого оживления и «омоложения» Церкви новые власти не желали допустить и не допустили, не дав Собору возобновить свои сессии, лишив Церковь и имущества, и всех прав в обществе и подсовывая «обновленчество» вместо обновления. Но об этом речь пойдет ниже.
Собор и украинский вопрос
В марте 1917 г. на Украине возникла Украинская центральная рада, или Национальный украинский совет, который сначала объявил об автономии, а в январе 1918 г. и о независимости Украины; параллельно этим политическим стремлениям проявлены на Украине и аналогичные церковные стремления. Они приняли две формы: за автономную Украинскую православную церковь в составе Всероссийской и за полную автокефалию. Центральная Рада, а затем и петлюровская Директория, естественно, поддерживали автокефалистов, которые еще весной 1917 г. образовали Церковный украинский комитет, стремившийся всячески обособить Православную церковь на Украине от Русской православной церкви и от московского Собора. В ноябре 1917 г. этот Комитет преобразовался в Церковную Раду (Церковный совет), которая сразу же наметила своей целью созыв Поместного Всеукраинского Собора. На московском Соборе к идее созвать особый Украинский собор отнеслись положительно, «лишь бы он был созван по благословению патриарха» [26].
И это несмотря на то, что с самого начала в Киеве сложились нездоровые отношения между новыми церковными органами, в том числе Церковным советом и митрополитом Владимиром.
/ Владимир (Богоявленский Василий Никифорович, 1848-1918) - митрополит Киевский и Галицкий; убит при невыясненных обстоятельствах в Киеве, вблизи Киево-Печерской лавры./
Согласно докладам Церковного совета, митрополит Владимир отказывается признавать этот или какие-либо другие новые церковные органы, «травит комиссара от духовенства священника Ф. И. Поспеловского» и заявляет, что никаких новшеств и новых органов он не допустит до созыва московского Собора и принятия там соответствующих решений [27]. Характерен доклад об обстоятельствах убийства митрополита Владимира, сделанный на московском Соборе архимандритом Матфеем, ездившим в Киев для расследования дела. Из него явствует, что покойный митрополит не желал признавать украинофильской церковной партии, а именно украинофилы составляли большинство монахов Киево-Печерской лавры, где он проживал. Монахи выбрали новый состав духовного собора, который митрополит отказался признать. Монахи хотели снять наместника Лавры о. Амвросия, который и сам соглашался уйти на покой, но митрополит этого не допустил. Возвращающегося с московского Собора в декабре 1917 г. Владимира в Киеве никто не встретил, так как он отказывался признавать Церковную Раду, в отличие от архиепископа Евлогия Волынского/Евлогий (Георгиевский Василий Семенович, 1868-1946) - архиепископ с 1912 г.; управлял Холмской и Волынской епархиями; член государственной Думы 2-го и 3-го созывов; эмигрировал из России в 1919 г.; митрополит Западноевропейский; умер и похоронен в Париже/, который наряду с некоторыми другими архиереями признал Раду «правомочным органом церковной власти на Украине» - без согласия митрополита Владимира. Последний заявил, что он скорее умрет, чем пойдет на компромиссы, в которых обвинил Евлогия и других духовных лиц. 26 января (8 февраля) 1918 г. вооруженная банда, ночевавшая до этого в монастыре, сделала у митрополита обыск и на глазах у всех монахов увела его за угол монастыря, где и расстреляла. Никто из монахов и из группы богомольцев в 100 - 200 человек, видевших это, не вмешался, не поднял тревоги, никто и не обеспокоился долгим отсутствием митрополита; и только на следующий день одна богомолка сообщила монахам, что тело митрополита лежит у монастырской стены. Большевики поспешили уведомить монахов и Церковь, что они никакого отношения к убийству не имели [28]. Этот эпизод свидетельствует, конечно, о серьезных трениях и недовольстве в украинской церковной среде того времени.
Несмотря на все эти трения, патриарх дал свое благословение и направил на Собор в Киеве депутацию во главе с митрополитом Платоном (Рождественским).
/Платон (Рождественский Порфирий, 1866-1934) - архиепископ Алеутский и Североамериканский с 1907 г./
Украинский собор открылся 7(20) января 1918 г. С вступлением в Киев большевиков 9(22) февраля Собор начал распадаться - многие его участники разбежались, - но голосование в этом уменьшенном составе дало большинство все же автономистам, а не автокефалистам. Сессия была прервана.
Возобновился Собор уже после немецкой оккупации 7(20) июня 1918 г., теперь под председательством нового Киевского митрополита Антония (Храповицкого), назначенного туда патриархом и московским Собором после убийства митрополита Владимира.
Активным участником этого возобновленного Собора был и архиепископ Евлогий Волынский (Георгиевский), будущий экзарх Московского патриарха в Западной Европе. Несмотря на то, что и эта сессия Собора была созвана Всеукраинской Церковной Радой, которая вела на Соборе усиленную борьбу за полную автокефалию, автономисты победили 250 голосами против 80.
9 (22) июля Собор принял Положение о временном высшем управлении Православной церкви на Украине «на началах автономии... в канонической связи с патриархом Всероссийским», за которым оставляются следующие права: утверждать и благословлять Киевского митрополита; принимать жалобы на последнего, обладая правом высшего апелляционного суда над епископами украинских епархий; благословлять созыв церковных соборов на Украине; утвердить Положение об управлении Православной церкви на Украине. «Имя патриарха Всероссийского возносится за богослужением во всех храмах Православной церкви на Украине». Все остальные функции и права возлагаются на внутренние украинские церковные органы: Священный собор всех православных епископов украинских епархий и Высший церковный совет.
«Высшим органом церковной... власти является Украинский церковный собор», который созывается не реже одного раза в три года.
Всех украинских епископов, кроме митрополита Киевского, «утверждает Священный собор украинских епископов», который собирается не реже одного раза в год. Высший церковный совет при митрополите Киевском состоит из трех епископов (помимо митрополита), четырех клириков (из коих один - псаломщик) и шести мирян. Клирики и миряне избираются в Совет на Украинском церковном соборе сроком на три года.
Собор епископов ведает вопросами вероучения, богослужения, церковного управления, суда и дисциплины.
Высший церковный совет ведает внешней стороной жизни Церкви: административной, хозяйственной, школьно-просветительной, церковно-правовой, ревизионной деятельностью.
Оба органа подотчетны Всеукраинскому собору духовенства и мирян.
Отношения с Державой Украинской поддерживаются с церковной стороны митрополитом Киевским, как полномочным представителем Церкви, а со стороны Державы Украинской - министром вероисповеданий, «который должен быть православной веры».
«Все постановления Всероссийского Церковного Собора и Святейшего Патриарха должны быть, безусловно, обязательны для всех епархий Украины» [29].
7 (20) сентября, т.е. в последний день заседаний московского Собора, было одобрено украинское Положение, признана автономия Украинской православной церкви (УПЦ) и «Определение Священного собора Православной Российской Церкви... о Высшем управлении Православной Церкви на Украине». Оно в основном повторяло украинское Положение с некоторыми уточнениями, как-то: «Автономия Украинской Церкви простирается на местные церковные дела... и не простирается на дела общецерковного значения». И далее:
«Епископы и представители клира и мирян Украинских епархий участвуют во Всероссийских церковных соборах... Митрополит Киевский, по должности, и один из архиереев Украинских епархий, по очереди... участвуют в Священном Синоде».
«Святейший Патриарх может посылать своих представителей на Украинский Собор» [30].
Если взглянуть на эти оба документа глазами историка конца XX в., то вряд ли можно назвать статус УПЦ, вытекающий из них, настоящей автономией, особенно если сравнить их, например, с современной автономией Православной церкви в Финляндии или Японии, где только национальный глава Церкви должен быть подтвержден и одобрен соответствующим патриархом. В вышеприведенных же (в сокращении и переложении) документах слова об обязательности для всех епархий Украины всех постановлений Всероссийских собора и патриарха, казалось бы, перечеркивают предшествующие утверждения о независимости и самостоятельности УПЦ в своих внутренних делах. Ведь патриаршие постановления могут касаться и внутренних дел УПЦ! Если учесть, что одновременно Собор постановил разделить всю Церковь на самоуправляющиеся митрополичьи округа, то, пожалуй, автономия УПЦ отличается от предполагавшихся округов лишь тем, что для нее было выработано два определенных документа (в отношении митрополий таковых уточнений выработано не было), да еще тем, что в УПЦ допускалось использование украинского языка в богослужении. Но на местных языках давно уже служили в Сибири, в Казанской и Финляндской епархиях и т.д.
Однако историк должен уметь переноситься умом в ту эпоху, о которой идет речь. И если мы сравним эти постановления с той жесточайшей централизацией, в которой Церковь жила предыдущие два века, и с тем никому не подотчетным контролем сверху, которому Церковь и все ее служители должны были подчиняться, то соборные постановления, в частности решение о самом принципе автономии УПЦ, выглядят прямо-таки революционно.
Недаром видный восточногерманский богослов и историк Церкви Гюнтер Шульц говорит, что в свое второе тысячелетие РПЦ вступила Собором 1917-1918 гг., а не формальной датой 1988 г. И решения и постановка самих вопросов (например, о диаконисах, церковных проповедницах и пр.) на Соборе во многом опережали весь остальной христианский мир. И поэтому, говорит профессор Г. Шульц, теперь, после всех гонений, сделавших невозможным осуществление большинства постановлений и предложений Собора, для того чтобы войти в свое второе тысячелетие, современной РПЦ надо всего лишь вернуться к Собору 1917-1918 гг., подтвердить и принять к действию все его основные постановления, начать жить жизнью, предусмотренной этими постановлениями, и разрабатывать те вопросы повестки московского Собора, которые он не успел довести до конца [31].
Помехой, остановившей деятельность Собора и сделавшей невозможным выполнение его решений, явилось, конечно, ленинское государство. И поэтому теперь нам предстоит кратко рассмотреть взаимоотношения Собора и зарождающегося ленинского государства.
Собор и ленинское государство
Находясь в плену марксистских представлений, согласно которым религия есть не более чем надстройка над неким материальным базисом, Ленин первое время был всецело убежден в том, что он разом покончит с церковью одним ударом - попросту лишив ее собственности. По Декрету о земле от 8 ноября Церковь в целом, а вместе с нею и приходское духовенство лишались прав собственности на землю. За ним 4 (17) декабря следует декрет о земельных комитетах, по которому все сельскохозяйственные земли, «включая и все церковные и монастырские, отбирались в руки государства». Как указывает А. В. Карташев, никаких предварительных переговоров с Церковью перед изданием этого декрета не было.
11 (24) декабря 1917 г. появляется декрет о передаче всех церковных школ в Комиссариат просвещения, т.е. лишение Церкви всех семинарий, училищ, академий и всего связанного с ними имущества.
18 (31) декабря аннулируется в глазах государства действенность церковного брака и вводится гражданский [32].
Затем в январе 1918 г. публикуются тезисы Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви, окончательная версия которого станет известна под названием Декрета 20 января (1918 г.). На это реагирует Вениамин, митрополит Петроградский.
/ Вениамин (Казанский Василий Павлович, 1874-1922) - митрополит Петроградский и Гдовский. В июне 1922 г. был арестован по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей и расстрелян. Реабилитирован в 1991. Канонизирован РПЦ./
В письме Совнаркому от 10 (23) января он предупреждал, что опубликование такого декрета вызовет бунты и кровопролития. По-видимому, с того момента советские власти занесли митрополита в свой черный список. О такой «дерзости» митрополита помнили еще и через двадцать лет, когда известный тогда антирелигиозный автор Ф. Мегружан назовет это письмо попыткой «шантажировать Совет Народных Комиссаров» [33].
В 1918 г. посыпался ряд декретов и постановлений, направленных на удушение Церкви. Самый важный из них - это, конечно, уже упомянутый Декрет 20 января (2 февраля н.ст.), который лишал Церковь всего имущества, движимого и недвижимого, и права владеть им. При этом прекращались всякие государственные субсидии церковным и религиозным организациям. Отныне религиозные общества могли получить необходимые для совершения богослужения здания и «предметы» не иначе как на условиях «бесплатного пользования» и с разрешения местной или центральной властей. При этом, однако, полученное Церковью «в бесплатное пользование» имущество подлежало налогообложению (по статьям, предусмотренным для частного предпринимательства!).
Во исполнение декрета у Церкви сразу же было отобрано без малого шесть тысяч храмов и монастырей - как «особо ценные памятники» истории или архитектуры, подлежащие переходу «под охрану государства». Были закрыты и все банковские счета религиозных ассоциаций.
Декретом от 20 января, кроме того, запрещалось «преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы»: «Граждане могут обучать и обучаться религии (только) частным образом». Понятие «граждане», естественно, было отнесено лишь ко взрослым людям. Все церковные и религиозные общества были подчинены общим положениям о частных обществах и союзах (но не общественных организациях) и лишены каких бы то ни было прав на «принудительные взыскания сборов и обложений», равно как на наложение мер принуждения или наказания в отношении своих членов. Поскольку отныне в качестве договаривающейся стороны при получении в пользование молитвенных домов рассматривались лишь группы мирян, духовенство, включая патриарха и епископов, юридически оказывалось не у дел; власть епископа над паствой теперь всецело определялась доброй волей верующих и мерой их готовности исполнять преподанные им наставления и указания, в силу чего указания эти приобретали некий просительный характер. Сама ситуация несла в себе приглашение к конфликту, к расколу, который и не заставил себя долго ждать.
Декрет 20 января - классическое свидетельство попытки Ленина дословно следовать заветам Марксова учения о религии как духовной надстройке на материальном базисе. Следует убрать этот базис - имущество и средства доходов Церкви, - и Церковь отомрет сама по себе. К этой же категории относится зачисление духовенства в число лишенцев, которые при карточной системе эпохи военного коммунизма обрекались на голодную смерть, если бы не помощь верующих.
Когда к 1921 г. становится ясно, что Церковь отмирать не собирается, начинают применяться уже меры прямого централизованного преследования, о которых будет сказано позже. А пока, 6 (19) апреля 1918 г., советская печать оповестила об открытии специальной («ликвидационной») комиссии при наркоме юстиции для проведения в жизнь Декрета от 20 января для упорядочения деятельности местных властей в этой сфере и выяснения осложнений с Церковью. Но, по-видимому, реально эта комиссия была создана гораздо позже, так как еще 6 (19) марта депутации от Собора, прибывшей в Совнарком, чтобы заявить протест Церкви против Декрета 20 января, было заявлено, что «для подробного выяснения границ и способов осуществления декрета будет создана Комиссия с участием представителей всех вероисповеданий». Как подчеркивается в Заявлении Собора по этому поводу, ни в какие совещательные комиссии церкви приглашены не были. Вместо этого появились дальнейшие постановления: «об изнесении всех священных изображений из школьных зданий... запрещение преподавания Закона Божьего... об отнятии всех духовно-учебных заведений... о привлечении всех священнослужителей и монахов в тыловое ополчение... об упразднении всех церквей при государственных и общественных учреждениях». И, наконец, постановление наркома юстиции о порядке проведения в жизнь Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви от 30 августа 1918 г. н. ст. [34].
Итак, мы видим, что Собор, Церковь не уклонялись от социальной ответственности. Собор вступал открыто в противоборство с наступлением нового государства на Церковь. Церковь не могла быть положительно расположенной к политическому строю с программой уничтожения религии на его знаменах. Противостояние Церкви было упреждающей и защитной реакцией на наступление государства и насилие его над Церковью. Но это не равнозначно априорной враждебности Церкви по отношению к этому новому государству, которую приписывали ей советские авторы [35]. Были отдельные резкие выступления на Соборе, но политика Собора, его решения и постановления фактически всегда сохраняли политический нейтралитет, стремились к обретению модуса вивенди, способа сосуществования с новым строем, позволяя себе только моральные суждения и осуждения отдельных действий. Достаточно пристально посмотреть на все постановления Собора, имевшие какое-либо отношение к политике, чтобы в этом убедиться.
Еще до прихода к власти большевиков Собор решает не участвовать в сиюминутной политической борьбе, отказавшись 30 сентября (13 октября) послать делегатов на петроградский «Предпарламент», созванный Керенским. 8 (21) октября Собор выпускает послание «против разграбления чужих, в том числе церковных, имуществ» [36].
2 (13 ноября), к концу восстания московских юнкеров, Собор обращается к обеим сторонам с призывом не мстить, прекратить кровопролитие и проявить милосердие к побежденным.
11 (24 ноября) Собор принимает решение об отпевании погибших с обеих сторон и обращается ко всему русскому народу покаяться в грехе братоубийства, пророчески предупреждая, что мировое братство не построить путем всемирного междоусобия [37].
Чтобы доказать априорно антисоветскую установку патриарха Тихона, и присяжные атеистические авторы, и крайне правые зарубежные карловчане указывают на знаменитую анафему 19 января 1918 г., которую и те и другие называют анафемой большевикам и советской власти. Но в этом соборном послании нет ни единого слова ни о большевиках, ни о советской власти. Вот главные места из него:
Ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем не повинных... людей.
Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы...
Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только... хотя по рождению своему принадлежите к церкви Православной...
Кого же Собор отлучает здесь от Церкви? Да всех, кто терроризировал население. Тут и банды дезертиров, называвшие себя большевиками, тут и анархисты Махно и Григорьева, тут и большевистские комиссары на местах, тут и молодчики из ЧеКа; а в ходе гражданской войны немало зверств будет совершено и отдельными головорезами и карательными отрядами белой армии, особенно в Сибири. Какова прямая ответственность центрального ленинского советского правительства в зверствах на местах, предстоит выяснить историкам. Но факт тот, что послание реагировало непосредственно на зверства и террор, и было бы противоестественно, если бы Церковь Христова не протестовала против убийств и надругательств, как над отдельными людьми, так и над Церковью и ее служителями.
Далее, это же послание обращалось к верующим - встать на защиту Церкви, но не при помощи оружия, а покаянием:
архипастыри, пастыри, сыны мои и дщери о Христе: спешите с проповедью покаяния, с призывом к прекращению братоубийственных распрей... устрояйте духовные союзы... которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления... [38].
Итак, речь идет только о духовной борьбе, об активизации мирян в защите их церквей. Ведь в тот же день была, например, в Петрограде попытка Красной гвардии захватить Александро-Невскую лавру, причем был убит совершенно безоружный священник Петр Скипетров. Попытка не удалась, так как монахи ударили в набат и стеклась огромная толпа верующих, предотвратившая своей массовостью акцию Красной гвардии [39].
На другой день в «Известиях» был напечатан Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Как мы уже отмечали, декрет не был ответом на патриаршее анафематствование, так как тезисы его были опубликованы 24 днями раньше.
Характерно для нравственной личности патриарха, что это воззвание с анафематствованием он выпустил между сессиями Собора, чтобы взять всю ответственность за него на себя, не перекладывая ее на остальное духовенство и мирян и, по возможности, уберегая их от прямых преследований со стороны властей.
/Профессор И. М. Громогласов касается вопроса, почему патриарх решил обнародовать это послание самостоятельно, без Собора. Он считает, что «Святейшему Патриарху было угодно принять лично на себя все последствия, какие могут произойти в связи с его посланием». Тот же Громогласов обрывает выступление на Соборе священника Востокова, который взывает к восстановлению монархии. Громогласов замечает, что для Церкви суть не в том, будет ли земной царь или президент, а в том, «чтобы был Небесный Царь - Христос»./
Но Собор, собравшийся на очередную сессию 20 января (2 февраля), оказал полную поддержку посланию (воззванию) патриарха; а участник Собора Карташев пишет, что оно вызвало большой подъем среди верующих, услышавших наконец решительный и самостоятельный голос Церкви, нравственное и организационное ее руководство для пастырей и паствы на новые времена [40], что, в частности, было продемонстрировано во время приезда патриарха в Петроград; его здесь ожидала какая-то совершенно необыкновенная демонстрация преданности: непрерывная цепочка людей, стоящих на коленях, протянулась вдоль всего пути его следования от вокзала до Казанского собора. Все это дало патриарху мужество напрямую выступить и с обращением лично к Ленину - в связи с первой годовщиной Октябрьской революции; в нем, перечислив деяния большевистского режима, патриарх потребовал прекратить кровопролитие и положить конец преследованиям за веру. Власти ответили новым ударом: в течение 1918-1920-х гг. были убиты, по меньшей мере, двадцать восемь епископов, тысячи священников были посажены в тюрьмы или также убиты; а число мирян, заплативших жизнью за защиту интересов Церкви или просто за веру, по дошедшим до нас сведениям, составило двенадцать тысяч. Самого патриарха власти после долгих дискуссий решили пока не трогать, тем более что он находился под круглосуточной охраной добровольно сформировавшихся и невооруженных, но от этого не менее надежных отрядов верующих, - однако, он был как «буржуазный элемент», лишен пайка, но и здесь верующие взяли на себя заботы о его обеспечении. У Церкви были отобраны типографии, ряд храмов и монастырей.
Но вернемся к теме политического нейтралитета Церкви в гражданской войне. Он выражается, прежде всего, в повторных призывах ко всем сторонам к милосердию, прекращению братоубийственной войны. Таково обращение 15 марта н.ст. В эти же дни патриарх категорически отказывает тайному посланцу белых генералов князю Григорию Трубецкому дать даже тайное благословение белой борьбе, даже благословение лично белым генералам. Патриарх отказывается благословлять братоубийство, от кого бы оно ни исходило, разделять паству, которая была в рядах всех воюющих сторон [41].
Против оппортунизма Церкви говорит и реакция Собора на вести об убийстве большевиками Николая II. Решение служить по нему панихиды - на Соборе и по епархиям - было принято не без споров. Некий священник Филоненко опасался реакции большевиков, которые-де обвинят Церковь в монархизме. На что ему было отвечено: а) Николай II был членом Церкви и главой православного государства; долг Церкви почтить заупокойной молитвой своего духовного сына; б) если Церковь этого не сделает, то те же большевики обвинят Церковь в оппортунизме и беспринципности; 25 лет провозглашали его помазанником Божьим, а тут отвернулись [42].
Собор не замалчивал гонений по отношению к Церкви, духовенству, верующим и вообще к населению страны. 5 (18) апреля 1918 г. Собор издал определение «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную церковь». Эти мероприятия включают повсеместные моления за гонимых, установление дня 25 января ст.ст. как дня всех новых исповедников и мучеников (неправильно этот день назван днем убийства митрополита Владимира Киевского, на самом деле убитого 26 января) и пр. Но он всегда и последовательно стремился к миру, к установлению нормальных, взаимно лояльных отношений с новой властью. Патриарх признал ее «высшим нашим правительством» даже в слове на заупокойной литургии по Николаю II, назвав, однако, убийство им царя «ужасным делом». В этом же ключе, в надежде на умиротворение, патриарший Синод незадолго до закрытия Собора протягивает власти руку в следующих словах: «...наш российский (а не "жидо-масонский", как модно утверждать в России 90-х гг.! - Д.П.) коммунизм, будучи духовным явлением антихристианской сущности, исповедуется и проводится в жизнь людьми... еврейского, насыщенного преданиями христианства, духовного воспитания», т.е. и его почва является почвой «общечеловеческой нравственности и культурности», которой чужды по духу «последние приказы власти к захвату... заложников... массовому их расстрелу без суда, (которые) возвращают... из крещеной культурной Европы куда-то в глубь Африки». И Синод призывает Совнарком «отменить действие данной инструкции» [43]. Как видим, тут явствует признание Церковью советской власти как своей власти, по отношению к которой Церковь использует свое древнее нравственное право «печалования».
Окончательно и определенно эта позиция гражданской лояльности Церкви по отношению к новой власти высказана в патриаршем послании от 8 октября н. ст. 1919 г., которое является в то же время ярким доказательством того, что, осуждая братоубийство, патриарх не разделял людей на белых, красных, зеленых. Заявляя о лояльности Церкви к советской власти, патриарх говорит, что Церковь не может благословлять никакое иностранное вмешательство в судьбы России, ибо «никто и ничто не спасет Россию от нестроения... пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих... не "возродится духовно в нового человека"». Послание решительно запрещает духовенству встречать белых колокольным звоном и молебнами, показывать свое предпочтение той или иной из борющихся сторон.
Примечания
[1]. Simon. Church, State. P. 28; Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. Париж: ИМКА-пресс, 1977. С. 26-27, 202-207.
[2]. Curtiss J. The Russian Church and the Soviet State, 1917-1950. Boston: Little Bvown, 1953. P. 15-17.
[3]. См.: Введенский А. И. Церковь и государство. М., 1923. С. 39-36. Православная идея соборности - духовной ответственности Церкви за всю национальную паству, а не только за отдельных людей - была сформулирована одним из 1 наиболее интеллигентных епископов РПЦ, Андреем (Ухтомским), в разговоре с Керенским в 1917 г.: «Отделить российское государство от церкви - значит отделить народ от его совести, лишить его нравственной опоры» (см.: Поповский М. Протопоп Аввакум XX века // Русская мысль. 1981. 27 августа. С. 12).
[4]. Карташев А. В. Революция и собор 1917-1918 гг. // Богословская мысль. Париж: Св. Сергиевский богословский ин-т, 1942. С. 77-78; Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. С. 203.
[5]. Там же. С. 203-207.
[6]. Карташев А.В. Указ. соч. С. 87.
[7]. О соборности, митрополичьих округах и патриаршестве // Вестник Священного Синода православной российской церкви. 1925. № 2. С. 15. Архимандрит Илларион (Троицкий) также подтверждает, что Предсоборный совет принял отрицательное решение в отношении патриаршества (см.: Деяния... 2:382).
[8]. Выступление Б. В. Титлинова на Соборе. Деяния... 2А:339.
[9]. См.: Устав собора. - Деяния... 1:38-51.
[10]. Речь идет, в частности, о заседании от 18(31) октября 1918 г., на котором некто Д. И. Волков, именно так говоря о Временном правительстве, встретил поддержку со стороны многих делегатов. (См. Деяния (заседания от 18(31) октября 1918 г. и далее).)
[11]. См. соответствующие тома Деяний.
[12]. Волков С. А. Архиепископ Илларион (Троицкий) // Вестник русского студенческого христианского движения. 1981. № 134. С. 227-233.
[13]. Там же. G. 377-383, а также приложение 1 в Деяниях... 2:17-21.
[14]. Трубецкой Г. Н. Красная Россия и Святая Русь. Париж, 193 V. С. 42.
[15]. См.: Bogolepov. Church Reforms in Russia, 1905-1918. Bridgeport, 1966. P. 50.
[16]. ЦГИА (Ленинград); ф. 833, оп. 1, д. 24 - Деяния Собора, машинопись: Деяние 163, л. 350. 30. VIII. 1918 г.
[17]. См.: Приходской устав православной церкви. Варшава, 1922. С. 1-28.
[18]. Священный Собор Православной Российской Церкви: Собрание определений и постановлений: Приложения к Деяниям. М., 1918. 1:7-16; 4:3-12.
[19]. Определение Священного Собора Православной Российской Церкви о мероприятиях к прекращению нестроений в церковной жизни. 6(19)IV 1918 г.- ЦГИА, ф. 833, оп. 1, д. 35, л. 310, с. 3.
[20]. См.: Прения на заседаниях Собора 28.II(13.III) и 5(18)IV 1918 г. в Деяниях (там же, д. 7, 8, 9, 33).
[21]. Там же - 2:9-12; 4:31-43.
[22]. Деяния 133 и 170, 11(24)VII и 7(20)IХ 1918 г. ЦГИА(Л.), ф. 833, оп. 1, д. 17, 26, л. 2-55, 145-146, соотв. текст «Определения» в «Собрании определений и постановлений» (Изд. Соборного совета, 1918. Вып. 4. С. 47).
[23]. Собрание определений... Вып. 4. Определения 5(18) и 7(20) IХ 1918. С. 9, 10 соотв.
[24]. Регельсон Л. Указ. соч. С. 228-229; Митрополит Елевферий Литовский. Мой ответ митрополиту Антонию. Париж, 1935, С. 15 и пр. У Регельсона даты принятия этого решения - 25. I (7. II) и, на закрытом заседании Собора, 3(16) II 1918 г.
[25]. ЦГИА. Предисловие к ф. 833, оп. 1; Деяние 170 - там же, д. 26, л. 196.
[26]. Доклад архиепископа Митрофана Астраханского по украинскому вопросу и епископа Чигиринского Николая, присланного на Собор митрополитом Антонием. - Деяние 16, 31.VIII(13.IX) 1918 г., ЦГИА, ф. 833, оп. 1, д. 25, л. 18-70.
[27]. Донесение членов Киевского Церковно-епархиального совета Обер-прокурору Священного Синода В. Львову, 7 июля 1917 г. (ЦГИА, ф. 797, оп. 96, д. 294).
[28]. Деяние 145, 3(16)VHI 1918 г. - ЦГИА, ф. 833, оп. 1, д. 21, л. 60-69.
[29]. Доклады архиепископа Митрофана и епископа Николая см. примеч. 15. Деяния 137 и 167 - ЦГИА, там же, д. 18 и 25, 19.VII(1.VIII) и 4(17) IX. 1918 г., л. 147-154 и 170-228; Положение о временном высшем управлении Православной Церкви на Украине (Принято Собором Украинской Церкви 9.VII 1918 г.) // Собрание определений... Вып. 4. С. 17-19.
[30]. Определение Священного Собора Православной Российской Церкви по проекту положения о Временном Высшем Управлении Православной Церкви на Украине, 7(20) IХ 1918 г. // Собрание определений. Вып. 4. С. 15-16.
[31]. Shulch G. Begann für die Russische orthodoxe Kirche das dritte Jahrhundert im Jahre 1917: Конференция в Лютеранской Академии Баварии. Тутцинг, 1990.
[32]. Карташев А.В. Указ. соч. С. 99.
[33]. Там же. С. 99-100; Мергужан Ф. - статья в сборнике «ХХ-летие отделения церкви от государства» (М., 1938. С. 45).
[34]. Заявление Святейшего Патриарха и Собора 25.VHI(7.IX)1918т. Деяние 159- ЦГИА, там же, д. 24, л. 124-129. См. Циркуляр Наркомпроса от 22.VIII 1918 г. об освобождении помещений из-под домовых церквей при учебных заведениях и о ликвидации имуществ этих церквей и Постановление Наркомата юстиции о порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства...» (Гидулянов П. В. Отделение церкви от государства. М.: НКЮ РСФСР, 1926. С. 180-181,622-629).
[35]. Напр.: Шишкин А. А. Сущность и критическая оценка «обновленческого» раскола Русской православной церкви. Казань: Университетское изд-во, 1970. С. 14-26; Гордиенко Н. С. Современное русское православие. Л., 1988. С. 27-37.
[36]. Карташев А. В. Указ. соч. С. 93.
[37]. Регельсон Л. Указ. соч. С. 215-218.
[38]. Там же. С. 225-226.
[39]. Карташев А. В. Указ. соч. С. 100.
[40]. Там же. С. 100; см. также Деяние 67. Кн. 6. Вып. 1. С. 38-49.
[41]. Регельсон Л. Указ. соч. С. 233.
[42]. Деяние 6(19)VII 1918 г. - ЦГИА, там же, д. 16, л. 156-174.
[43]. Регельсон Л. Указ. соч. С. 54-57, 244-245; ЦГИА, ф. 8-31, оп. 1.8.69. 25.VIII (7.IX) 1918, С. 4-10.
[44]. Регельсон Л. Указ. соч. С. 262-264.
[45]. Булгаков С. Об отношении Церкви к Государству. - Деяния 41. Деяния. Кн. 4. С. 13-15; Определение Свящ. Собора... о правовом положении Православной Российской Церкви 2.XII 1917 г. - Собрание определений... Вып. 2. С. 6-8.
[46]. См.: Митрополит Елевферий Литовский. Мой ответ митрополиту Антонию. Париж, 1935. С. 15 и далее.
[47]. Карташев А. В. Указ. соч. С. 76-84. Эти факты опровергают общепринятую схему присяжных советских «религиоведов» о «классовом» разделении на Соборе между епископатом и приходским духовенством.
[48]. Деяния 153, 159 и 161, 18(31)VIII, 24.VIII(6.IX) и 27.VIII(9.IX) - ЦГИА, ф. 833, оп. 1, д. 23, 24, л. 61-85, 124-129 и 199-200.
[49]. Там же. Деяние 153, л. 61-85, 137-139.
[50]. Об этом см.: Zatko James. Descent into the Hell: The Destruction of the Roman Catholic Church in Russia, 1917-1923. Notre Dame, Ind.: University Press, 1965. P. 72-73.
