«Справедливо и истинно святую Марию называем Богородицею, ибо это имя содержит все таинство домостроительства», - говорит святой Иоанн Дамаскин [263]. Сопоставление Евы, Марии и Церкви восходит к творениям святого Иринея [264], и с тех пор в святоотеческой литературе о Пресвятой Деве Марии говорится как о Жене, победившей змия, облекшейся в солнце, как образе Премудрости Божией в самой ее основе: целостности и целомудрии. Святой Дух олицетворяет Собой божественную святость [265]; Пресвятая Дева воплощает в Себе святость человеческую. Ее Приснодевство, самое присутствие Пречистой невыносимы для демонских сил. Через осенение Святым Духом Пречистая Дева является животворной Утешительницей, новой Евой-Жизнью, охраняющей и защищающей все творение; в Своей материнской заботе Она есть образ Церкви.
По древнему преданию, посвященность Пресвятой Девы жизни в храме и Ее несравненная любовь к Богу достигают в Ней такой глубины и силы, что зачатие Сына совершается как бы в ответ свыше на глубину Ее молитвенной жизни, на Ее прозрачную восприимчивость к энергиям Духа.
«Венец догматов», Она проливает свет на тайну Троичности, отображаемую в человечестве: «Родила есть без отца Сына плотию, прежде век от Отца рожденного без матере…» [266] Отцовству без матери Божественного Отца соответствует в человечестве Материнство без отца Богоматери, образа материнского девства Церкви. Поэтому святой Киприан говорит: «Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец» [267]. Мария - воплощение божественного Человеколюбия.
Пренепорочной Деве абсолютно чужда какая-либо нечистота, всякое зло: оно бессильно в Ней благодаря последовательному очищению Ее предков, особому действию Святого Духа и свободному подвигу Пресвятой Девы. Без участия собственной свободной воли человек не мог быть спасен; этот свободный ответ человечества Богу отмечен всей святоотеческой мыслью. Вот как излагает ее синтез Николай Кавасила: «Благовещение было не только подвигом Отца, Его Силы и Его Духа, но также и подвигом воли и веры Пресвятой Девы. Без согласия Пренепорочной, без участия Ее веры, это намерение было бы столь же неосуществимо, как и без вмешательства Самих трех Божественных Лиц. Только лишь после того, как Бог Ее научил и убедил, Он Ее берет Себе в Матери и заимствует у Нее плоть, которую Она желает Ему предоставить. Точно так еж, как Он добровольно воплощался, желал Он, чтобы и Матерь Его свободно и по Своему полному желанию Его родила» [268].
Исповедуя Приснодевство Богоматери, Православие не принимает, однако, догмата о непорочном зачатии Самой Девы Марии. Этот догмат ставит Пресвятую Деву в некое привилегированное положение, освобождает Ее от общечеловеческой участи и утверждает возможность избавления от первородного греха прежде Креста, единственно посредством благодати. Но Бог не воздействует на человека, а действует в нем; Он не воздействует на Деву преизбыточной благодатью, но действует внутри синергизма Духа и святости «праведных богоотцов». Благодать никогда не воздействует на природный порядок принудительно. Иисус смог облечься в плоть потому, что человечество в лице Девы Марии предоставило Ему эту плоть; таким образом, Пресвятая Дева участвует не в Искуплении, а в Воплощении; Ее устами все взывают: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22:20). Явившись в Лурде, Пресвятая Дева будто бы объявила: «Я есмь Непорочное Зачатие». Но явление это произошло в день Благовещения, 25 марта (старого стиля) 1858 года; Православная Церковь связывает эти слова Пресвятой Богородицы с Непорочным Зачатием Слова Его Матерью. Распространение на Деву Марию этого догмата как бы умаляет Ее значение, превращая Ее в «предопределенное орудие благодати», принижает Ее человечество, лишает всей полноты величия Ту, Которая в свободном подвиге смирения и чистоты сказала от лица всех: «Да будет» (Лк. 1:38).
На слова «да будет» Творца звучит ответное «да будет» творения: «Се, Раба Господня; да будет…» (Лк. 1:38). Архангел Гавриил как бы олицетворяет вопрос, обращенный Богом к свободному человеку: действительно ли тот желает быть спасенным и принять Спасителя? Действие Духа через «праотцев» и чистота Пресвятой Девы, исполненной благодати, обезоруживают зло, грех еще существует, но теряет свое могущество…
В канун Рождества Христова Церковь поет: «Что Тебе принесем, Христе, яко явился еси на землй, яко Человек нас ради? Каяждо бо от Тебе бывших тварей благодарение Тебе приносит: Ангели пение, небеса звезду, волсвй дары, пастырие чудо, земля вертеп, пустыня ясли, мы же Матерь Деву» [269]. В Марии мы видим не «одну из женщин», а Женщину, восстановленную в Ее материнской девственности. В лице Пресвятой Девы все человечество зачало Христа, поэтому Мария - новая Ева-Жизнь; Ее материнская забота о Младенце Иисусе теперь простирается на каждого человека и на всю вселенную. Слово, обращенное с Креста к Матери: «Жено! се сын Твой…», и к апостолу Иоанну: «Се, Матерь твоя» (Ин. 19:27), утверждает это Ее право материнского заступничества.
В Евангелии есть место, где акцент как бы переносится с Пресвятой Девы на каждого человека: «Матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его» (см. Лк. 8:19-21). Этим говорится, что каждому человеку дано зачать Христа в своей душе и уподобиться (согласно этой духовной аналогии) Богоматери.
Приснодева идет впереди всего следующего за Ней человечества. Она первая из людей проходит через смерть, которая потеряла былую силу после смерти Ее Сына; поэтому молитва, которая читается на исход души верующего, обращена к Пресвятой Богородице: «Во успении мира не оставила еси, Богородице». Успение преграждает путь смерти, печатью Пренепорочной Девы «запечатывается» небытие, свыше на него наложена печать Богочеловеком, а снизу - первой воскрешенной и обоженной «Новой тварью». Тайна Церкви включает в себя и божественное совершенство Христа, и человеческое совершенство Его Матери. В церковных песнопениях прославляется полнота Ее совершенства, в котором сходится тварное с нетварным: «Всемирную славу от человек прозябшую и Владыку рождшую, небесную дверь, воспойм Марию Деву, безплотных песнь и верных удобрение» (догматик воскресный 1-го гласа). «Радуйся, Еюже радость возсияет», «Радуйся, всех родов веселие» (Акафист Пресвятой Богородице).
По мысли Отцов, слова Символа веры: «Воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы», приложимы и к тайне второго рождения каждого верующего, рожденного ex fide et Spiritu Sancto (по вере и от Духа Святого), потому что вера всякого верующего питается от неиссякаемого fiat, «да будет», Пресвятой Девы. Благовещение, именуемое «спасения нашего главйзной», полагает основание домостроительству спасения, восходящему, таким образом, к мариологическому началу, а мариология предстает как органическая часть христологии. Поэтому на иконах Богоматерь почти всегда изображается со Своим Сыном - Младенцем Христом.
Летопись повествует, что в 1131 году из Константинополя была принесена на Русь икона, получившая впоследствии наименование Владимирской. Она была написана греческим иконописцем, вероятно, незадолго до перенесения ее в Киев и является произведением византийского искусства македонской эпохи. Исполнение иконы свидетельствует об удивительном мастерстве и совершенном художественном вкусе неизвестного нам гениального иконописца. В 1155 году икону перевезли из Киева во Владимир (откуда и происходит ее название){270}. Прославленная совершавшимися от нее чудесами, икона уцелела во время многих пожаров и татарских нашествий; после 1395 года ее перенесли в Москву. Она является свидетельницей всех главнейших событий в жизни Русского государства и стала подлинной народной святыней.
В иконе Богоматери типа Одигитрия (Hodigitria, «Путеводительница») выражается христологический догмат; Богоматерь являет здесь Своего Сына, Который и есть Путь. Она держит благословляющего Младенца на левой руке, а правой указывает на Него как на Спасителя. В иконе типа Умиление (Eleousa) Она прижимает к Себе Младенца, подчеркивая Свое Материнство. Владимирская икона Богоматери сочетает в себе оба указанных иконографических типа.
«Желая воплотить образ абсолютной красоты и явить ангелам и людям величие Своего творения, Бог создал Марию поистине всепрекрасной. Он сосредоточил в Ней всю красоту, розданную другим созданиям, и сделал Ее украшением всего видимого и невидимого мира, иными словами, явил в Ней совокупность всех дивных совершенств, ангельских и человеческих, высшую красоту, украшающую оба мира, возвышающуюся от земли до неба и даже превыше него…» [271]
Эти вдохновенные слова святого Григория Паламы в самой полной мере можно отнести к Владимирской иконе Богоматери. В ней иконописное искусство достигает своей вершины; в ней такое совершенство и такая чистота стиля, что просто невозможно представить себе что-либо превосходящее ее в этом отношении.
Богоматерь на Владимирской иконе - противоположность Мадонны рафаэлевского типа, Ее красота превосходит любые земные мерки. Ее лик, исполненный небесного величия, являющий надмирные черты до конца обоженного новотворения, в то же время - всецело человеческий. В этом ее чудо. Каждый, кто хотя бы раз видел икону, особенно подлинник, никогда не забудет взгляда Пресвятой Девы. Подобно тому, как Она сохраняла все слова, свидетельствующие о Христе, в сердце Своем (Лк. 2:51), зритель навсегда сохранит это видение в своем сердце, как жемчужину, о которой сказано в Евангелии (Мф. 13:45-46).
Образ Младенца на иконе, в свою очередь, далек от трогательной наивности итальянского bambino Gesu, Младенца Иисуса. Младенец на иконе - уже Слово, Его всегда пишут в одеждах взрослого человека, в хитоне и гиматии; о детском возрасте говорит только Его рост. Его серьезное и величественное лицо преисполнено божественной Премудрости. Одежда пронизана тонким ассистом, золотой нитью, словно сияние незаходящего Солнца Божества.
Центр композиции располагается на уровне сердца Пресвятой Девы и на уровне шеи Младенца, именуемой «дыханием» и символизирующей дуновение Духа Святого, почивающего на Слове.
Верхней одеждой Богоматери служит спускающийся с головы мафорий, покров, отделанный богатой каймой и украшенный тремя звездами: одна надо лбом, а две другие - на плечах; эти звезды - знак Ее Приснодевства.
В композиции можно уловить фигуру треугольника, вписанного в вытянутый прямоугольник, - тайна Троицы, вписанная в бытие мира. Вершина треугольника несколько смещена вправо, придавая композиции некоторую свободу и гибкость. Контур правого плеча Богоматери совпадает с очертанием спины Младенца, создавая продуманный контраст с несколько приподнятым левым плечом и оживляя монотонность контуров.
Лик Богоматери - продолговатый, нос - удлиненный и тонкий, рот - небольшой и узкий, глаза - темные и большие, под дугами ресниц. Слегка приподнятые брови, складки между ними, неподвижность взгляда, устремленного в бесконечность, - все это придает лицу Богоматери выражение глубокой и впечатляющей скорби; выражение грусти усиливают и уголки рта. Тень ресниц затемняет зрачки, глаза будто погружены в неизмеримую глубину, недоступную посторонним взорам. Глаза Младенца выпуклы, благодаря чему кажутся широко открытыми, уста Его несколько велики.
Пресвятая Дева держит Младенца на правой руке, едва касаясь Его левой и как бы указывая всем на Него. Младенец с любовью прижался лицом к лицу Матери, полностью отдавшись порыву нежности и утешения. Его внимание, сосредоточенное на состоянии духа Матери, явно проявляется в направлении Его взгляда, вызывая ассоциацию с другой иконописной композицией: «Не рыдай Мене, Мати».
Жест Младенца полон успокоительной ласки; одна рука Его сжимает мафорий, другая нежно обвивает шею Матери. А Мать охвачена предчувствием будущих страданий. Легкий наклон Ее головы к Младенцу смягчает величие Богоматери. Она - образ Церкви, несущей грядущее спасение; Она его возвещает, прозревая Воскресение сквозь крестные муки.
Рублев знал эту икону Богородицы. Кто сможет описать бездонную глубину взгляда Отца на иконе Пресвятой Троицы, глубину, которая удивительно схожа с напряженностью и таинственностью взгляда Богоматери на Ее Владимирской иконе? Излияние любви выражается на обеих иконах одинаковым наклоном головы. Любовь Отца распинается; душу Матери пронзает оружие (Лк. 2:35). В иконе Троицы мы чувствуем тайну Agape, божественной любви, превосходящей собственную трансцендентность. Икона Пресвятой Девы Умиление являет нам взаимную нежность, близость, имманентность Божества во Христе.
Отцы считают, что начало Церкви было положено в Раю. Бог «ходил в раю во время прохлады дня» (Быт. 3:8) и беседовал с человеком. Сущность Церкви выражается в общении между Богом и человеком и в наивысшей степени проявляется в тайне Воплощения, полном ипостасном соединении Божественной и человеческой природ в Лице Слова. За редкими исключениями («Оранта», «Покров») иконы Богоматери всегда изображают Ее с Младенцем Иисусом, являясь именно иконами Воплощения или Церкви, как высшего единства Божества (Младенец-Слово) и человечества (Мать). С изумительным мастерством, хотя и чрезвычайно сдержанно, иконописец изображает на Владимирской иконе потрясающую взаимную любовь: божественное Человеколюбие, «безрассудную» [272] любовь Бога к человеку и страстный порыв человека в ответ на эту любовь к Тому, «Кого любит моя душа» [273], порыв «любви, agape, укорененной в сердце» [274]. Здесь выражено предвечное желание Бога стать человеком, чтобы человек стал богом. Таким образом, в иконе мы созерцаем тайну Самого Бога.
Лик Матери говорит о материнской любви. Ее широко открытые на бесконечность глаза в то же время обращены вовнутрь; мы чувствуем себя в «просторах сердца» Пресвятой Девы. Здесь - необъятное, как небо (Ее Покров), сострадание неизбежному, в условиях человеческого бытия, страданию, влекущему за собой Крест, единственный ответ «неизреченно страдающего» Бога…
Будто слышишь мольбы бесчисленных душ, которые раздавались перед этой иконой в течение многих веков. Перед очами Богоматери - судьба каждого человека, и ничто не может отвратить Ее взгляда, ничто не охладит порыв Ее материнского сердца…
