В иконописных подлинниках есть особая статья о Новгородской иконе. Это "сказание о образе Софии, Премудрости Божией" встречается и отдельно в различных сборниках смешанного содержания XVI-XVII вв., в частности в Толковых Апокалипсисах, что очень характерно. Любопытно, что оно вставлено (с явным нарушением связи речи) в пространную редакцию послания патр. Луки Хризоверга к Андрею Боголюбскому (по никоновской летописи).
Вообще это "сказание" встречается в рукописях очень часто. К сожалению, отдельные списки не были до сих пор сопоставлены, и литературная история "сказания" остается неясной. По-видимому, оно было составлено в объяснение вновь написанной иконы - всего скорее в Новгороде.
Это есть именно "толкование" иконы... Икона Софии объясняется, как образ девства. "Образ премудрости Божии, Софии, проявляет собою пресвятыя Богородицы неизглаголанного девства чистоту; имать же девство лице девиче огненно"...
"Сказание" видит в Ангеле символ девства, - "яко житие девственное со ангелы равно есть"... "Лице огненное являет, яко девство сподобляется Богу вместилище быти; огнь бо есть Бог"... Предстоящие являют примеры девства, и прежде всего Богоматерь. "Якоже бо та породи Сына Слова Божия, тако и держащии девство рождают словеса детельна, сиречь и иных учаще к добродетели"... Еще Буслаев удачно назвал это сказание "поэмой о девственном житии"...
Возникает вопрос об источниках этого сказания. С большим основанием можно предполагать здесь западное влияние. Апофеоз девства можно связывать с тем своеобразным аскетико-эротическим движением, которое с особой силой вспыхивает в немецкой мистике XVI в. Во всяком случае, очень показательно, что это движение было связано с символом или образом Премудрости.
Здесь прежде всего нужно назвать Сузо, одного из самых замечательных мистиков позднего средневековья, имевшего исключительно сильное влияние в свое время. Сузо основал" братство Премудрости" и составил для него особое молитвенное правило; он составил затем особую службу Премудрости.
Премудрость у Сузо получает особую остроту. Сузо называют "последним минзингером". И, действительно, в его мистике повторяется вся эротика миннезанга. Нежно говорит премудрость к человеческому сердцу, чтобы привлечь его к себе в женском образе, und redet zartlich im frowlichen bilde... Для Сузо символы становятся видениями. Свое первое видение Сузо так описывал в своем житии: "Она парила в высоте над ним, восседая на троне в облаках. Она сияла, как утренняя звезда.
Она была подобна солнцу во всем его блеске. Она имела вечность своим венцом... И то ему казалось, что видит он пред собою Прекрасную деву, то благородного юношу...So er iez wande haben ein schon jungfrowen, geschwind van er einen stolzenjungherren... То говорила она с ним, как мудрая наставница, то как возлюбленная"...
Сузо зарисовывал свои видения. Еще в молодости он сделал на пергаменте изображение премудрости "в нежной красоте и возлюбленном образе" (in minnenklicher Schonheit und lieplicher Gestalt), и никогда не расставался с этим образом. Впоследствии он украшает миниатюрами рукопись своей автобиографии.
Эти миниатюры повторяются в списках его жития и переходят в первые печатные издания его творений (см. Аугсбургские издания 1432. Аnt. Sorg. и 1512 Hans Othmar); они известны и в отдельных гравюрах. Он изображает премудрость в царских одеждах и в венце, в руках держава, на груди сияют звезды... Иногда в виде ангела... образ Премудрости Иисусовой.
Он вырезает у себя на груди это священное имя: IHS, и с радостью носит эти язвы любви. Кстати заметить, и Сузо видел Христа в образе распятого серафима. Он видел свою душу в объятиях Христа. Он прочел на главе Богомладенца сладостное имя: Herzetrut, "друг сердца"... И вместе с тем он весь охвачен восторгом пред "нежной Царицей небес". Особенно торжественно он празднует день Успения, - "тогда бывает особая радость при небесном дворе"...
Образ премудрости становится для Сузо символом чистоты и девства, символом бесплотного и девственного брака, символом" любящей души" ("minnende Seele")...
Книжник Вениамин ("родом славянин, а верою латинянин") в роли главного справщика библейских книг. Библейский текст в Новгороде в это время правят по Вульгате.
В тоже время и несколько позже здесь появляется ряд переводов с латинского 9 и с немецкого, - и сделаны они были "в дому архиепископли" и по владычному повелению. Переводил и толковую Псалтырь Брунона Вюрцбургского, и Rationale divinorum officiorum Вильгельма Дурантия, и полемические "против богоотметных жидов" сочинения Николая Де-Лира и Самуила Евреянина. Во всяком случае, западная книга не была здесь ни редкой, ни непривычной...
Поэтому вряд ли насильственным является сближение новгородского "сказания" о Софии с западной мистикой. Новое толкование ложится поверх старого. Традиционный образ Ангела великого совета открывается в новом свете. Возникает спор, "что есть Софей, Премудрость Божия"...
В Новгороде, в конце XV в., после московского разорения, настроение было очень повышенным и беспокойным. К тому же кончалась "седьмая тысяча" лет, и ждали Второго Пришествия. Это было время очень благоприятное для апокалиптических видений. не случайно с этих пор Апокалипсис становится почти настольной книгой в русском обиходе.
Религиозная мысль выходит из четких граней византийского догматизма в область восторженных и возбужденных прозрений и созерцаний... И нужно прибавить, тема о девстве была тоже апокалиптического происхождения; ср. видения 14 главы Откровения (Откр. 14:4): "Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей. как первенцы Богу и Агнцу"...
С этим апокалиптическим мотивом вполне совпала западная мистика "любящей души"...
