(Размышления по прочтении книги Петра Баренбойма «3000 лет доктрины
разделения властей. Суд Сьютера». М.: Белые альвы, 1996)
«Ожидать прихода к власти добросовестных, порядочных, честных и умных людей современности - столь же недостижимая цель, сколь и не соответствующая самой сути государственной власти» - так начинает свою книгу московский адвокат, кандидат юридических наук Петр Давидович Баренбойм. Посвящена она решению извечной общечеловеческой проблемы - как обезопасить человека от произвола самолюбивых государственных чиновников.
Впервые над этой проблемой задумались еще на заре становления государственности. Каждая страна, добившаяся впоследствии устойчивой государственной системы, решала ее по-своему, внося свою лепту в эту извечно возникавшую проблему. Книга П. Д. Баренбойма необычна как по временному охвату (от анализа текста Библии до Уотергейта и деятельности члена Верховного суда США Сьютера), так и по структуре организации самого текста (каждой главе предшествуют фрагменты стихов Иосифа Бродского и Владимира Высоцкого).
Автор как бы ставит читателя еще перед одной извечной проблемой - характер взаимоотношений духовной культуры и власти на протяжении трех тысячелетий. Именно неординарностью метода решения проблемы объясняется и непривычный состав первых рецензентов, чье мнение приведено на обложке книги: Игумен Игнатий (Крекшин) - настоятель Богородице-Рождественского Бобренева монастыря, сопредседатель Международной смешанной богословской комиссии; В.А. Туманов - председатель Конституционного суда Российской Федерации; Я. Г. Кротов - главный редактор журнала «Христианство в России»; Е. Б. Рашковский - канд. истор. наук, почетный член правления Российского библейского общества, президент Общества друзей Священного Писания; Джордж Сорос, создатель Фонда Сороса. Весьма знаменательно, что все они в той или иной степени отмечают плодотворность нового взгляда на Библию, столь необходимого для нынешней России. «Эта книга, - добавляет Дж. Сорос, - является реальным доказательством возрастающего российского влияния на мировую правовую культуру».
Книга проникнута чувством беспокойства за будущее России. Именно доктрина разделения властей, где власть судебная, наконец-то, займет полагающееся ей равноправное положение с исполнительной и законодательной, гарантирует, по мнению автора, стабильное развитие России в XXI в., когда смогут, наконец, полностью реализоваться материальные и интеллектуальные потенции державы.
Автору удалось наглядно показать библейское происхождение принципа независимости Суда и, главное, его реализацию при решении многих насущных правовых и политических проблем на протяжении 3000 лет. Как текстолога, долгие годы занимавшегося дешифровкой раннеконфуцианских и легистских канонов, меня особенно порадовала первая глава - анализ текста Библии, бережное отношение к терминам из Книги Судей, несущим главную смысловую нагрузку. Автор, впервые, по его собственному признанию, погрузившись в текст Библии, был удивлен расхождениями между английским и русским текстами Библии. «Эту историко-филологическую загадку, - пишет П. Баренбойм, - я могу просто констатировать так же, как и неожиданно большое количество ошибок именитых западных комментаторов Библии по отношению к тексту Книги Судей Ветхого Завета» (с. 10).
Могу лишь добавить, что это вполне объективное явление, ибо трактовка древних иноязычных текстов, особенно канонических, - задача не из легких. Сходное явление наблюдается и с трактовкой «Лунь юй» («Суждения и беседы») Конфуция - своего рода библии китайской цивилизации, создавшей целую систему ценностей, ставшую источником духовной общности китайцев, корейцев и японцев.
На сегодняшний день существуют два уровня трактовки этой книги. Первый базируется на классическом для своего времени английском переводе Дж. Легга (конец XIX - начало XX в.), широко растиражированном на всех европейских языках. Отец Александр Мень в своей прекрасной краткой биографии Конфуция (глава из книги «У врат молчания»), анализируя воззрения Учителя на совершенное государственное устройство, цитирует одно из его суждений: «Если государство хочет соответствовать своему названию, в нем должно быть достаточно пищи, достаточно войска и народ должен быть достаточно верным» [3]. Вот как звучит этот отрывок из «Лунь юй»: «Цзы Гун спросил о сущности истинного правления. Учитель ответил: «Должно быть достаточно продовольствия, достаточно вооружения и народ должен верить (управляющим)». К сожалению, о. А. Мень воспользовался первым уровнем, и в этом не его вина. Переводы (имеются в виду научные переводы) на современный китайский, корейский и японский языки основаны на скрупулезном анализе итогов исследования текстологов, начатых еще до нашей эры.
Но и здесь, даже среди текстологов континентального Китая и Тайваня, встречаются разночтения, ибо каждое слово Учителя слишком значимо для современников. Но разночтения второго уровня качественно отличны от первого.
Критические замечания П. Баренбойма по поводу таких авторитетных толкователей библейских сюжетов, как проф. Ш. Эггинбер, Х. Тадмор, М.И. Рижский и др., об изначальном значении термина шофет (судья) вполне обоснованны. Обоснованна и примерная дата рождения доктрины разделения властей, когда судья Самуил выступил с осуждением деяний самовластного царя Саула, помазав на царство Давида. По мнению П. Баренбойма, то был «своего рода библейский Уотергейт» (с. 25).
Главный вывод, к которому приходишь после прочтения книги, - автор связывает будущее России с тем, когда она, подобно США, создаст у себя сильную, независимую и равноправную с исполнительной и законодательной властями власть судебную. Думается, что судебная власть в качестве «сдержки» власти исполнительной действенна лишь в том случае, когда само общество воспринимает ее как необходимую составную своей обыденной жизни. Мы же, по мнению П. Баренбойма, наблюдаем ныне «провал правовой реформы в России 1991-1996 гг. и сильный правовой нигилизм наших ведущих экономистов-реформаторов» (с. 11). Автор связывает свои надежды с «нынешним поколением студентов, которое входит в наступающее третье тысячелетие нашей эры и четвертое тысячелетие существования доктрины разделения властей» (с. 11). Спрашивается, где истоки правового нигилизма даже у зачинателей реформ и как поведет себя общество в начале XXI века?
Вряд ли кто-либо станет отрицать, что наше общество евразийское. Историческая судьба России отвела ей роль связующего моста между Западом и Востоком. Генетически у среднего россиянина все еще сохраняется чувство отчужденности от власти, то же самое наблюдается и в сознании среднего китайца, но в гораздо большей степени, ибо авторитарная форма правления насчитывает здесь уже не сотни, а более двух тысяч лет. По мнению многих ученых, XXI век будет веком азиатско-тихоокеанского региона. Поэтому студентам-юристам, которым адресовано данное «научное пособие», неплохо было бы хотя бы конспективно представить, как те же извечные проблемы решались в странах конфуцианского культурного региона, составляющих ядро АТР.
Поскольку лидеры этих стран, от Дэн Сяопина до экс-президента Сингапура Ли Куаню и президента Тайваня Ли Денхуэя, обосновывают свои экономические и политические преобразования ссылками на учение Конфуция, портреты последователя которого присутствуют на денежных купюрах Южной Кореи, а «отец деловых кругов и банков Японии» Сибусава Эйити даже написал книгу «Лунь юй и бухгалтерский счет», сыгравшую значительную роль в модернизации Японии, - целесообразно посмотреть на те же проблемы, истоки которых П. Баренбойм разыскал в Библии и которые решались на другом конце планеты. Ведь «Суждения и беседы» сыграли в дальневосточной цивилизации ту же роль, что и Библия в христианской. Не найдутся ли у Конфуция какие-либо концепции «сдержек» исполнительной власти, полезные в нынешней России? Тем более, что страны, население которых превышает четверть человечества, пока не сбавляют темпов экономического роста и не намерены отказываться от конфуцианских ценностей.
В Древнем Китае отсутствовала доктрина независимой судебной власти, не появилась она и впоследствии, но это отнюдь не означает, что изначально там не возникла целая система «сдержек» власти исполнительной, выполнявших, по сути, аналогичные функции.
Специфика традиционной китайской философии заключается в том, что главным объектом исследования с самого ее зарождения были человек, общество, государство, законы природы. Онтологические проблемы в период становления ее почему-то не волновали. Шел активный поиск модели оптимального соотношения интересов государства, общества и человека. Золотой век так называемой китайской философии (VII-III вв. до н. э.) был и золотым веком становления юридической мысли. Сама эпоха постоянно противоборствующих царств плюс такая же постоянная борьба в каждом царстве за верховную власть внутри политической элиты породили спрос на лучшие модели управления. Творцами таких моделей оказались свободные интеллектуалы, именовавшиеся в древности термином «ши». Отдельные китайские исследователи трактуют этот термин как «интеллигенция», Г. С. Померанц предложил - «книжники». Думается, что более точно именовать их «философами-юристами», ибо то были теоретики права.
Второй особенностью традиционной «китайской философии» является то, что огромный багаж знаний и теоретических открытий, который накопили ее творцы более чем за 400-летний свободный период, был востребован далеко не полностью. Императорская система (221 г. до н. э.- 1911 г. н. э.) и последовавшие за ней государственные структуры реализовывали лишь те идеи и концепции, которые нужны были им для успешного и долговременного функционирования. Пострадала, прежде всего, система «сдержек» исполнительной власти.
В связи с ограниченным объемом данной публикации, обозначу лишь некоторые из них. Но прежде всего о самом главном, сказавшемся на живучести теоретических построений древних «философов-юристов». Древнекитайские «ши» строили свои модели управления, исходя из природных особенностей человеческой особи. Приведу лишь два мнения о ее сути.
Конфуций (551-479 гг. до н. э.): «Богатство и знатность - вот к чему стремятся все люди. Если не установить для них Дао - Путь в достижение этого, то они этого и не получат. Бедность и презренность - вот что ненавидят все люди. Если не установить для них Дао - Путь избавления от этого, то они так и не избавятся от этого» [4].
Шан Ян (390-338 гг. до н. э.) - основатель легизма («школы законников»): «Стремления людей к богатству и знатности угасают, лишь когда захлопывается крышка гроба» [5].
Каждая школа по-своему использовала «строительный материал» [6]. На первое место среди «сдержек» Конфуция следует поставить доктрину «хэ» - «достижение единства через разномыслие». Хотя эта доктрина возникла лет за 200 до рождения Учителя, став кодом политической культуры, именно Конфуций дал ей путевку в жизнь. Своим происхождением доктрина «хэ» обязана сложившемуся к VIII-VII вв. до н. э. представлению о борьбе противоположностей, двух полярных начал (ян-инь), как объективному закону существования природы.
Эта идея борьбы взаимоисключающих начал как непременного условия существования здорового Единства была перенесена стараниями «ши» на общество и в сферу политики. Термин «хэ» изначально означал Единство, Единение, к которому приходят лишь путем осмысленного столкновения, взаимопреодоления полярных интересов и воззрений. Одновременно появился антипод - термин «тун», тоже означавший Единство, Единение, но уже на иной - соглашательской основе, когда все участники обсуждения добровольно одобряют любое предложение, исходящее от главы государства.
То была первая в истории Китая «сдержка» исполнительной власти отнюдь не божественного происхождения. Поскольку спецификой китайского типа сознания является обостренное внимание к конкретности, наглядным историческим ситуациям, небесполезно проиллюстрировать это явление на примере вхождения доктрины «хэ» в политическую культуру страны. Самое раннее объяснение значения данной доктрины зафиксировано в беседе историографа Бо с Хуань-гуном - правителем небольшого царства Чжан. Беседа происходила ориентировочно в 776-775 гг. до н.э., то есть всего за 5-6 лет до гибели некогда могущественной династии Западная Чжоу.
Предчувствуя надвигавшийся кризис, Хуань-гун обратился к историографу Бо, одновременно исполнявшему и функции астролога: «Ждет ли дом Чжоу гибель?» Историограф ответил: «Он уже почти на краю гибели… Ныне (чжоуский) ван, отстранив мудрых и прославленных, благоволит к клеветникам, развратникам и невеждам… приближает к себе порочных, глупых, дурных и упрямых, отвергает (доктрину) достижения Единства через разномыслие («хэ») и предпочитает (принцип) постижения Единства путем соглашательства («тун») [7]».
Весьма знаменательно, что историограф и астролог Бо одновременно был еще и «блюстителем нравов», то есть осуществлял судейские функции. Напрашивается аналогия с библейскими судьями, исполнявшими, подобно китайским астрологам, и пророческие функции. Традиционно в странах конфуцианского культурного региона придворный историограф - значительный пост, от его «работы» зависела судьба многих поколений правителей. Не случайно в средневековой Корее историограф числился вторым после правителя лицом в государстве. Так, например, историограф Ким Бусик (1075-1151 гг. н.э.) был одновременно и главнокомандующим государства Корея [8].
Ревностным приверженцем доктрины «хэ» был первый советник царства Ци - Янь Ин, принуждавший чиновников к активному обсуждению всех политических и управленческих проблем. Что же касается правителя, то благотворность доктрины он втолковывал на доступном ему примере приготовления блюда - чем больше разнообразных компонентов, тем вкуснее получается, ибо, ежели к воде добавлять воду, то вкус не изменится. Конфуций был знаком с Янь Ином и его методом управления, позволившим цискому царю Цзин гуну (547-490 гг. до н.э.) продержаться на престоле целых 33 года - факт беспрецедентный для Древнего Китая и одновременно наглядный пример потомкам результативности исполнительной власти, если она не выходит за рамки данной «сдержки»…
Конфуций считал, что наличие наверху высоконравственных профессионалов как раз и является «самой сутью государственной власти». К постижению этой «недостижимой», как полагает П. Баренбойм, цели (с. 9) было направлено все его учение. Понимая принципиальную значимость доктрины «хэ», Конфуций сделал ее одним из трех критериев своей идеальной личности - «благородного мужа» (два других - человеколюбие и образованность). Учитель сказал: «Благородный муж стремится к «хэ», маленький человек стремится к «тун» [9].
Отныне любой представитель исполнительной власти и, прежде всего, ее глава обязан был исповедовать этот принцип, ибо по традиции он не мог не числиться в обойме «благородных мужей». Более того, Конфуций сделал принцип плюрализма составной частью своих знаменитых Правил, на которых строилась не только система управления, но и вся жизнь общества: «При осуществлении Правил ценным является достижение Единства через разномыслие («хэ»)» [10].
Особое внимание Конфуций уделил общине, выступающей у него в качестве основной «сдержки» деяний администрации. Помимо юридических прерогатив, Конфуций наделил ее правом присуждения человеку своих эталонов поведения, таких как «сыновняя почтительность», «человеколюбие», «братская любовь» и тому подобное. Можно с известной долей осторожности говорить о наличии у него идеи разделения властей, но на горизонтальном, локальном уровне [11].
Количество «сдержек» исполнительной и законодательной властей, предложенных Конфуцием, весьма разнообразно. Поистине судьбоносную роль в сознании его последователей играли суждения о Правилах взаимоотношений власти и народа. В государстве должна поддерживаться постоянная обратная связь между властью и обществом, базирующаяся на трех составляющих: власть ни в коем случае не должна терять народного доверия; она несет ответственность за его благосостояние; подлинная власть отвечает за стабильность в государстве [12].
В то же время человек не должен уповать на милость властей, а быть активным творцом своего счастья, но при условии благосостояния всех членов общества. Учитель сказал: «В государстве, где царит Дао-Путь, стыдно быть бедным и незнатным. В государстве, лишенном Дао-Пути, стыдно быть богатым и знатным. Ответственность же за правильный Дао-Путь на совести управляющих. Главное же в том, что эти три составляющих прочно вошли в сознание народа. Роль независимой судебной власти была отведена верховному арбитру - Небу. Например, когда в 1976 году случилось тянь-шаньское землетрясение, унесшее сотни тысяч жизней, крестьяне говорили: «Небо недовольно правителем». И действительно, вскоре в том же году скончался председатель КНР.
К разряду «мелких сдержек» можно отнести концепцию «чжэн мин» - «исправления имен», когда каждый человек, особенно администратор, включая правителя, должен соответствовать занимаемому месту в обществе как по своим моральным качествам, так и по уровню знаний. В эту же категорию входят суждения типа «истинное правление - это когда прямые стоят над кривыми, а не наоборот» и тому подобное. Но в центре всех «сдержек» стоит Человек, сотворенный Учителем. Отнюдь не каждый может стать «благородным мужем», но стремиться обрести хотя бы частичку его уровня нравственности обязан каждый.
О. Александр Мень сомневался в возможности полной реализации учения Конфуция, называя его «общечеловеческим соблазном». Действительно, уже древние китайцы, наблюдая за деяниями исполнительной власти, убедились в моральной опустошенности имперской бюрократии. Из многих тысяч «ученых служилых» людей истинными последователями Учителя становились лишь единицы, в знак протеста они покидали службу. Весьма характерно, что ко II-III вв. н. э. в обществе, благодаря постоянной обратной связи, установилась своя шкала ценностей, прошедшая через века. Кратность отказа того или иного «ши» от приглашения на государственную службу была прямо пропорциональна росту его авторитета. Начиная приблизительно с этого периода, общество уже не связывало «благородного мужа» с исполнительной властью. Иное дело - сама власть, особенно ее высшие представители, делавшие все возможное, дабы обрядиться в тогу последователей Учителя.
Была проведена серьезная операция и над текстом «Лунь юй», поэтому учение Конфуция не следует отождествлять с конфуцианством, ставшим официальной идеологией императорского Китая.
Реабилитация Конфуция началась сразу же после суда над зачинателями кампании «критики Линь Бяо и Конфуция» (1972-1976), когда власти, официально объявив себя последователями ранних легистов, а всех политических оппонентов - конфуцианцами, призывали народ «бить Конфуция, как крысу, перебегающую улицу», проведя одновременно широкомасштабную переоценку основных компонентов его учения.
Сам факт того, что опальный «конфуцианец», став во главе государства, взял в качестве символа построение «социализма с китайской спецификой» - термин «сяо кан», был воспринят в странах конфуцианского культурного региона как знак возвращения Китая в традиционное русло. «Сяо Кан - «общество малого благоденствия» - название первой социальной утопии Конфуция. И хотя Дэн Сяопин насытил этот термин лишь экономическим содержанием (достижением среднезажиточного уровня в 800-1000 долларов), само обращение к «сяо кан» позволяло современным «ши» приступить к возрождению «сдержек» Учителя. Первым выступил проф. Куан Ямин, создатель новой официальной биографии Конфуция, разошедшейся сотнями тысяч экземпляров, где он утверждал, что в обществе «сяо кан» было мало чиновников, а «правитель при назначении на должности подбирал талантливых, добрых и человеколюбивых, отдавая им предпочтение перед родственными связями» [13].
Проф. Фэн Чжицзюнь провел аргументированное исследование изначальной разницы между принципами «хэ» и «тун», заключив, что принцип «хэ» символизирует идею плюрализма и является «драгоценным наследием китайской культуры, обладающим чрезвычайно богатым потенциалом» [14]. Поскольку проф. Фэн является заместителем председателя Постоянного бюро ЦК Демократической лиги и членом Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей, то его призыв, видимо, не прошел без внимания.
Вскоре, в том же 1993 году, в текст Конституции КНР был внесен специальный абзац, в котором заявлялось о необходимости совершенствования и длительном характере системы многопартийного содружества. И хотя некоммунистические партии насчитывают всего лишь 400 тыс. человек (цифра мизерная по сравнению с 54-миллионной КПК), само их существование позволяет властям говорить о существовании в стране многопартийности. Основной костяк этих партий составляют интеллигенция и деловые круги, что способствует привлечению инвестиций со стороны хуацяо.
Согласно сложившейся традиции, пленумам и съездам ЦК КПК предшествует обязательная процедура совещания с лидерами демократических партий, дабы они могли высказать свои мнения по важным государственным проблемам. Располагая возможностью заблаговременной информации относительно их мнений по поводу готовящихся важных документов, «КПК и правительство, - отмечает Г. А. Степанова, - тем самым могут избежать ошибок и просчетов, учесть важные критические замечания при составлении планов, программ и тому подобное» [15]. Как видим, одна из основных «сдержек» Учителя получила второе дыхание, освободившись от «гармонии» - трактовки, навязанной этому термину императорским конфуцианством.
Модернизирована еще одна важная «сдержка» Конфуция. Функции его органов общинного самоуправления, обогащенные доктриной «хэ», возрождены в институте так называемых народных примирительных комиссий. Эти комиссии, работающие под руководством низовых народных правительств и низовых народных судов, получили автономное право «улаживания гражданских споров и малозначительных уголовных преступлений». К категории гражданских споров относятся: «несложные споры, возникающие между соседями в быту, споры, касающиеся жилплощади, задолженности, брака и семьи, возмещения ущерба, наследования, раздела имущества, содержания родителей, передача прав на воспитание детей и другие» [16].
Под делами о малозначительных уголовных преступлениях «подразумеваются нанесение легких ранений, жестокое обращение, мелкие кражи, посягательство на имущество, небольшие драки, дискредитирование личности и другие дела, которые могут повлечь за собой последствия, но незначительные» [17]. При достижении соглашения сторон каждая из них получает копию соглашения.
По официальным данным, в 1986 году в КНР насчитывалось 985 тыс. народных примирительных комиссий, 6,087 млн. примирителей. За год были улажены 7,37 млн. Обыкновенных гражданских споров и уголовных дел [18]. В КНР придают особое значение этим комиссиям, «поскольку этого рода институт не имеет себе аналогов в юридической практике зарубежных стран» [19].
Президент Тайваня Ли Дэнхуэй унаследовал от семьи Чан Кайши развитое «общество малого благоденствия» (высадившись в 1949 году на Тайване Чан Кайши объявил, что построит здесь «сяо кан»), заложил в основу своей модели «азиатской демократии» идею Конфуция о единстве правительства и народа. В своей инаугурационной речи он коснулся и перестройки судебной реформы. Ни слова не говоря о независимости судебной власти, он видит суть преобразований в том, что «судебная реформа должна основываться, прежде всего, на укреплении законности… Законность является фундаментом демократии. Если судебные решения не будут пользоваться полным доверием граждан, то делу демократии неизбежно будет нанесен серьезный урон» [20]. То есть мы наблюдаем типично традиционное толкование сути судебной власти, где главной является идея Учителя о соблюдении принципа доверия к власти.
Континентальному Китаю, так же как и Тайваню, присуща вера в силу социального действия «благородного мужа» как неотъемлемого фактора нормального функционирования не только общества, но, прежде всего, исполнительной власти. Отсюда целый ряд постановлений ЦК КПК и письменных предложений депутатов ВСНП, призывающих к «формированию неподкупного руководства» и «разработке закона о честном руководстве» [21]. На Тайване достижению этой же цели служит четко разработанная экзаменационная система на замещение должностей в органах исполнительной власти.
Вдумываясь в сегодняшний день России, остро ощущаешь, сколь необходим ей Дао-Путь, предложенный книгой П. Баренбойма. В то же время невольно, а это вытекает из самой сути исследования, вновь возникают извечные вопросы: что есть человек и способна ли доктрина независимой судебной власти создать ему комфортное существование? Свое исследование П. Баренбойм начинает выдержкой из текста нобелевской лекции Иосифа Бродского: «Не может быть законов, защищающих нас от самих себя». Хочется дополнить это суждением Конфуция: «Сумей преодолеть себя, дабы вернуться к Правилам, это и есть человеколюбие» [22].
Л. С. Переломов, доктор исторических наук, заместитель руководителя Центра исследования духовной цивилизации стран Восточной Азии Института Дальнего Востока РАН, председатель российской секции Международной конфуцианской ассоциации, Академии РАЕН
