Следуя укоренившейся в предании после Исхода традиции, мы, чаще всего, обращаемся как с синонимами с понятиями «народ божий» и «сыны, народ Израиля». Однако это далеко не всегда верно.
Не вызывает никаких сомнений, что род, народ, сыны - это те, кто родился от семени своего благословенного родоначальника - Иакова-Израиля. Согласно арамейским представлениям о происхождении, это он родил своих сынов во всех поколениях, и эти сыны - его народ. При зачатии, естественно, никто не спрашивал будущий народ - хотят ли они быть сынами Израиля?
Однако позднее кто-либо из них мог и не захотеть. От крови, от своих генов, конечно, не откажешься, но от традиций и моральных ценностей можно вполне. Читавшие «Бога отцов» помнят, что среди сынов Израиля такие были, и это нашло свое выражение в их наследовании обетованной земли.
Однако, в каком же смысле можно говорить о народе Израиля как о народе божьем? В том смысле, что Господь Бог - Создатель всего, что существует, положил в основание народа Израиля свои ценности, подобно тому как Израиль положил свое семя.
При этом принимали эти ценности только те, кто хотел. Те потомки Иакова, кто не принял Завет или, приняв Завет, позднее отказался исполнять Закон, не причислялись к народу божьему.
Говоря о традиционном синонимическом употреблении понятий о Завете и Законе, глубоко различных, в принципе, мы должны видеть причины такого их использования.
Объяснением тому, что Завет - наследуемое завещание и Закон - принципы отношений Бога с Его народом, а также членов общества народа божия между собою, употребляются как синонимы, является связь, точнее даже, зависимость второго от первого.
Однако к такому словоупотреблению следует относиться с известной осторожностью, поскольку как раз различение этих понятий помогает увидеть в заповедях Завета «божественное семя», основные моральные ценности, делающие сынов Израиля народом божьим, о чем мы говорили выше.
Завет - божий дар, данный каждой личности, входящей в народ божий, вложенный туда, где в человеке бьет родник жизни, связываемый в библейской традиции с представлениями о «сердце».
Что же касается Закона, то есть законодательных актов Моисея, то они - дар условий, способствующих проявлению ценностей Завета в истории израильской теократии.
Когда говорят о природе дара Завета, ее сравнивают с природой благодатных даров подобных бытию и жизни, вере и любви. Природа таких даров совершенно иная, чем природа эмоций или сознания. Она - не слова, пожалуй, она ближе к тому, что выявляется в переживании - в том, как живет человек, к чему он устремляется и от чего отвращается, какие выборы свободно и естественно делает.
Никто, кроме Создателя, не имеет доступа в глубины сердца Его творения. Завет, конечно, имеет и словесное выражение в заповедях, но человек, все же, живет, прежде всего, не ими, но какой-то своей внутренней правдой. Кажется, именно в глубинах сердца находится то, что мы связываем с божьим даром.
Однако не следует умалять значения слов заповедей Завета. Они даны на языке народа Израиля, отвечающего образу мысли и чувствам его людей, эти слова позволяли отразить, провести в сознание хранимый в глубинах их сердец божий дар и этим освятить его!
Принятый, осмысленный и прочувствованный Завет мог стать действенной силой, изменяющей и освящающий вначале всего человека, его природу, а вслед за тем и окружающий мир.
Таким образом, дар Завета мы видим как творческий акт Создателя, как вложение в человека новых, ранее отсутствовавших ценностей, которые нельзя воспринять ни от кого, кроме Бога, а законы Моисея - как записанную рукою человека боговдохновенную книгу правил отношений членов общества.
Существование писаного Закона как отражения Завета в общественных отношениях членов народа божия, а также связанной с ними системе правосудия, позволяло сынам Израиля выявлять в своей жизни и проводить в сферу сознания дар Завета. Это позволяло строить на нем свое благочестие, расширять свой духовный опыт.
Дарование заповедей, их письменное запечатление на скрижалях Завета, создание книги Закона, а также восприятие народом всех нововведений, приведших к глубоким переменам в его жизни, оказалось довольно длительным историческим процессом. В общей сложности Израиль целый год провел у подножия Синая.
В результате наступивших за этот год перемен, радикально изменилось, прежде всего, общественное устройство. Народ Израиля стал тем, чем никогда не был, воспринял то, что явно не содержалось ни в его этнических корнях, ни в предании его отцов. Воспринятые у подножия Синая дары сделали его не похожим ни на какой другой народ земли.
За это время Моисей неоднократно поднимался на гору, тем не менее, в последовательности приобретения дарований ясно различимы три этапа: дарование Завета, письменная фиксация боговдохновенного законодательства на твердых носителях, возникновение общественных институтов правосудия и богослужения.
Итак, вначале всему Израилю был предложен Завет, который народ осознанно согласился принять. По согласию народа, Господь вписал Свой Завет в сердца его членов.
Только страх неминуемой смерти отдалил людей от Господа настолько, что непосредственно Его слов они не услышали, но знать их они хотели и потому просили Моисея пересказать им то, что сказал Бог. Тогда Моисей вслух проговорил народу Израиля содержание заповедей Завета, и народ, как мог, сложил их в своем сознании.
После этого Моисей вошел во мрак, окутавший гору, и пошел туда, где Бог. Он долго шел в мрачной туче, пока Обладатель четырехбуквенного имени не заговорил с ним. Там, во тьме, Господь повторил запрещение создавать кумиры, уже данное в заповеди, благословив сооружение жертвенников из земли или нетесаных камней и приношение Ему на них мирных жертв.
Места сооружения таких жертвенников будут указываться Самим Господом. Они станут местами призывания Его Святого, тайного Имени. К жертвеннику не должны были вести ступени, чтобы при восхождении приносящего не открылась грешная плоть. Слишком близко будет стоять к таким жертвенникам Всесвятой Господь.
Надо сказать, что указания относительно создания жертвенников касались приношений, совершаемых старейшинами колен и родов. После дарования Завета эта древнейшая традиция арамейского уклада будет действовать среди сынов Израиля уже совсем недолго, только до момента установления института священства.
Именно на это время предостерегались от поклонения идолам сыны Израиля. Предостерегались они, как мы увидим, не зря. Описанные выше события мы отнесем к первому этапу.
Основными событиями второго этапа можно назвать дарование важнейших законодательных актов, регулирующих отношения членов общества сынов Израиля, и нерукотворных скрижалей Завета.
Для этого Моисей вновь был позван на гору, народ же на время остался без вождя, и постепенно все виденное и слышанное сынами Израиля из уст Моисея, отзвучав, как бы растаяло в воздухе. Уходя все дальше в прошлое, звучание слов Завета оставляло быстро слабеющий след в сознании и чувствах сынов Израиля.
Прошло совсем немного времени с момента удаления Моисея на гору, и кто-то уже мог спросить: «Да было ли все это? Не показалось ли это нам? Являлся ли Бог собранию сынов Израиля?». Народу божьему необходимо было твердое свидетельство, всегда способное соединять его с Источником закона.
Книга Исход говорит, что когда во второй раз Господь позвал Моисея взойти на гору, тот взошел и оставался на ней сорок дней. «Сорок» в Библии практически никогда не число - это понятие.
Чаще всего, к нему обращаются, когда хотят дать знать о происходящем или уже происшедшем переходе в другой мир, в условия, совершенно несопоставимые с теми, где мы слышим свидетельства и читаем книги.
Если сказать, что некоторое число единиц измерения времени и расстояния отделяет мир этот от мира божьего, если для этого нужно подняться на высокую гору, преодолев какие-то препятствия - это будет очевидным абсурдом.
Пользуясь мерами, взятыми из физического, вещественного мира, где находимся мы сами, невозможно описать события и явления в других мирах. Эти миры, конечно, разделяются не временем и не пространством, однако также очевидно, что между этими мирами существуют переходы.
Библейская традиция поставила число «сорок» на границе миров. Оно, в буквальном смысле, осознавалось стоящим на границе, тогда как связанные с ним время или расстояние понимались как уже принадлежащие другому миру, о которых почти ничего определенного нельзя сказать. Вместе с тем, «сорок» было таким пограничным столбом, стоя перед которым еще можно было следить за удалением наблюдаемого, пока оно не скроется из вида.
При обсуждении «разных миров», речь идет, чаще всего, о небе и о земле - о духовном и вещественном, а также о созданном мире и его Создателе, что обычно определяется контекстом. Если человек просто перемещался во времени и пространстве мира, но не ставил перед собою цель идти «туда, где Бог», как он мог оказаться там?
Или, допустим, он стремился туда всеми своими составами, но если его не звали, если не открыли «дверь с той стороны» - мог ли он войти?
Моисей устремлялся к Богу «целиком», шел по жизни своим неповторимым путем, но важнее всего было то, что его там ждали, ему «открывали дверь», поэтому он туда приходил, и Господь говорил с ним. Хотя, кажется, там никто не говорит, колебля воздух.
Разве воздухом наполнено сердце? Там внимают друг другу в тишине. Что же касается времени, то там, где Бог, о нем нельзя ничего сказать.
Итак, Моисей, поднявшись на гору, вновь совершил свой переход к «месту Бога», и там Господь вложил в его сердце, как следует обустраивать жизнь народа божия, о чем сейчас и пойдет речь. Там же ему даны были нерукотворные скрижали завета.
