"Сему роду лукавому" Иисус Христос не пожелал дать другого знамения, "кроме знамения Ионы пророка". Евангелисты Матфей и Лука обнаруживают различие в истолковании сего знамения, и экзегеты склоняются к признанию преимущества за Лукой. Ал. Лука (Лк. 11:29-32) пишет: "Ибо как Иона был знамением для ниневитян, так будет и Сын Человеческий для рода сего". Ниневитяне распознали в пророке знак Божий и обратились, почему они и "восстанут на суд с родом сим, и осудят его, ибо они покаялись". Слушатели же Иисуса остались нераскаянными, хотя "вот, здесь больше Ионы". Что же касается ап. Матфея, то у него Иисус говорит о другом, Он ссылается на иной эпизод из Книги пророка Ионы: "Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; И знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка. Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи " (Мф. 12:38-42).
Может быть, правда, что и у Матфея замысел Иисуса частично тот же, что в первом повествовании, т.е. что и здесь Он отвергает знамение напоказ, то самое, которого требует от Него "род лукавый". Род сей жаждет "потрясения", и без него он не уверует. "Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес" (Ин. 4:48). Ученики, кстати, тоже хотели бы узнать о знамении, которое позволит в будущем удостовериться во втором пришествии Христа: "Какой признак Твоего пришествия?" (Мф. 24:3).
Знаком воскресения Иисусова станет Его смерть. Перед нами лишь мнимое противоречие: Иисусу нужна победа веры над грешным миром. В чем состояло знамение Ионы, когда он предсказывал гибель граду Ниневии? Пророк ничего не сотворил напоказ, но в его проповеди, вероятно, была заложена такая сила, что весь город, включая царя, не смог не поверить ему. Столь велика была мощь пророческого слова, что открылись сердца слушателей. Но подобный результат достигается лишь при одном условии: слушатели не должны запереть свой слух для объективно данной силы и мощи.
"Нет другого знамения",- сказал Иисус Христос. Мы видим, что Он сейчас как бы ни во что вменяет многочисленные исцеления и изгнания бесов, умножения хлебов и усмирения бурь. Он сейчас не признает все бывшие чудесные деяния за подлинные знамения. Он ограничивает знамение как последнее и решающее свидетельство Самим Собой. И в таком случае Его знамение действительно далеко превосходит знамение Ионы. Оно превосходнее своей неприметностью ("до смерти крестной", Флп. 2:8) трехдневного пребывания в сердце земли. Требовавшие знамения не увидели ничего другого, кроме силы воплотившегося Слова Божия, приниженного до обычного земного облика. Собственно говоря, только такое знамение и достойно веры, поскольку любая зрелищность знака-знамения была бы как раз свидетельством его недостоверности, указанием на богопротивную силу (Откр. 13:3 и сл., Откр. 13:13-15).
Иону кит на третий день извергнул на сушу; Иисус воскрес на третий день - и оба события даны "роду лукавому" совсем не в качестве знамения. Если в Апокалипсисе исцеляется получивший смертельную рану зверь и это есть знамение напоказ, то воскресение Христово как раз не есть показное знамение, творимое, чтобы люди уверовали. Воскресение, кстати, ни разу не названо "знамением", а апостолу Фоме внушалось неоднократно: "Блаженны невидевшие и уверовавшие" (Ин. 20:29). Иона засвидетельствовал волю Божию; Иисус был свидетелем об Отце; ученики свидетельствовали об Иисусе (Деян. 13:31, Деян. 10:41), и свидетелям должно доверять. Они говорят, в частности, о кресте и воскресении, но если крест выступает как видимое знамение, то воскресение - как невидимое. Крест несет на себе следы видимого поражения, но воскресение не ознаменовано как победа.
Соответственно и Церковь Христова зримо предстоит в этом мире лишь под знаками унижения, преследования и смерти, а ее воскресение, хотя и будет вполне реальным, все же пребудет под покровом. Мир все будет дивиться долгожительству и неумиранию Церкви. Она же будет лишена возможности нести проповедь народам и возносить триумфирующий крест - но только тот крест, на котором умирают. Церковь учит о таком Христе, ради которого, чтобы обрести душу, надо потерять ее. А когда и если Церкви будет дана сила чудотворения - ибо таким обетованием она располагает, - все же ее знамения не будут знамениями напоказ. Им уготована неприметность, и для пропаганды они не пригодятся. Очень может быть, что в церковной истории уже были совершены тысячи знамений, но люди так легко забывали о них, подвергали их сомнениям или просто не обращали на них внимания. Ведь и ап. Павел лишь вскользь упоминает о сотворенных им в Коринфе чудесах (2 Кор. 12:12), а чему он неизменно придает большее значение и что он считает подлинным творчеством - это его сораспятое Христу бытие, его всячески осмеянная и совсем неприметно протекшая жизнь. От него, как раньше от Христа, также требовали знамением подтвердить подлинность апостольства: "Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне" (2 Кор. 13:3). Но апостол не может, да и не хочет предъявить что-либо другое, кроме своего очевидного унижения (людьми, а также и самим Богом), ибо для него именно через уничижение и чудотворит скрытая сила воскресшей жизни.
К сожалению, земной мир, да и сами христиане, скорее всего никогда не откажутся от требований, чтобы Бог, Христос, Церковь явили знамение. Тогда, мол, мы поверим. Но да не допустит для себя Церковь вовлечься в подобное дело!
