Речения Иисуса временами подобны блистаниям молний: они распространяются не горизонтально, а непосредственно вертикально нисходят сверху. Христос рассказал притчу-наставление, чтобы мы никогда не покидали молитвы и не впадали в уныние. Бог не лишен слуха, и Он услышит наши моления "вскоре". И вдруг без подготовки открывается нечто вроде панорамы грядущей мировой истории: найдется ли на земле хотя бы один молитвенник, хотя бы один человек, сохранивший веру (Лк. 18:8)? Или же случится так, как Он Сам описывал незадолго перед этим: "И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех. Так же как было и во дни, когда Лот вышел из Содома: пролился с неба дождь огненный и истребил всех. Так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится" (Лк. 17:26-30).
Как нам постичь это предвидение, относящееся к последним дням? Неужели так до конца и останется Слово Божие неуслышанным в истории? Неужели его ждет судьба повествования, устаревающего все более и более, пока в один прекрасный день в нем "уже больше и не останется истины" (Гегель)? Может быть, путь истории Христовой настолько подобен Его земному пути, что и он ведет к распятию на кресте, к Богооставленности и к великому смертному воплю? Может быть, второе пришествие Христа будет одновременно днем воскресения Его таинственного Тела для потусторонней жизни? И мы лишь тогда поднимем голову, в предвкушении приближающегося исполнения, когда увидим "Сына Человеческого грядущего на облаке с силою и славою великою" (Лк. 21:17 и сл.)? Таков светлый образ, получивший подтверждение благодаря символике Апокалипсиса.
Господь, однако, не высказывается, а только задает вопросы. Соответственно и мы, вглядываясь во всемирную историю и в ту судьбу, которая отведена в ней Церкви, можем только лишь спрашивать. Вопросы оказываются привязанными к месту и времени, поскольку мы не в состоянии оценить вечностный смысл того или другого стечения обстоятельств. Когда накатывают все новые и новые волны, то такой ход, может быть, есть простое нагромождение земного высокомерия. А когда волны спадают, то, может быть, - уверенностью мы не обладаем, - это особые времена милости. Похоже, однако, что мы с определенностью должны признать: Церковь расцветает во времена гонений и загнивает во времена расцвета. Закона, правда, не выведешь из этих наблюдений. Ведь и по истечении сорока дней, когда Христос по воскресении в зримом образе ходил с учениками, блаженным является тот, кто поверил, не видя. На земле имеются особо благодатные места, где когда-то и для кого-то небесный луч прошел сквозь облака и обнаружил себя. Облака давно снова сдвинулись, но сотни тысяч все еще совершают паломничества. На протяжении столетий было, вероятно, немало чудесных знамений, но все они оставляют после себя такую тишину, что можно подумать, будто бы эхо специально заглушалось. Не исключено, что большинство таких чудес - вполне подлинных! - люди просто и не восприняли как чудеса. Например, вы слышите рассказ о том, что кто-то неожиданно обратился в христианство. Ваша реакция: ну что ж, такое случается, и в психологии подобные обращения описывались неоднократно...
Ап. Фома хотел увидеть и пощупать, а иначе не мог поверить. Так и христианам нужна какая-то встряска, иначе не оживет их усталая вера. Христианская культура, несомненно, много сделала ради приоткровения глубочайшей тайны Божией, будь то архитектура, скульптура, живопись, музыка, поэзия и т.д. Она, безусловно, просвещает людей и прославляет Бога. Но мы все-таки не знаем, каков вес всех этих деяний на весах Божиих. Вполне может быть, что у нас все это богатство будет в один день взято, словно детская погремушка, чтобы мы вернулись к начальным словам нагорной проповеди: "Блаженны нищие духом..."
Я не хочу сказать, что Царства Божия нет среди нас. Но оно, однако, не приходит приметным образом. Не скажут: "вот, оно здесь" или "вот, там". А если о Сыне Человеческом скажут: "вот, здесь", то тоже не ходите и не гоняйтесь (Лк. 17:20-23). Нередко возгорается нечто в сердце человека, или в наставлении мудреца, или в молитве бедного и обиженного; и такой свет выхватывает из темноты - и нас, подобно свету вращающейся башни маяка. Мы обычно не можем удержать этот свет, но благодарность должна сохраняться. Мы примечаем вспыхнувшее стеклышко большой мозаичной картины, хотя она сама остается в тени. "Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит" (Ин. 3:8). Образ великолепный! Временами мы чувствуем дуновение на себе, но уловить его не в состоянии. Если бы мы его уловили, то это было бы уже не дуновение. Один человек воспринимает дуновение от алтаря, другой от горящей лампады, третий от некоей встречи, четвертый от одинокой прогулки в лесу... Для них этого слабого знака достаточно. Образ взят нами из беседы Христа с Никодимом, в которой ветер и дух называются одним и тем же словом. Они оба одинаково свободны. Иисус, "Господь, есть Дух, а где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3:17). Пусть он и веет над всеми руинами мира и Церкви.
