Эта работа делится на две примерно равные части. В первой части обсуждаются теории истолкования притчей и их сравнительная ценность. Во второй части результаты, полученные в первой, применяются для краткого истолкования основных евангельских притчей. В каждой части содержатся четыре главы и краткие выводы. Глава вторая начинается с более подробного изложения дискуссии о различиях между притчей и аллегорией. Какие доводы "консенсус" и "меньшинство" приводят в пользу своих противоположных взглядов, и выдерживают ли эти доводы тщательное рассмотрение? Какие открытия принесли исследования методами литературного анализа и в особенности изучение большого свода раввинистических притчей? Глава вторая завершается выводом: притчи могут и должны рассматриваться как аллегории (если правильно понимать этот термин), но это отнюдь не оправдывает возвращение к произвольной и натянутой экзегезе, характерной для прежних поколений.
Третья глава исследует вклад анализа форм в исследование притчей. После краткого изложения сильных и слабых сторон метода как такового и вытекающих из него основных принципов истолкования, более пристальное внимание уделяется так называемым законам передачи, которым, как полагают, подчиняется устная передача учения Иисуса в период до написания Евангелий . В данной главе мы приходим к выводу, что эти законы нуждаются в существенной модификации, и в завершение предлагаем совершенно иную модель исторической передачи притчей.
Глава четвертая посвящена методу анализа редакций, который выделяет существенные расхождения между параллельными текстами в различных Евангелиях. Оттенки значения варьируются в различных текстах, а потому истолкование притчи в одном Евангелии может не во всех аспектах совпадать с истолкованием в другом Евангелии. У каждого евангелиста есть свои любимые темы, которые он хочет выделить особо, и современные комментаторы не должны упускать это из виду. Однако нужно отмести теории, согласно которым различия между Евангелиями оказываются столь значительными, что приходится говорить о серьезных противоречиях или даже несовместимых богословиях. Итак, в совокупности главы со второй по четвертую предлагают рассматривать притчи Иисуса как аутентичные и аллегорические.
Пятая глава завершает богословскую дискуссию обзором трех новейших методов герменевтики и литературной критики и сопоставляет их данные с полученными предварительными выводами. Новая герменевтика не допускает интерпретации повествования в неповествовательной манере, полагая, что тем самым нарушается изначальное намерение рассказчика. Вот почему неправильно будет сводить притчи к набору "основных тем", неважно, насколько подробному. Структурализм считает невозможным выводить основной смысл текста из его внешних черт.
Истолкователи призваны искать скрытые уровни значения, анализируя глубинную структуру текста. Постструктурализм полагает, что значение текста не зафиксировано ни в изначальном намерении автора, ни в собственном значении составляющих его слов, но лишь в креативности читателей или слушателей и в интерпретационных схемах, заданных культурой. Каждое из этих трех направлений предлагает несколько новых важных открытий в области интерпретации текста, которые нельзя не учитывать, хотя в целом их ценность преувеличена. На проблему аллегорической природы притчей или их аутентичности они никак не влияют.
Вторую часть книги составляют главы с шестой по восьмую. Эти три главы иллюстрируют принципы истолкования, выведенные в заключении первой части, применяя их к краткому анализу каждой из главных притчей Иисуса. Не предпринимаются попытки выстроить полномасштабный комментарий или подробную экзегезу каждого отрывка. Мы располагаем достаточным количеством источников, дающих вполне адекватное представление об историческом фоне, на котором возникают образы притчей, о значении ключевых греческих слов и выражений и о роли данной притчи в общем контексте Евангелия [1]. Здесь мы сосредотачиваемся преимущественно на основных спорах по истолкованию и выводах из них, а также на тех аспектах экзегезы, которые непосредственно вытекают из предложенного нами дистинктивного метода. Поэтому особое внимание уделяется проблемам аутентичности и аллегорической природы каждой притчи.
Притчи классифицируются согласно форме или структуре по трем основным категориям (каждой уделена одна глава). В шестой главе рассматриваются простые притчи с тремя темами, наиболее распространенная в Евангелиях форма. В этих притчах присутствуют три главных персонажа: один - правитель или авторитетная фигура и два подчиненных - плохой и хороший, символизирующие два противоположных способа реагировать на приказы начальника. Глава семь посвящена сложным притчам с тремя, темами. В этих притчах участвуют более трех персонажей, но в конечном счете здесь проступает та же простая триада, что и в притчах с тремя персонажами, хотя роли персонажей отличаются от парадигмы, выстроенной в шестой главе. Наконец, глава восьмая рассматривает притчи с двумя или с одной основной темой, то есть те, в которых отмечается меньше ключевых персонажей или элементов и делается два вывода или только один.
Завершает книгу девятая глава, в которой содержание притчей используется для лучшего понимания их автора и его учения. Каким образом притчи влияют на наши представления о Царстве Божьем и на христологию? Относится ли Царство к настоящему или к будущему? Это Царство или царствование, государство или только форма правления? Предполагает ли оно социальный переворот или только личное обращение? Как соотносится с Израилем и с Церковью? Служат ли притчи (как это кажется на поверхностный взгляд) аргументом в пользу мнения, будто Иисус был всего-навсего человеком, хотя и великим учителем? Или же в них мы находим имплицитные (а то и эксплицитные) доводы в пользу христианского представления об Иисусе как о Сыне Божьем?
Такое количество сложных вопросов может показаться излишним, если учесть, что притчи Иисуса, насколько мы знаем, первоначально были адресованы неграмотным галилейским крестьянам и с их помощью Иисус хотел прояснить свою концепцию Царства Божьего. Однако сами Евангелия свидетельствуют о том, что многие люди, и даже собственные ученики, не всегда его понимали. Обзор более поздних комментариев напоминает, что непонимание продолжалось и после его земной жизни. Хотя в XX веке сложился консенсус по истолкованию притчей, все еще нет согласия в вопросе о том, как применять эти методы к экзегезе конкретного пассажа. Данное исследование написано с целью и искренней надеждой проработать определенные сложные вопросы и вновь обрести простые принципы, которые помогли бы современному читателю восстановить подлинное значение этих частиц Слова Божьего.
Третья глава исследует вклад анализа форм в исследование притчей. После краткого изложения сильных и слабых сторон метода как такового и вытекающих из него основных принципов истолкования, более пристальное внимание уделяется так называемым законам передачи, которым, как полагают, подчиняется устная передача учения Иисуса в период до написания Евангелий . В данной главе мы приходим к выводу, что эти законы нуждаются в существенной модификации, и в завершение предлагаем совершенно иную модель исторической передачи притчей.
Глава четвертая посвящена методу анализа редакций, который выделяет существенные расхождения между параллельными текстами в различных Евангелиях. Оттенки значения варьируются в различных текстах, а потому истолкование притчи в одном Евангелии может не во всех аспектах совпадать с истолкованием в другом Евангелии. У каждого евангелиста есть свои любимые темы, которые он хочет выделить особо, и современные комментаторы не должны упускать это из виду. Однако нужно отмести теории, согласно которым различия между Евангелиями оказываются столь значительными, что приходится говорить о серьезных противоречиях или даже несовместимых богословиях. Итак, в совокупности главы со второй по четвертую предлагают рассматривать притчи Иисуса как аутентичные и аллегорические.
Пятая глава завершает богословскую дискуссию обзором трех новейших методов герменевтики и литературной критики и сопоставляет их данные с полученными предварительными выводами. Новая герменевтика не допускает интерпретации повествования в неповествовательной манере, полагая, что тем самым нарушается изначальное намерение рассказчика. Вот почему неправильно будет сводить притчи к набору "основных тем", неважно, насколько подробному. Структурализм считает невозможным выводить основной смысл текста из его внешних черт.
Истолкователи призваны искать скрытые уровни значения, анализируя глубинную структуру текста. Постструктурализм полагает, что значение текста не зафиксировано ни в изначальном намерении автора, ни в собственном значении составляющих его слов, но лишь в креативности читателей или слушателей и в интерпретационных схемах, заданных культурой. Каждое из этих трех направлений предлагает несколько новых важных открытий в области интерпретации текста, которые нельзя не учитывать, хотя в целом их ценность преувеличена. На проблему аллегорической природы притчей или их аутентичности они никак не влияют.
Вторую часть книги составляют главы с шестой по восьмую. Эти три главы иллюстрируют принципы истолкования, выведенные в заключении первой части, применяя их к краткому анализу каждой из главных притчей Иисуса. Не предпринимаются попытки выстроить полномасштабный комментарий или подробную экзегезу каждого отрывка. Мы располагаем достаточным количеством источников, дающих вполне адекватное представление об историческом фоне, на котором возникают образы притчей, о значении ключевых греческих слов и выражений и о роли данной притчи в общем контексте Евангелия [1]. Здесь мы сосредотачиваемся преимущественно на основных спорах по истолкованию и выводах из них, а также на тех аспектах экзегезы, которые непосредственно вытекают из предложенного нами дистинктивного метода. Поэтому особое внимание уделяется проблемам аутентичности и аллегорической природы каждой притчи.
Притчи классифицируются согласно форме или структуре по трем основным категориям (каждой уделена одна глава). В шестой главе рассматриваются простые притчи с тремя темами, наиболее распространенная в Евангелиях форма. В этих притчах присутствуют три главных персонажа: один - правитель или авторитетная фигура и два подчиненных - плохой и хороший, символизирующие два противоположных способа реагировать на приказы начальника. Глава семь посвящена сложным притчам с тремя, темами. В этих притчах участвуют более трех персонажей, но в конечном счете здесь проступает та же простая триада, что и в притчах с тремя персонажами, хотя роли персонажей отличаются от парадигмы, выстроенной в шестой главе. Наконец, глава восьмая рассматривает притчи с двумя или с одной основной темой, то есть те, в которых отмечается меньше ключевых персонажей или элементов и делается два вывода или только один.
Завершает книгу девятая глава, в которой содержание притчей используется для лучшего понимания их автора и его учения. Каким образом притчи влияют на наши представления о Царстве Божьем и на христологию? Относится ли Царство к настоящему или к будущему? Это Царство или царствование, государство или только форма правления? Предполагает ли оно социальный переворот или только личное обращение? Как соотносится с Израилем и с Церковью? Служат ли притчи (как это кажется на поверхностный взгляд) аргументом в пользу мнения, будто Иисус был всего-навсего человеком, хотя и великим учителем? Или же в них мы находим имплицитные (а то и эксплицитные) доводы в пользу христианского представления об Иисусе как о Сыне Божьем?
Такое количество сложных вопросов может показаться излишним, если учесть, что притчи Иисуса, насколько мы знаем, первоначально были адресованы неграмотным галилейским крестьянам и с их помощью Иисус хотел прояснить свою концепцию Царства Божьего. Однако сами Евангелия свидетельствуют о том, что многие люди, и даже собственные ученики, не всегда его понимали. Обзор более поздних комментариев напоминает, что непонимание продолжалось и после его земной жизни. Хотя в XX веке сложился консенсус по истолкованию притчей, все еще нет согласия в вопросе о том, как применять эти методы к экзегезе конкретного пассажа. Данное исследование написано с целью и искренней надеждой проработать определенные сложные вопросы и вновь обрести простые принципы, которые помогли бы современному читателю восстановить подлинное значение этих частиц Слова Божьего.
Примечания:
[1]. В дополнение к работам, процитированным выше в прим. см. особ: развернутые комментарии к Матфею: D. A. Carson Matthew, в The Exposilor's Bible Commentary, ed. Frank E. Gaebelein, vol. 8. Grand Rapids: Zondervan, 1984, и David Hill The Gospel of Matthau London: Oliphants, 1972; Grand Rapids: Eerdmans, 1981; к Марку: William L. Lane Tlie Gospel aecording to Mark. Grand Rap ids: Eerdmans, 1974; London: Marshall. Morgan & Scott. 1975. и Robert A. Guelich Mark Мк. 1-8:26. Dallas: Word, 1989; к Луке: I. Howard Marshall Tlie Gospel of Luke. Exeter: Paternoster; Grand Rapids: Eerdmans, 1978, и Joseph A. Fitzmyer The Gospel according to Luke, 2 vols. Garden City: Doubleday, 1981-1985.
