Никакого писаного права в шумерское время не было. Обычаи естественным образом возникали в общине, ритуалы разрабатывались храмами, правительственные указы исходили из дворца. В самом конце шумерской цивилизации стали создаваться своды законов, которые, впрочем, не играли роль обязательных для исполнения документов, а носили, скорее, рекомендательный характер, являясь эталонами правовой деятельности.
Мировоззренческой основой права в Шумере были категории ни-ги-на («истинность, постоянство») и ни-сиса («справедливость, равенство»). Категории эти возникают в общине и рассматриваются как неотъемлемые атрибуты мироздания, без которых невозможен мировой порядок. Несомненно, желание постоянства и равенства должно быть связано с особенностями земледельческого труда на стадии поздней первобытности - с работой на одном месте, собиранием с этого места результатов труда, равной обеспеченностью орудиями труда и имуществом.
В общем виде это желание может быть сформулировано так: «Существует нечто одно, которым должны быть обеспечены все». Парадоксальным образом из этого следует и второе утверждение: «Все хотят одного», а за ним идет и третье: «Поскольку все хотят одного, то каждый человек подобен другому». Отрицается право другого человека, во-первых, на иное желание, во-вторых, на отличие от других людей.
Но с развитием государства появляются энергичные и амбициозные люди, требующие всей полноты власти и стремящиеся установить свой порядок. Возникает конфликт между большинством, живущим «как все», и одиночкой, которому «больше всех надо». Враждующие стороны пытаются достигнуть компромисса, и результатом такого компромисса являются правовые представления, основанные на сочетании обычного общинного права и установлений царской власти.
На первый вопрос истории шумерского права - вопрос о процедуре назначения лугалей - до сих пор нет однозначного ответа. В науке устоялось мнение, согласно которому каждый лугаль избирался в священном городе Ниппуре. Но старошумерские царские надписи нередко сообщают о даровании царской власти родными богами энси в его собственном городе.
Отсюда можно сделать вывод о неверности утвердившегося мнения насчет Ниппура. Но не стоит спешить с выводами. Например, если взять надписи правителя Лагаша Энметены, избранного царем, то можно встретить такие формулы: «Высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене даровал»; «Когда Нанше Энметене царскую власть (над) Лагашем даровала...».
Здесь мы видим, казалось бы, взаимоисключающие положения: царская власть даруется и богиней-покровительницей династии в месте проживания энси, и владыкой Ниппура Энлилем. На самом же деле это может означать, что утверждение в царском достоинстве проходило в два этапа: сперва по месту проживания кандидата, а затем уже на съезде всех богов и правителей в священном Ниппуре.
Неясным остается и вопрос о процедуре выборов. Царские надписи досаргоновской эпохи, дошедшие до нас из Лагаша, указывают одновременно на наследование престола и на выборы. Как согласуются между собой эти два принципа? Г. Зельц в своей недавней статье выдвинул гипотезу о национально-культурной обусловленности принципов смены царя в Шумере. В частности, он пишет о несомненной связи, с одной стороны, между шумерской системой ценностей и выборностью царя, а с другой стороны, между семитской системой ценностей и наследованием престола по отцовской линии.
Зельц хочет показать, что для Шумера власть имеет прежде всего пространственный характер, а для семита - временной. Но его рассуждения не выдерживают не только критики, но просто взгляда на другую половину карты. В Индии и Китае царство с определенного времени передавалось по наследству, но только с официального согласия богов. Аналогично и в Египте, и в странах Мезоамерики.
Дело здесь, конечно, не в национальном вопросе (который так любит затрагивать немецкая наука), а в соединении принципов, свойственных разным этапам исторического развития социума. На первом этапе, когда правят общинные старейшины и коллективная традиция, возможны только выборы вождя, поскольку человек еще значительно слабей природы и лидера выбирают по его истинным качествам. Лидер в это время - основа выживания племени.
Поэтому его долго выискивают, о нем спрашивают у богов, его определенным образом испытывают и уж только тогда объявляют о его богоизбранности. В эпоху раннего государства общество уже имеет роскошь оставлять на престоле царского сына, поскольку речь идет не о выживании, а всего лишь о переменах в социальной жизни. Даже если этот сын не выкажет должного умения и окажется плохим правителем, за него будут править какие-нибудь жрецы-консультанты, и страна худо-бедно это время переживет.
Однако ничто не исчезает бесследно из памяти народа, и два принципа передачи царской власти в конце раннегосударственной эпохи воспринимаются как один. Таков наиболее вероятный ответ на эту загадку шумерского права.
Царя выбирает собрание свободных взрослых мужчин, число которых в различных текстах варьируется, но всегда кратно 60 (3.600, 36.000, 216.000). В надписях упоминается обряд передачи избраннику богами всех лучших качеств, атрибутов власти и, кроме того, нового имени. Все имена шумерских правителей, известные из надписей, являются их тронными именами. В обряде интронизации какое-то значение имеет «кирпич Экура» (главного ниппурского храма, в котором собирается совет богов).
То ли он использовался как гадательная фишка со значками типа «да-нет», то ли был связан с магией родов, в которой закладка первого кирпича в фундамент дома аналогична появлению человека на свет. В эпоху III династии Ура о выборах речь уже не шла. Царь был царем от рождения, он был специально создан богами для «царской судьбы» и, кроме того, с рождения равен богам.
Избранный царь проводил реформы, следы которых остались в нескольких пространных надписях Энметены и Урукагины (старошумерское время), а также составлял законы, о чем свидетельствует текст Законов Шульги, ранее ошибочно принятых за законы его предшественника Ур-Намму. Соотношение между реформаторскими мероприятиями Энметены и Урукагины также является большой загадкой для шумерологов. В их надписях встречаются аналогичные формулы, из чего следует, что проводимые ими мероприятия также были аналогичны.
В основе реформ Энметены и Урукагины лежит категория ама-ги - «возвращение к матери». Энметена сообщает буквально следующее: «Возвращение к матери в Лагаше он (царь, называющий себя в 3-м лице. - В. Е.) установил. Мать к сыну вернулась, сын к матери вернулся. Возвращение к матери для выплаты долгов по зерну в рост он установил. Тогда Энметена богу Лугальэмушу храм Эмуш в Бад-Тибире... построил, на место его вернул.
Для сыновей Урука, сыновей Ларсы, сыновей Бад-Тибиры возвращение к матери он установил: к Инанне в Урук вернул, к Уту в Ларсу вернул, к Лугальэмушу в Бад-Тибиру вернул». Здесь отождествляются по своему значению три факта: отмена долговых обязательств по выплате ячменя с процентами, восстановление старого храма и освобождение с возвращением домой граждан других городов. Во всех трех случаях происходит как бы сброс времени, и жизнь начинается сначала, то есть, если говорить образно, в утробе матери, куда возвращается сын.
Столь же идеологичны и реформы Урукагины. Он также называет их «возвращением к матери» и полагает, что с его воцарением в стране установился новый порядок. Но сам же Урукагина называет этот порядок нам-тар-ра уд-би-та - «прежнее определение судеб», то есть прапорядок, существовавший до того беспорядка, который предшествовал правлению Урукагины. И что же он реально делает?
Отстраняет от храмовых служащих чиновников, которые брали с них взятки; возвращает богу его поле, отнятое прежним правителем; возобновляет оплату похорон; запрещает имущему и чиновному завладевать добром бедняка; освобождает («очищает», как буквально сказано в тексте) граждан Лагаша от долгов, кражи имущества, убийства, тюремного заключения; наконец, возвращает прежнее имя восстановленному им каналу. Происходит то же самое возобновление времени по новому кругу, что и в надписи Энметены.
Реформа как прогрессивное поступательное движение вперед здесь невозможна, потому что неведомо само это «вперед». Можно только вернуть время, отменив действительный статус всех происходивших в нем событий, невзирая на выгоду или ущерб, которые эта отмена может принести людям. Несомненно, что в такого рода реформе просматривается календарно-ритуальное начало, связанное с Новым годом и периодом обращения небесных светил, и не случайно она проводилась в первый год воцарения Урукагины.
Царя в Шумере выбирали в первые дни новогодних празднеств, каждое царствование имело собственную хронологию. Поэтому воцарение, совпадавшее со сменой года, как раз и означало обновление времени, происходившее с уничтожением всех фактов прошлого. Такое вот «переобращение» времени называется по-латыни «революция». А если кто-нибудь захотел бы перевести это с латыни на шумерский, получилось бы ама-ги.
Ко времени III династии Ура развитие государства потребовало уже писаного свода законов. Однако если говорить о правовой культуре в целом, то даже в эти, последние времена шумерской цивилизации она невысока.
Должность судьи не была профессиональной; большинство судей одновременно являлись жрецами, крупными чиновниками и т. п. Иногда дела решал правитель города, иногда его первый заместитель. В судебном заседании участвовал также чиновник машким, получавший плату, бывшую обязательным судебным сбором. Однако в мелких общинах судом по-прежнему оставалась сама община, то есть собрание ее старейшин или всех взрослых мужчин.
Как показано В. А. Якобсоном, судебные заседания имели состязательный характер: истец и ответчик в присутствии судей должны были доказать свою правоту. Если истину невозможно было установить на суде, прибегали к испытанию ответчика, проходившему в двух основных формах: либо его погружали в реку, и если бог реки «отпускал» его - освобождали; либо заставляли клясться перед статуей бога в храме, и это уж было самым серьезным испытанием.
Все жители Шумера, безусловно, были люди верующие и знали, что за ложную клятву их постигнет кара божия. Если ответчик клялся в своей невиновности именем бога - сомнений в его невиновности быть не могло. Если же отказывался - тем более не возникало сомнений в его преступлении.
Дошедший до нас сборник Законов Шульги частично разрушен, поэтому ничего нельзя сказать о его композиции. Сохранилось 30-35 положений, регулирующих семейное право, право рабов, аграрное право и рассматривающих случаи лжесвидетельства перед судом. В частности, регулировались имущественные отношения между супругами; предусматривалось финансовое возмещение хозяину раба за нанесенные рабу увечья или за его убийство; членовредительство свободному человеку также каралось денежным штрафом.
Лицо, незаконно захватившее чужое поле, подвергалось конфискации доходов и штрафу в сумме производственных затрат. За затопление чужого поля или за его превращение в пустошь
по небрежности предусматривалось возмещение в размере около 900 литров ячменя за 0,3 гектара поля.
Довольно темным остается вопрос о податях и повинностях в Шумере. Данные, собранные И. М. Дьяконовым и Н. В. Козыревой в их обобщающих статьях на эту тему, свидетельствуют о том, что существовали обязательные жертвенные дары, взимавшиеся в пользу храмов в виде скота, зерна и ремесленных изделий. В досаргоновском Лагаше в период между сбором урожая и посевом производились работы по рытью каналов, колодцев и по уборке урожая на земле правителя; известно, что в период работ их исполнители получали от храма натуральные выдачи.
В Умме более позднего времени группа жителей выполняла обязанности лесничих на постоянных лесных участках в окрестностях города. За исполнение таких обязанностей они получали выдачи ячменем и шерстью. В эпоху III династии Ура существовали обязательные ежегодные поставки праздничных жертв в два главных урских храма, причем Лагаш должен был поставлять жертвы два месяца в году (как провинившийся), а все другие округа - только месяц. За все поставки отвечали энси; доставляемый ими скот, скорее всего, собирался с частных лиц, имевших собственные хозяйства (что-то вроде «разверстки»).
Итак, мы видим, что правовая деятельность в Шумере в раннее время ограничивалась периодическими царскими «революциями», результатом которых была отмена всех соглашений, прощение всех долгов, освобождение всех заключенных - по слову Урукагины, «отмывание» времени от человеческих грехов. В более позднее время возникают законодательные акты, регулирующие отношения в различных сферах хозяйства и в семейной жизни и ограждающие собственность свободного человека от посягательств.
Но самый главный вопрос - вопрос о степени обязательности царских правовых эдиктов для судебных органов шумерского государства - остается пока открытым. Скорее всего, они носили рекомендательный характер (как Законы Шульги) или же являлись просто отчетами городским богам о проделанной работе (что можно заподозрить, читая старошумерские реформенные тексты).
