1.
По 64-му правилу Трулльского собора, «не подобает мирянину (лаику) пред народом произносити слово или учити, и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноваться преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительного слова, и от них поучатися божественному» [129].
Учительство является особым благодатным служением, и потому учить в Церкви могут только те, кто получил благодать учительного слова. На основании учения ап. Павла о деле служения [130], Трулльский собор исключил верных из области учительства, потому что они не имеют даров учительства.
Запрещая верным учить в церковном собрании, Трулльский собор продолжал древнюю традицию Церкви. «И ин поставил одних пастырями и учителями…» (Еф. 4:11). С апостольского времени в Церкви существовали дидаскалы (учители) как носители особого благодатного служения.
Нам трудно точно определить, в чем состояло их служение, но ясно одно, что оно не исключало учительство предстоятелей местных церквей и не только в тех церквах, в которых не было дидаскалов, но и там, где они имелись. Проповедь, если не с самого начала, то уже очень рано входила в служение епископа. Об этом мы имеем прямое указание у Иустина Мученика.
В своей Апологии он сообщает: «Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам» [131]. Иустин Философ был одним из тех древних дидаскалов, которые нам известны. Имел ли он возможность учить в церковном собрании Римской церкви, мы не знаем.
Если даже имел, что вполне вероятно, то рядом с ним стоял ее предстоятель как проповедник. В III веке начинает намечаться тенденция усвоить учительство в церковном собрании исключительно епископам и отстранить от него прежних дидаскалов, где они еще удержались. Из этой эпохи известен конфликт, возникший между Оригеном и его епископом Димитрием Александрийским.
Проповедь Оригена в церкви по просьбе двух палестинских епископов – Александра Иерусалимского и Феоктиста Кесарийского – вызвала энергичный протест со стороны Димитрия Александрийского.
В своем письме к Димитрию палестинские епископы оправдывали поступок Оригена, а также и свою просьбу к нему о проповеди в церкви: «Ты еще прибавляешь в своем письме, что никогда не слышно, да и теперь не обычай, чтобы в присутствии епископов проповедовали лаики: не понимаю, как можешь ты так явно говорить неправду?
Святые епископы, как скоро находили людей, способных принести братиям пользу, то приглашали их проповедовать народу…» [132]. Не раз высказывалось мнение, что этот случай из жизни Оригена свидетельствует о том, что учительство было доступно простым верным в древней церкви.
В действительности, он свидетельствует об обратном, а именно о том, что учительство в Церкви, согласно древней традиции, является особым служением [133], и что оно тем самым закрыто для тех членов Церкви, кто не призван к этому служению. Конфликт Димитрия Александрийского с палестинскими епископами, людьми одной и той же эпохи, фактически был конфликтом разных эпох.
Димитрий нисколько не запрещал Оригену учить в его школе, но, с точки зрения Димитрия, учительство в церкви было исключительной принадлежностью иерархического служения. Александрийская церковь менее, чем другие, нуждалась в проповеди дидаскалов, т. к. в ней в силу особенности ее церковного устройства пресвитеры очень рано получили возможность проповедовать в церковных собраниях.
Ориген, будучи в Александрийской церкви, нисколько на это не претендовал, т. к. он не причислял себя к церковной иерархии, хотя ставил служение дидаскалов выше всех остальных служений. Палестинские епископы знали о другой традиции, которая допускала дидаскалов к учительству в церковном собрании, но они, вероятно, забыли, что эти дидаскалы поставлялись церковью, а следовательно признавались церковью ее учителями, чего не было в Александрии.
Несколько позднее, чтобы смягчить конфликт, палестинские епископы рукоположили Оригена в пресвитеры, может быть, даже по совету самого Оригена. Это было крайне неудачно. С одной стороны, рукоположение Оригена было явным нарушением церковной дисциплины, т. к. оно было совершено не только без согласия, но даже без ведома его епископа.
С другой стороны, пресвитерское звание Оригена в глазах Димитрия не давало ему права на проповедь в церкви, т. к. в Александрии в его время не все пресвитеры имели служение учительства, а только те, кто возглавлял отдельные церкви. Палестинские епископы были не правы, указывая, что древняя церковь допускала верных к проповеди в церковном собрании. Допустили ли они намеренно эту неточность, остается неясным.
Спор двух эпох в лице Димитрия закончился не в пользу последних: мнение Димитрия одержало верх, и в церковном сознании прочно утвердилось мнение, что учительство является принадлежностью церковной иерархии, а тем самым верные, как и раньше, не могли «произносить слово перед народом». Это мнение тем легче могло утвердиться в церковном сознании, что после Оригена особое служение дидаскалов исчезает.
На этой точке зрения стоял Трулльский собор, запрещая лайкам учить народ. Позиция Трулльского собора бесспорна, т. к. простые верные (лайки) при поставлении их в царственно-священническое достоинство не получают даров учительства в церковном собрании.
2.
В 64-м правиле Трулльского собора не определяется, кому принадлежит «благодать учительного слова». Несомненно, что собор имел в виду, если не исключительно, то прежде всего и главным образом епископов как предстоятелей церквей. «Предстоятели церквей, – говорится в 19-м правиле того же собора, – должны во вся дни, наипаче же во дни воскресные, поучати весь клир и народ словесам благочестия» [134].
Для эпохи Трулльского собора предстоятели церквей были исключительно епископы, но во всяком случае не пресвитеры, как это имеет место в современном церковном устройстве. Учительство предстоятелей церквей исключало учительство остальных членов клира, об учительном достоинстве которых совершенно не упоминает собор. Они, как и верные, должны поучаться от епископа.
Если в некоторых церквах пресвитеры получали возможность проповедовать в церкви, о чем, по всей вероятности, знал собор, то этот факт нисколько не преуменьшает значения принципиального утверждения собора, что учительство в церкви принадлежит ее предстоятелям. Если пресвитеры проповедовали в церквах, то это происходило с ведома и разрешения их епископа. Причем это далеко не всегда встречало сочувствие народа, как указывает случай с Августином [135].
В Византии на основании предписания Трулльского собора утвердилось мнение, что учительство принадлежит только епископам. «Заметь из настоящего правила, – указывал Вальсамон, – что право учить народ дано одним епископам». По мнению Вальсамона, клирики сами по себе не имеют права учить в церкви, если они на это не уполномочены епископом.
«Может быть, кто-то спросит, – писал Вальсамон, – если правило (т. е. 64-ое правило Трулльского собора) запрещает мирянам учить перед народом или рассуждать о церковных предметах, то монахам и клирикам должно быть это запрещено так же, как мирянам, или нет? Поелику право учить принадлежит только архиереям и тем, которые на это поставлены: то если кто из них преступит эту каноническую заповедь, тот, как мне кажется, будет подлежать ответственности…» [136].
Не имея возможности лично исполнять свое учительство, епископы избирали тех своих клириков, которых они считали «учительными», и им поручали учительство в церкви. «Право учить народ, – повторял Вальсамон, – дано одним епископам, а учителя учат по праву патриарха… Поэтому-то со смертью патриарха они не могут учить» [137].
Константинопольские дидаскалы, как назначенные патриархом, учили не от своего имени, а от имени патриарха, т. к. патриарх, назначая их на это служение, делегировал им свои права учительства, а потому со смертью патриарха они должны были прекратить учительство, пока новый патриарх не делегировал им своих прав.
В праве и через право Вальсамон нашел выход из конфликта учения о том, что епископам как предстоятелям церквей принадлежит учительство, и современной ему практики, допускающей к учительству других лиц, принадлежащих к клиру. Если учительство является благодатным служением, которое соединяется со служением предстоятельства, то оно не может быть никому делегировано, т. к. нельзя делегировать дары Св. Духа, которые подаются Богом для служения в Церкви.
Дары Св. Духа не являются предметом права, а потому правовым образом не передаются. В IV или в V веке вряд ли думали о делегировании прав учительства, когда допускали пресвитеров к проповеди в церквах во время Евхаристического собрания. Память о дидаскалах как носителях служения учительства еще жила в церковном сознании.
Поэтому допущение некоторых пресвитеров к учительству было признанием за ними служения учителя, а потому было некоторым поставлением их на это служение. Вальсамон, конечно, не отрицал благодатного характера учительства, как и не отрицает его и современное богословие.
Если он говорил о возможности делегирования учительства, то этот правовой момент у него основывался на учении о клириках как посвященных: епископ мог делегировать клирикам некоторые свои права, т.к. клирики как посвященные способны в силу своего посвящения к действованию в Церкви. Учение о разделении членов Церкви на посвященных и непосвященных заменило основное учение о деле служения, основанное на различии даров Духа.
«Все производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор. 12:11). Уполномочивая своих клириков к некоторым действиям, епископ сам разделял служения в Церкви, но не в благодатном порядке через поставление, а в правовом порядке через делегирование своих прав. Эта делегация имеет определенную границу: она происходит в пределах группы лиц, получивших посвящение. Поэтому миряне как непосвященные не способны к получению прав учительства.
Для Вальсамона, как и для последующей эпохи, учительство закрыто для мирян. Точка зрения средних веков совпала с первоначальным учением Церкви, но это совпадение только видимое, за которым лежит глубокое расхождение основных принципов церковной жизни: принципа благодати и принципа права.
Современное богословие не усвоило полностью учение, защищаемое Вальсамоном, хотя некоторые следы этого учения мы находим в тех богословских учениях, которые рассматривают пресвитеров как делегатов епископа. По современному учению, учительство в Церкви принадлежит только членам церковной иерархии. С разрешения церковной власти оно распространяется иногда на всех членов клира.
Миряне в принципе совершенно отстраняются от учительства в церкви, но практически в некоторых случаях иногда допускаются к нему вопреки всей древней традиции Церкви и ее многовековой практике. Допущение мирян к учительству является настолько редким исключением, что его можно не принимать во внимание, тем более, что школьное богословие не в силах ни догматически, ни канонически его обосновать.
Пока в Церкви не будет вновь восстановлено особое служение учительства, только епископы как предстоятели церквей и пресвитеры в современных условиях жизни призваны к учительству, т. к. только они в таинстве рукоположения получают дары Духа, делегировать которые они никому не могут.
3.
В области учительства народ научается своими дидаскалами, а потому верные, как не получившие харизмы учительства, не могут участвовать в служении дидаскалов. Не может быть учащим тот, кто должен «отверзать ухо приявшим благодать учительного слова» [138].
Если одни в Церкви являются учащими, а другие учащимися, то это не означает разделение самой Церкви Божьей во Христе на церковь учащих и церковь учащихся, а вытекает из различия даров Духа, которые преподаются Богом в Церкви (1 Кор. 12:4-12). Верные внимают учащим и поучаются от своих дидаскалов в своем служении свидетельства, о котором мы говорили выше.
«Учитель» научает народ Божий не от своего имени, а от имени Церкви, излагая не свое собственное учение, а учение Церкви. «Если даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали, да будет анафема» (Гал. 1:8). Учительство как соборное служение есть раскрытие в церковном собрании того, что содержится Церковью.
Поэтому народу Божьему в целом принадлежит, как и в области управления, свидетельствование о том, что предлагаемое верным учение находится в согласии с учением Церкви [139]. Это есть суждение Церкви, а не суждение ее отдельных членов. Следовательно, оно, как и само учение, не от человека, не через человека, а через откровение Иисуса Христа (Гал. 1:11-12).
Желание или нежелание, согласие или несогласие отдельных членов Церкви не может играть никакой роли, т. к. в Церкви нет места для человеческой воли. В большинстве случаев свидетельство Церкви молчаливо сопровождает учение дидаскалов, т. к. сам дидаскал предварительно испытан народом Божьим.
В спорных случаях свидетельство одной местной церкви об излагаемом ее дидаскалами учении подлежит рецепции других церквей. История церкви полна примеров, когда рецепция народа была решающим фактором в победе православия над ересями. Достаточно напомнить, например, что Павел Самосатский был осужден по инициативе его собственной (антиохийской) церкви, которая не желала принять его учение.
С другой стороны Афанасий Великий не вышел бы после тяжких испытаний победителем в арианских спорах, если бы народ принял учение Ария и его последователей.
Начиная с середины III века собор стал обычной инстанцией, в которой обсуждались вопросы веры и учения. Здесь не место разбирать, на чем покоится авторитет соборов, т. к. этот вопрос ввиду его необычайной сложности требовал бы специального исследования. Но как бы мы ни решали этот вопрос, бесспорным останется всегда одно положение: решения собора обязательны тогда, когда они выражают решение Церкви.
Такого рода решения не могут быть приняты без Церкви и вне ее, а следовательно они не могут быть приняты без народа Божьего, т. е. без его свидетельствования об открывшейся в этих решениях воле Божьей. Само по себе это положение настолько бесспорно, что не требует даже доказательств. История церкви опять же полна примеров того, как формально правильные соборы отвергались Церковью.
Так, например, Церковь не приняла решений так называемого разбойнического собора (Ефесского собора 449 г.). Почти перед самым падением Византии народ отказался принять решения Флорентийского собора. Школьное богословие забыло о служении свидетельствования, но в силу одного из тех парадоксов, которые мы находим в современной церковной жизни, оно допустило, как мы видели, мирян на соборы в качестве их членов.
Правовая система церковного устройства и управления готова скорее допустить верных к учительству в Церкви, чем признавать за ними харизму, которой наделен народ Божий – свидетельствование о воле Божьей.
4.
«Не подобает мирянину перед народом произносити слово и тако брати на себя учительское достоинство» [140]. Если верные не могут иметь служения учительства, то это не означает, что они не могут в частном порядке высказывать свои суждения. Даже Бальсамон и Зонара не отказывали в этом мирянам.
«Хорошо прибавлено: перед народом, потому что, если какой-нибудь разумный мирянин будет спрошен частным образом о каком-нибудь догматическом предмете или о другом душеполезном деле, он не подвергается наказанию, если даст ответ по своему усмотрению» [141]. «А кто будет спрошен частным образом, тому не должно быть запрещено отвечать и учить вопрошающего» [142].
Высказывание верными своих суждений, о которых говорили Вальсамон и Зонара, для нашего времени приобретает характер проблемы научной богословской деятельности, связанной с проблемой свободы богословской мысли.
Хотя первыми пионерами в области богословской научной деятельности были дидаскалы, в настоящее время она не составляет в прямом смысле служения учительства. Однако из этого не следует, что научные занятия богословием не являются служением в Церкви. Пока занятия богословием остаются в пределах Церкви, они являются благодатным служением на основе царственно-священнического достоинства каждого члена Церкви.
Как всякое делание в Церкви, научные занятия являются ответственным деланием: в Церкви все делается перед лицом Христа. Каждый верный ответственен за свою жизнь и за свое делание в Церкви: «Если кто разорит храм Божий, того покарает Господь: ибо храм Божий свят, а этот храм – вы» (1 Кор. 3:17). Эта ответственность, высшая, какая может быть – не разорить храм Божий – не лишает никого в Церкви его свободы мысли как дара Божия.
«Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17). В Церкви Дух Господень, в Церкви и свобода, но свобода не рабов – «ты уже не раб, но сын», – свобода не правовая или политическая, а свобода сынов Божьих, свобода в любви или свобода как дар совершенной любви. «В любви нет страха, а совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4:18). В Церкви пребывает свобода, т. к. в Церкви пребывает совершенная любовь.
«И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). Это означает, что содержание свободы как понятия положительного есть истина. В Церкви любовь, свобода и истина – понятия тождественные: свобода как следствие любви и истина как содержание свободы. Нарушение свободы означало бы оскудение любви и боязнь истины. В любви к истине сыны Церкви не знают страха перед высказыванием своих мнений, хотя бы даже эти мнения вызывали споры.
«Ибо надлежит быть разногласиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). Свобода есть залог творчества в Церкви, которое никогда не может иссякнуть, пока в ней пребывает Дух Господень.
В Церкви не прекращается пророчество – не «новое пророчество» по монтанизму, а дух пророчества, который получила Церковь в день Пятидесятницы. Нарушение свободы богословского исследования было бы выражением недоверия к духу пророчества или сознательное угашение этого духа. Церковь охраняет свободу богословского исследования, т. к. содержанием его должна являться истина.
«Если пребудет в вас то, что вы слышали от начала, то и вы пребудете в Сыне и в Отце» (1 Ин. 2:24). Хранить в Церкви ее изначальное предание означает хранить истину. Задача богословского исследования состоит в открытии и познании изначального предания, которое в Церкви, оставаясь неизменным, закрывается часто временным и преходящим.
Расхождения, которые могут вызывать богословские исследования, есть признак неоскудевающего творческого духа народа Божия, наделенного харизмой свидетельствования. Будучи благодатным деланием, богословское творчество совершается человеком и, как человеческое делание, может быть подвержено ошибкам: истина, которая является целью богословской работы, может быть недостигнута.
Расхождение в мнениях, которое может вызвать богословское исследование, есть процесс испытания членами народа Божьего истины. Это не есть еще окончательное суждение, т. к. оно принадлежит не отдельным верным, а Церкви в лице ее предстоятелей. Это суждение наступает только после процесса испытания, который может быть весьма длительным и обычно таковым и бывает.
Отдельные верные не могут присваивать себе окончательного суждения над мнениями других членов, т. к. служение учительства в Церкви принадлежит не им, а предстоятелям церквей.
Высказывая свое суждение, Церковь не покушается на свободу мысли, а только свидетельствует о том, достигнута ли истина, которая является целью богословских исследований или высказываний отдельных верных, или нет. Если истина не достигнута, то это означает, что само богословское исследование находится вне пределов Церкви как построенное на другом основании, «кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1 Кор. 3:11) [143].
Верные как живые члены тела Христова живут в Церкви. Их жизнь есть непрестанное служение в ней, которое начинается с их вступления в Церковь и поставления в ней как священников и царей Богу и Отцу Своему.
Жизнь в Церкви означает жизнь с Церковью, а потому, в чем проявляется жизнь в Церкви, там участвует народ Божий. Если бы существовала некая область, которая была бы закрыта для народа Божьего, то это означало бы, что в Церкви имеется внецерковная область или что сам народ перестал быть народом Божьим.
«Все мы одним Духом крестились в одно тело» (1 Кор. 12:13). Верные не образуют сами по себе Церковь, но они вступают в Церковь, а потому они не могут жить и действовать вне Церкви или без Церкви. Каждый верный призывается к служению царственного священства, но оно совершается им, когда служит весь народ Богу.
Призывая весь народ к одному и тому же служению через приобщение к «одному телу», Бог призывает отдельных членов к особым служениям для созидания самого тела. К числу этих служений принадлежит служение предстоятельства, без которого не может быть Евхаристического собрания, а следовательно без которого не может быть общего служения верных. Народ служит Богу, когда среди него имеется предстоятель, и предстоятель служит, когда с ним имеется народ.
Это не одно и то же служение, а разные служения, которые не могут быть смешиваемы, но которые не могут существовать одно без другого. Если бы они могли существовать одно без другого, то они бы оказались вне Церкви, т. к. при таком раздельном существовании не могло бы быть Евхаристического собрания. Эти эклезиологические предпосылки определяют природу и характер служения верных в Церкви.
Наиболее активным является служение верных в области священнодействия. В этой области верные являются сослужителями своих предстоятелей. В области управления и учительства народ Божий управляется и научается теми, кто поставлен на эти служения. В этих областях верные не являются сослужителями своих предстоятелей.
В этих областях народу Божьему принадлежит свидетельствование о том, что предстоятели, поставленные Богом, управляют и учат согласно воле Божьей и что дары Духа, полученные ими, пребывают у них.
Пастыри и учители управляют и учат не от своего имени, не от имени народа, который их уполномочил, а через них управляет и учит сам Христос как единый Пастырь единого стада. Во всех трех главных областях действования в Церкви Христос священнодействует, управляет и научает через дары Духа, изливаемые Богом на Своих служителей.
В современном школьном богословии и в церковном праве участие народа в жизни Церкви строится на противоположных началах: священнодействия усваиваются церковной иерархии с полным отстранением мирян от участия в них, к управлению миряне допускаются в качестве соуправителей епископа, а учительство иногда усваивается лицам, не имеющим дара учительства. Это есть результат того, что для школьного богословия потеряло значение учение о «деле служения».
Различие служений обусловлено различием даров Духа и только те, кто получил дары, могут исполнять соответственные этим дарам служения. «Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех» (1 Кор. 12:4-6).
