Как большинство исследователей подходит к экзегезе притчей Иисуса? [1] Типичное изложение Нового Завета или типичный учебник по герменевтике [2] содержит некоторые или все из нижеперечисленных положений:
1. На протяжении всей истории Церкви большинство христиан понимало притчи как аллегории. То есть, по мнению истолкователей, большинство персонажей или предметов в притче означает нечто иное, некие духовные понятия, и потому притча прочитывается па двух уровнях смысла. Притча - это рассказ не просто о каких-то человеческих делах, но и о "небесной реальности".
Приведем в качестве примера самую знаменитую притчу - притчу о блудном сыне (Лк. 15:11-32). Она рассматривалась не только как напряженная драма еврейского отца, сумевшего простить своего шалопая-сына, - выстраивался целый ряд соответствий: отец означал Бога, блудный сын - грешника, убегающего от Бога, старший брат - жестокосердого фарисея. Даже на этом соответствия не исчерпывались. Кольцо, которое отец подарил блудному сыну, - это крещение, пир - Тайная Вечеря [3]. Одежда, которой сын облекается по возвращении домой, может пониматься как бессмертие, а сандалии - приуготовление к путешествию на небеса [4]. Так одна за другой каждая деталь получает истолкование, и выявляется духовное содержание рассказа.
2. Современные исследования разумно отказались от аллегорических истолкований в пользу другого подхода - выявлять в каждой притче один основной смысл. Со временем становилось все яснее, насколько искусственный и произвольный характер носят такого рода изощренные аллегоризации. Тщательное сопоставление нескольких старинных комментаторов показывает, что они расходятся по вопросу о том, какое значение имеет каждая деталь в той или иной притче. Например, новая одежда блудного сына понималась не только как бессмертие, но и как безгрешность, духовные дары, принятие Христовой праведности или очищение души [5].
Разумеется, при любом истолковании учитывается прямой смысл: отец подарил сыну новую одежду, празднуя его возвращение в семью. Однако комментаторы не могли прийти к единому мнению о том, какой именно аспект новых отношений христианина с Отцом небесным символизирует эта одежда. Возможно, мораль такова: одежда вообще не подлежит аллегорическому истолкованию. Сейчас уже даже приравнивание отца к Господу кажется неуместным. Ведь в этой же самой притче Бог упоминается (хотя и косвенно) как отдельный персонаж, когда блудный сын сокрушается о своих грехах перед отцом и перед небом (Лк. 15:18, 21). Вместо того чтобы подвергать аллегоризации отдельные детали, нужно свести рассказ к единой главной теме, например: "Неисчерпаемая радость Божьего прощения" [6].
3. Евангельские притчи содержат некоторые очевидные элементы аллегории, но это исключение, а не правило. Чаще всего ссылаются на притчу о злых виноградарях (Мк 12:1-12 и пар.) [7]. Сюжет, в котором арендаторы избивают и убивают слуг хозяина в расчете завладеть виноградником, столь близко напоминает историю вражды израильских вождей против Божьих пророков, а в конце концов и против Христа, что большинство комментаторов признает эту притчу аллегорической. Однако именно по этой причине многие ученые считают эту притчу, - по крайней мере, в такой форме, - неаутентичной [8]. Положение о принципиальном различии между притчей и аллегорией остается в силе, причем аллегория считается эстетически менее ценной. Иисус, мастер рассказывать притчи, не нуждался-де в аллегориях. Некоторые исследователи готовы все же признать, что различие между притчей и аллегорией не столь велико и что Иисус мог иногда прибегать к аллегории [9]. Однако аллегорическая притча по-прежнему остается исключением, а не нормой.
Насколько проблематичны все приведенные выше положения, становится очевидно, если обратиться к двум притчам, которые сам Иисус снабдил подробным истолкованием, - это притча о сеятеле (Мк. 4:3-9, 13-20 и пар.) и о пшенице и плевелах (Мф. 13:24-30, 36-43). В его истолковании практически каждой существенной детали притчи приписывается точное соответствие. Семя - Слово Божье, четыре вида почвы - четыре типа людей, птицы - сатана, тернии - тяготы земной жизни и так далее. Но это и есть "устаревший" аллегорический метод, который XX век столь решительно отвергает.
4. В таком случае, изредка встречающиеся, в Евангелиях подробные истолкования притчей представляют собой исключение или случайное дополнение к обычной манере Иисуса проповедовать, и их нельзя принимать за норму В настоящее время все комментаторы, кроме самых консервативных, пришли к выводу, что истолкования этих притчей не являются аутентичными. Они добавлены ранней Церковью или даже самими евангелистами. Подлинный смысл такой притчи, как притча о сеятеле, сводится к общему принципу: "Несмотря на преследования и поражения, начав с малого, Бог приведет нас к обещанному торжеству [10]. Те немногие ученые, которые полагают, что приведенные в Евангелиях истолкования принадлежат самому Иисусу, тем не менее относят их к числу редких исключений [11]. Самый факт, что Иисус оставил большинство притчей без подобного истолкования, доказывает, по их мнению, что мораль притчи не должна быть столь детализированной.
5. За исключением этого небольшого количества аллегорий, большинство притчей и большинство подробностей каждой притчи считаются, наиболее достоверными из аутентичных высказываний Иисуса в Евангелиях. Большинство исследователей Евангелий проводит систематическое разграничение между теми приписываемыми Иисусу высказываниями, которые они могут с достаточной долей уверенности считать аутентичными, и теми, которые, на их взгляд, происходят из более позднего источника. При этом они руководствуются следующими основными критериями: "несводимости" (все, что в словах Иисуса не совпадает ни с современным Ему иудаизмом, ни с учением ранней Церкви, может исходить только от Него самого), "множественности свидетельств" (высказывания, встречающиеся в нескольких Евангелиях или нескольких евангельских источниках, скорее можно считать аутентичными, нежели зафиксированные только в одном тексте) и "согласованности" (можно считать аутентичным материал, соответствующий высказываниям, подтвержденным с помощью других критериев) [12].
Аутентичное "ядро" Евангелий заключается в учении Иисуса о Царстве Божьем, которое Его служением внедряется в историю: данная тема соответствует всем критериям [13]. Поскольку в средоточии этого учения о Царстве мы находим множество притчей, они также (в силу "согласованности") признаются аутентичными. Более того, среди представителей ранней Церкви почти никто не прибегал к притчам, а раввинистические притчи служат главным образом для иллюстрации или уточнения Закона, а не для того, чтобы передать совершенно новое представление об отношениях Бога с людьми. Итак, притчи Иисуса удовлетворяют также критерию "несводимости". Кроме того, они зафиксированы во множестве источников - во всех синоптических Евангелиях и во всех слоях, на которые делятся Евангелия (тройная традиция - общий материал Матфея, Марка и Луки; двойная традиция - общий материал Матфея и Луки; особая традиция Луки и особая традиция Матфея) [14].
У притчей имеются некоторые особенности или детали, которые обычно считаются принадлежностью более поздней стадии традиции.
Однако их можно объяснить либо "законами передачи", действию которых устная традиция высказываний Иисуса подверглась до записи Евангелий, либо "редакциями", в ходе которых евангелисты определенным образом компоновали и изменяли унаследованный ими материал. В области евангельских исследований методы анализа форм и анализа редакций развились именно для выявления такого рода изменений во всем объеме текста, а потому не представляется сложным применить их открытия к конкретной проблеме притчей.
Примечания:
1. На протяжении всей истории Церкви большинство христиан понимало притчи как аллегории. То есть, по мнению истолкователей, большинство персонажей или предметов в притче означает нечто иное, некие духовные понятия, и потому притча прочитывается па двух уровнях смысла. Притча - это рассказ не просто о каких-то человеческих делах, но и о "небесной реальности".
Приведем в качестве примера самую знаменитую притчу - притчу о блудном сыне (Лк. 15:11-32). Она рассматривалась не только как напряженная драма еврейского отца, сумевшего простить своего шалопая-сына, - выстраивался целый ряд соответствий: отец означал Бога, блудный сын - грешника, убегающего от Бога, старший брат - жестокосердого фарисея. Даже на этом соответствия не исчерпывались. Кольцо, которое отец подарил блудному сыну, - это крещение, пир - Тайная Вечеря [3]. Одежда, которой сын облекается по возвращении домой, может пониматься как бессмертие, а сандалии - приуготовление к путешествию на небеса [4]. Так одна за другой каждая деталь получает истолкование, и выявляется духовное содержание рассказа.
2. Современные исследования разумно отказались от аллегорических истолкований в пользу другого подхода - выявлять в каждой притче один основной смысл. Со временем становилось все яснее, насколько искусственный и произвольный характер носят такого рода изощренные аллегоризации. Тщательное сопоставление нескольких старинных комментаторов показывает, что они расходятся по вопросу о том, какое значение имеет каждая деталь в той или иной притче. Например, новая одежда блудного сына понималась не только как бессмертие, но и как безгрешность, духовные дары, принятие Христовой праведности или очищение души [5].
Разумеется, при любом истолковании учитывается прямой смысл: отец подарил сыну новую одежду, празднуя его возвращение в семью. Однако комментаторы не могли прийти к единому мнению о том, какой именно аспект новых отношений христианина с Отцом небесным символизирует эта одежда. Возможно, мораль такова: одежда вообще не подлежит аллегорическому истолкованию. Сейчас уже даже приравнивание отца к Господу кажется неуместным. Ведь в этой же самой притче Бог упоминается (хотя и косвенно) как отдельный персонаж, когда блудный сын сокрушается о своих грехах перед отцом и перед небом (Лк. 15:18, 21). Вместо того чтобы подвергать аллегоризации отдельные детали, нужно свести рассказ к единой главной теме, например: "Неисчерпаемая радость Божьего прощения" [6].
3. Евангельские притчи содержат некоторые очевидные элементы аллегории, но это исключение, а не правило. Чаще всего ссылаются на притчу о злых виноградарях (Мк 12:1-12 и пар.) [7]. Сюжет, в котором арендаторы избивают и убивают слуг хозяина в расчете завладеть виноградником, столь близко напоминает историю вражды израильских вождей против Божьих пророков, а в конце концов и против Христа, что большинство комментаторов признает эту притчу аллегорической. Однако именно по этой причине многие ученые считают эту притчу, - по крайней мере, в такой форме, - неаутентичной [8]. Положение о принципиальном различии между притчей и аллегорией остается в силе, причем аллегория считается эстетически менее ценной. Иисус, мастер рассказывать притчи, не нуждался-де в аллегориях. Некоторые исследователи готовы все же признать, что различие между притчей и аллегорией не столь велико и что Иисус мог иногда прибегать к аллегории [9]. Однако аллегорическая притча по-прежнему остается исключением, а не нормой.
Насколько проблематичны все приведенные выше положения, становится очевидно, если обратиться к двум притчам, которые сам Иисус снабдил подробным истолкованием, - это притча о сеятеле (Мк. 4:3-9, 13-20 и пар.) и о пшенице и плевелах (Мф. 13:24-30, 36-43). В его истолковании практически каждой существенной детали притчи приписывается точное соответствие. Семя - Слово Божье, четыре вида почвы - четыре типа людей, птицы - сатана, тернии - тяготы земной жизни и так далее. Но это и есть "устаревший" аллегорический метод, который XX век столь решительно отвергает.
4. В таком случае, изредка встречающиеся, в Евангелиях подробные истолкования притчей представляют собой исключение или случайное дополнение к обычной манере Иисуса проповедовать, и их нельзя принимать за норму В настоящее время все комментаторы, кроме самых консервативных, пришли к выводу, что истолкования этих притчей не являются аутентичными. Они добавлены ранней Церковью или даже самими евангелистами. Подлинный смысл такой притчи, как притча о сеятеле, сводится к общему принципу: "Несмотря на преследования и поражения, начав с малого, Бог приведет нас к обещанному торжеству [10]. Те немногие ученые, которые полагают, что приведенные в Евангелиях истолкования принадлежат самому Иисусу, тем не менее относят их к числу редких исключений [11]. Самый факт, что Иисус оставил большинство притчей без подобного истолкования, доказывает, по их мнению, что мораль притчи не должна быть столь детализированной.
5. За исключением этого небольшого количества аллегорий, большинство притчей и большинство подробностей каждой притчи считаются, наиболее достоверными из аутентичных высказываний Иисуса в Евангелиях. Большинство исследователей Евангелий проводит систематическое разграничение между теми приписываемыми Иисусу высказываниями, которые они могут с достаточной долей уверенности считать аутентичными, и теми, которые, на их взгляд, происходят из более позднего источника. При этом они руководствуются следующими основными критериями: "несводимости" (все, что в словах Иисуса не совпадает ни с современным Ему иудаизмом, ни с учением ранней Церкви, может исходить только от Него самого), "множественности свидетельств" (высказывания, встречающиеся в нескольких Евангелиях или нескольких евангельских источниках, скорее можно считать аутентичными, нежели зафиксированные только в одном тексте) и "согласованности" (можно считать аутентичным материал, соответствующий высказываниям, подтвержденным с помощью других критериев) [12].
Аутентичное "ядро" Евангелий заключается в учении Иисуса о Царстве Божьем, которое Его служением внедряется в историю: данная тема соответствует всем критериям [13]. Поскольку в средоточии этого учения о Царстве мы находим множество притчей, они также (в силу "согласованности") признаются аутентичными. Более того, среди представителей ранней Церкви почти никто не прибегал к притчам, а раввинистические притчи служат главным образом для иллюстрации или уточнения Закона, а не для того, чтобы передать совершенно новое представление об отношениях Бога с людьми. Итак, притчи Иисуса удовлетворяют также критерию "несводимости". Кроме того, они зафиксированы во множестве источников - во всех синоптических Евангелиях и во всех слоях, на которые делятся Евангелия (тройная традиция - общий материал Матфея, Марка и Луки; двойная традиция - общий материал Матфея и Луки; особая традиция Луки и особая традиция Матфея) [14].
У притчей имеются некоторые особенности или детали, которые обычно считаются принадлежностью более поздней стадии традиции.
Однако их можно объяснить либо "законами передачи", действию которых устная традиция высказываний Иисуса подверглась до записи Евангелий, либо "редакциями", в ходе которых евангелисты определенным образом компоновали и изменяли унаследованный ими материал. В области евангельских исследований методы анализа форм и анализа редакций развились именно для выявления такого рода изменений во всем объеме текста, а потому не представляется сложным применить их открытия к конкретной проблеме притчей.
Примечания:
[1]. Наилучшей из имеющихся в наличии книг, где формулируется и несколько популяризируется "средний путь", я считаю: Herman Hendrickx The Parables of Jesus. London: Geoffrey Chapman; San Francisco: Harper & Row. 1986. Однако Хендрикс предлагает лишь очень краткое методологическое введение.
[2]. Ср., например, А. Berkley Mickelsen Interpreting the B/ble. Grand Rapids: Eerdmans, 1963, 212-230; Gordon I). Fee and Douglas Stuart How to Read thi Bible für AU Iis Worth. Grand Rapids: Zondervan, 1982; London: Scripturc Union, 1983, 123-134; Joseph B. Tyson The New Testament and Early Chiistianity. New York and London: Macmillan, 1984, 223-225; Norman Perrin The New Testament: An Introdvclion. rev. ed. by Dennis C. Duling. New York & London: Hircourt, Brace, Jovanovich, 1982, 415-420.
[3]. Тертуллиан О скромности 9.
[4]. Климент Александрийский Фрагменты (из Макария Хрисоцефала).
[5]. Тертуллиан О скромности 9; John Calvin Л Натиту of The Gospels Matthew, Mark and Luke, ed. Dawid W. and Thomas F. Toirance, vol. 2. Edinburgh: St. Andrews; Grand Rapids: Eerdmans, 1972, 224; последние две точки зрения см.: Trench Parables, 406.
[6]. Adolf Jülicher Die Gleichnisreden Jesu, vol. 2. Freiburg: Mohr, 1899. 362.
[7]. Сокращение "пар." означает "параллельные места".
[8]. Например: J. D. Crossan The Parable oj the Wicked Hushandmen. JBI. 90. 1971, 451-465; Werner G. Kümmel Das Gleichnis von den bösen Weingärtnern (Mark, 12, 1-9): Heilsgeschehen und Geschichte;. Marburg: Elwert, 1965, 207-217.
[9]. Например: С. E. В. Cranfield Tlie Gospel according to St. Mark. Cambridge: University Press, 1977, 367-368; А. M. Hunter Interpreting the Parables. London: SCM; Philadelphia: Westminster, 1960, 87; Ralph P. Martin New Testament Foundations, vol. 1. Grand Rapids: Eerdmans, 1975; Exeter: Paternoster, 1985, 299-305.
[10]. Joachim Jeremias The Parables of Jesus. London: SCM; Philadelphia: Westminster, 1972 (нем. ориг. 1947), 150.
[11]. John С. Purdy Parables at Work. Philadelpia: Westminster, 1985, 93, комментируя притчу о плевелах, формулирует это так: "исключительно в данном случае мы имеем право прочесть притчу как аллегорию". Ср.: Kistemaker Parables. xv; Stein Parables, 56; Walter M. Dunnett The Interpretation ofHoly Scripture. Nashville: Thomas Nelson, 1984, 113.
[12]. О произвольном использовании этого и других критериев см. особ.: Roben Н. Stein The 'Criteria'Jen'Authenticity. GospelPerspectives, vol. 1, ed. R. T. France and David Wenham. Sheffield: JSOT.1980, 225-263. Ср.: Stewart C. Goetz and Craig L. Blomberg The Bürden oj Proof. JSNT 11, 1981, 39-63.
[13]. По этом поводу см. особ.: George Е. Ladd The Presence oj the Fulure. Grand Rapids: Eerdmans, 1974; London: SPCK, 1980; Bruce D. Chilton God in Strength: Jesus' Announcement oj the Kingdom. Freistadt: F. Plöchl, 1979; Sheffield: JSOT, 1987; G. R. Beasley-Murray Jesus and the Kingdom oj Crod. Grand Rapids: Eerdmans; Exeter: Paternoster, 1986.
[14]. Более подробное изложение аргументов в пользу аутентичности притчей см.: Philip В. Payne The Authenticity oj the Parables oj Jesus: Gospel Perspectives, vol. 2, ed. R. T. France and David Wenham. Sheffield: JSOT, 1981, 329-344. Ср. также: В. В. Scott Essaying die Rock: The Authenticity oj the Jesus' Parable Tradition, Fonim 2.3, 1986, 3-53, где подчеркивается, что бремя доказательств лежит на скептике, хотя и Скотт без особой на то нужды приписывает редакции то, что можно было бы приписать традиции.
[3]. Тертуллиан О скромности 9.
[4]. Климент Александрийский Фрагменты (из Макария Хрисоцефала).
[5]. Тертуллиан О скромности 9; John Calvin Л Натиту of The Gospels Matthew, Mark and Luke, ed. Dawid W. and Thomas F. Toirance, vol. 2. Edinburgh: St. Andrews; Grand Rapids: Eerdmans, 1972, 224; последние две точки зрения см.: Trench Parables, 406.
[6]. Adolf Jülicher Die Gleichnisreden Jesu, vol. 2. Freiburg: Mohr, 1899. 362.
[7]. Сокращение "пар." означает "параллельные места".
[8]. Например: J. D. Crossan The Parable oj the Wicked Hushandmen. JBI. 90. 1971, 451-465; Werner G. Kümmel Das Gleichnis von den bösen Weingärtnern (Mark, 12, 1-9): Heilsgeschehen und Geschichte;. Marburg: Elwert, 1965, 207-217.
[9]. Например: С. E. В. Cranfield Tlie Gospel according to St. Mark. Cambridge: University Press, 1977, 367-368; А. M. Hunter Interpreting the Parables. London: SCM; Philadelphia: Westminster, 1960, 87; Ralph P. Martin New Testament Foundations, vol. 1. Grand Rapids: Eerdmans, 1975; Exeter: Paternoster, 1985, 299-305.
[10]. Joachim Jeremias The Parables of Jesus. London: SCM; Philadelphia: Westminster, 1972 (нем. ориг. 1947), 150.
[11]. John С. Purdy Parables at Work. Philadelpia: Westminster, 1985, 93, комментируя притчу о плевелах, формулирует это так: "исключительно в данном случае мы имеем право прочесть притчу как аллегорию". Ср.: Kistemaker Parables. xv; Stein Parables, 56; Walter M. Dunnett The Interpretation ofHoly Scripture. Nashville: Thomas Nelson, 1984, 113.
[12]. О произвольном использовании этого и других критериев см. особ.: Roben Н. Stein The 'Criteria'Jen'Authenticity. GospelPerspectives, vol. 1, ed. R. T. France and David Wenham. Sheffield: JSOT.1980, 225-263. Ср.: Stewart C. Goetz and Craig L. Blomberg The Bürden oj Proof. JSNT 11, 1981, 39-63.
[13]. По этом поводу см. особ.: George Е. Ladd The Presence oj the Fulure. Grand Rapids: Eerdmans, 1974; London: SPCK, 1980; Bruce D. Chilton God in Strength: Jesus' Announcement oj the Kingdom. Freistadt: F. Plöchl, 1979; Sheffield: JSOT, 1987; G. R. Beasley-Murray Jesus and the Kingdom oj Crod. Grand Rapids: Eerdmans; Exeter: Paternoster, 1986.
[14]. Более подробное изложение аргументов в пользу аутентичности притчей см.: Philip В. Payne The Authenticity oj the Parables oj Jesus: Gospel Perspectives, vol. 2, ed. R. T. France and David Wenham. Sheffield: JSOT, 1981, 329-344. Ср. также: В. В. Scott Essaying die Rock: The Authenticity oj the Jesus' Parable Tradition, Fonim 2.3, 1986, 3-53, где подчеркивается, что бремя доказательств лежит на скептике, хотя и Скотт без особой на то нужды приписывает редакции то, что можно было бы приписать традиции.
