Этими пятью общепринятыми герменевтическими правилами, воплощающими консенсус ученого мира, основные методы, конечно же, не ограничиваются, однако их будет достаточно для выявления главных проблем. Замечательно уже то, что наука XX века провозгласила практически все результаты пред-шествовавших девятнадцати веков христианской экзегезы ошибочными. Еще большее беспокойство вызывает мысль, будто притчи ни в коем случае нельзя рассматривать как аллегории, - в конце концов, евангелисты приписывают Иисусу только этот метод истолкования, пусть Он и редко прибегает к нему.
Озадачивает также вопрос, как в свете этих правил понимать загадочные слова, приписываемые Иисусу в Мк 4:11-12 и пар., где Он следующим образом объясняет ученикам, почему Он прибегает к притчам: "Вам дано знать тайны Царства Божьего, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи". По понятным причинам аутентичность этого высказывания чаще всего отвергается [1]. Согласно общепринятым правилам истолкования, притчи Иисуса предназначены для того, чтобы раскрывать истину, а не скрывать ее. Более того, перечисленные правила оставляют за скобками множество вопросов, которые возникнут далее в ходе нашего исследования. Неудивительно, что все большее число комментаторов начинает подвергать сомнению сложившийся консенсус.
Меньшинство комментаторов, представляющих довольно широкий спектр богословской традиции, хотя они весьма различаются в своих подходах к другим аспектам истолкования притчей, выражают все большую готовность принять другой набор правил, в противовес перечисленным выше [2].
1. Притчи в том виде, в каком они представлены в Евангелиях, гораздо более аллегоричны, нежели обычно считается. Это не значит, что все сложные построения прежних комментаторов были точны. Проблема старых комментариев заключалась не столько в аллегоризации как таковой, сколько в масштабе аллегоризации и в конкретных значениях, которые они приписывали определенным деталям рассказа. Можно с уверенностью утверждать, что новая одежда блудного сына не соотносится ни с каким конкретным аспектом духовной жизни человека, а вот отец действительно символизирует Бога. Выявив аллегорическое значение одной детали, исследователь вовсе не обязан аллегоризировать и все остальные. Одна из наиболее важных проблем современной библеистики заключается в полном непонимании и искажении фундаментальной теории литературы: предполагается, что рассказ превращается в аллегорию только в том случае, если все или по крайней мере большинство его подробностей имеют второе значение.
2. Если все притчи по своей природе являются, аллегориями, то в таком случае они либо еще более безусловно аутентичны, нежели признает консенсус, либо вовсе неаутентичны. Признав вероятность того, что Иисус прибегал к аллегории, критика лишается главного критерия для разделения притчей на аутентичные и неаутентичные части и фрагменты. Прежде проявлялась тенденция отвергать аутентичность большей части этих текстов [3], однако в данном исследовании мы будем отстаивать преимущественную аутентичность притчей. Слова Иисуса о назначении притчей с такой точки зрения вполне соответствуют его методу истолкования: некоторые части притчей оказываются не столь самоочевидными, как другие, или даже намеренно загадочными. Интерпретация притчей о сеятеле и о пшенице и плевелах уже не выглядит исключением, хотя в большинстве притчей аллегорический элемент не столь развит, - такие различия скорее похожи на точки континуума, нежели на принципиальный разрыв. Подвергались сомнению и другие аргументы против аутентичности различных деталей притчей, основанные преимущественно на методах анализа форм и редакций.
3. Многие притчи могут иметь более одной основной темы. Конкретное применение этого принципа вызывает серьезные разногласия. Существует опасность повторить прошлые ошибки и вновь начать извлекать чересчур много значений из одного пассажа. Некий известный автор недавно предлагал выявить в каждом контексте "богословский кластер" смыслов, причем в его комментарии число таких смыслов доходило до десяти [4]. Приверженцы новейших течений литературной критики склонны рассуждать о "поливалентности", и число значений или моралей, извлекаемых из текста, оказывается вообще неисчерпаемым! Хотелось бы, не впадая в подобные крайности, отыскать в каждой притче множество значений. Я намерен отстаивать в этой книге тезис, согласно которому большинство притчей имеет ровно три основные темы - не больше и не меньше.
Озадачивает также вопрос, как в свете этих правил понимать загадочные слова, приписываемые Иисусу в Мк 4:11-12 и пар., где Он следующим образом объясняет ученикам, почему Он прибегает к притчам: "Вам дано знать тайны Царства Божьего, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи". По понятным причинам аутентичность этого высказывания чаще всего отвергается [1]. Согласно общепринятым правилам истолкования, притчи Иисуса предназначены для того, чтобы раскрывать истину, а не скрывать ее. Более того, перечисленные правила оставляют за скобками множество вопросов, которые возникнут далее в ходе нашего исследования. Неудивительно, что все большее число комментаторов начинает подвергать сомнению сложившийся консенсус.
Меньшинство комментаторов, представляющих довольно широкий спектр богословской традиции, хотя они весьма различаются в своих подходах к другим аспектам истолкования притчей, выражают все большую готовность принять другой набор правил, в противовес перечисленным выше [2].
1. Притчи в том виде, в каком они представлены в Евангелиях, гораздо более аллегоричны, нежели обычно считается. Это не значит, что все сложные построения прежних комментаторов были точны. Проблема старых комментариев заключалась не столько в аллегоризации как таковой, сколько в масштабе аллегоризации и в конкретных значениях, которые они приписывали определенным деталям рассказа. Можно с уверенностью утверждать, что новая одежда блудного сына не соотносится ни с каким конкретным аспектом духовной жизни человека, а вот отец действительно символизирует Бога. Выявив аллегорическое значение одной детали, исследователь вовсе не обязан аллегоризировать и все остальные. Одна из наиболее важных проблем современной библеистики заключается в полном непонимании и искажении фундаментальной теории литературы: предполагается, что рассказ превращается в аллегорию только в том случае, если все или по крайней мере большинство его подробностей имеют второе значение.
2. Если все притчи по своей природе являются, аллегориями, то в таком случае они либо еще более безусловно аутентичны, нежели признает консенсус, либо вовсе неаутентичны. Признав вероятность того, что Иисус прибегал к аллегории, критика лишается главного критерия для разделения притчей на аутентичные и неаутентичные части и фрагменты. Прежде проявлялась тенденция отвергать аутентичность большей части этих текстов [3], однако в данном исследовании мы будем отстаивать преимущественную аутентичность притчей. Слова Иисуса о назначении притчей с такой точки зрения вполне соответствуют его методу истолкования: некоторые части притчей оказываются не столь самоочевидными, как другие, или даже намеренно загадочными. Интерпретация притчей о сеятеле и о пшенице и плевелах уже не выглядит исключением, хотя в большинстве притчей аллегорический элемент не столь развит, - такие различия скорее похожи на точки континуума, нежели на принципиальный разрыв. Подвергались сомнению и другие аргументы против аутентичности различных деталей притчей, основанные преимущественно на методах анализа форм и редакций.
3. Многие притчи могут иметь более одной основной темы. Конкретное применение этого принципа вызывает серьезные разногласия. Существует опасность повторить прошлые ошибки и вновь начать извлекать чересчур много значений из одного пассажа. Некий известный автор недавно предлагал выявить в каждом контексте "богословский кластер" смыслов, причем в его комментарии число таких смыслов доходило до десяти [4]. Приверженцы новейших течений литературной критики склонны рассуждать о "поливалентности", и число значений или моралей, извлекаемых из текста, оказывается вообще неисчерпаемым! Хотелось бы, не впадая в подобные крайности, отыскать в каждой притче множество значений. Я намерен отстаивать в этой книге тезис, согласно которому большинство притчей имеет ровно три основные темы - не больше и не меньше.
Примечания:
[1]. Например: Hugh Anderson The Gospel oj Mark. London: Oliphants, 1976; Grand Rapids: Eerdmans, 1981, 130; Heikki Räisänen Die Parabehheorie im Markusevan-gelium. Helsinki: Finnischen Exegetischen Gesellschaft, 1973, 111-112; Rufolf Pesch Das Markusevangelium, vol. 1- Freiburg: Herder, 1976, 238.
[2]. См. особ.: Madeleine Boucher The Mysterious Parable. Washington: Catholic Biblical Association of America, 1977; Hans-Josef Klauck Allegorie und Allegorcse in synoptischen Gleichnistexten. Münster: Aschendorff, 1978; John W Sider Proportional Analogy in the Gospel Parables, JV7S31, 1985, 1-23.
[3]. Например: M. D. Goulder The F.vangeUsts' Calendar. London: SPCK, 1978; John Drury The Parables in the Gospels. London: SPCK; New York: Crossroad, 1985. John R. Donahue The Gospel in Parable. Philadelphia: Fortress, 1988, 4. не столь уверен в изначальном значении притч, но все равно предпочитает сосредоточиться исключительно на их значении в контексте евангелистов.
[4]. Bailey Eyes, xxi-xxiii; ср.: 111-112.
[1]. Например: Hugh Anderson The Gospel oj Mark. London: Oliphants, 1976; Grand Rapids: Eerdmans, 1981, 130; Heikki Räisänen Die Parabehheorie im Markusevan-gelium. Helsinki: Finnischen Exegetischen Gesellschaft, 1973, 111-112; Rufolf Pesch Das Markusevangelium, vol. 1- Freiburg: Herder, 1976, 238.
[2]. См. особ.: Madeleine Boucher The Mysterious Parable. Washington: Catholic Biblical Association of America, 1977; Hans-Josef Klauck Allegorie und Allegorcse in synoptischen Gleichnistexten. Münster: Aschendorff, 1978; John W Sider Proportional Analogy in the Gospel Parables, JV7S31, 1985, 1-23.
[3]. Например: M. D. Goulder The F.vangeUsts' Calendar. London: SPCK, 1978; John Drury The Parables in the Gospels. London: SPCK; New York: Crossroad, 1985. John R. Donahue The Gospel in Parable. Philadelphia: Fortress, 1988, 4. не столь уверен в изначальном значении притч, но все равно предпочитает сосредоточиться исключительно на их значении в контексте евангелистов.
[4]. Bailey Eyes, xxi-xxiii; ср.: 111-112.
