Не будь побежден злом, но побеждай в добре зло! Каждый да подчиняется правящим ныне властям. Ибо нет власти не от Бога, и существующие ныне власти поставлены Богом. Восстающий против власти противостоит установлению Бога. Непокорные же сами навлекают на себя суд. Ибо власть имущие не страшны для благого дела, но для злого. Итак, если ты желаешь не бояться власти, то делай добро и ты еще будешь иметь одобрение у нее. Ибо она - служанка Божья для твоего блага. Если же ты творишь зло, то бойся; ибо она носит меч не для видимости. Она - служанка Божья, изливающая гнев на творящего зло. Необходимо подчиняться не из-за гнева, но по совести. Поэтому вы платите налоги: они (власть имущие) - священники Божьи, властвующие для этой единой цели. Дайте им всем то, что вы должны, налог к налогу, пошлину к пошлине, страх к страху, честь - тому, кому подобает честь.
Мы должны поговорить о существующих порядках человеческой общественной жизни и о том, что нерушимость этих порядков должна быть великой демонстрацией за порядок грядущего мира. Говоря все это, мы вступаем в очень спорную область. Здесь не будет лишним предупреждение, обращенное ко всем интересующимся вопросами современности и прежде всего ко всем падким на сенсации: если они вообще хотят читать эту книгу, то ее чтение им следует начинать не здесь. Ибо тот, кто не понимает нас в целом, здесь поймет меньше всего, почему мы говорим именно это, не больше и не меньше.
Вся проблема скрытого Единого в другом, с которой мы в последний раз встретились в ее самой заостренной форме в понятии «врага», концентрируется в факте существования этих человеческих порядков. Момент воспоминания о Боге всегда вечен лишь как характеристика какого-то момента, чего-то предшествующего и последующего во времени. Этический кризис нашего бытия абсолютен всегда только в связи с еще не «прекращенным» или более не «прекращаемым» действием. Открытие Единого в другом может произойти всегда лишь в целиком определенном другом, в конкретном множестве отдельных личностей, данных этому отдельному человеку как великая загадка, которую необходимо этически разрешить. «Обновление мышления» (Рим. 12:2), критическая ревизия, которой мы подвергаем наше действие в перспективе его соотношения с источником в Боге, осмысливая мысль вечности, сразу же наталкивается на удивительный факт уже происшедшей характеристики времени, уже существующей соотнесенности человеческого действия с абсолютом, уже имеющихся множеств, утверждающих, что они - это разгадка загадки Единого. Оно наталкивается на огромное число этических данностей, причем не только на более или менее суматошные эксперименты отдельного человека, но и на кажущиеся находящимися по ту сторону любой случайности и произвола, лежащие в сфере более высокой объективности, грандиозные позиции государства, права, церкви, общества, в которых граничащее с совокупностью множество отдельных личностей претендует на то, что оно уже знает ответ на этический вопрос: что нам делать? Очень живо, опираясь на самые очевидные аргументы, эти данности утверждают, что они - не просто данности, но и решение, порядок и направление человеческого действия, искать которые нам более не следует. Они требуют признания и послушания, и мы должны задаться вопросом, желаем ли мы дать им требуемое или отказать им в нем. Если мы избираем первое, то мы, очевидно, избираем принцип легитимности. Если мы выбираем второе, то мы, очевидно, выбираем принцип революции. Но мы выбираем как демонстрацию к славе Божьей не первое, как желают рвущиеся вперед или, напротив (ибо здесь все с самого начала представляют одну сторону), контрреволюционные читатели этого текста, и не второе, что некоторые другие читатели Послания к Римлянам тайно хотели бы найти в этом месте, но (сейчас мы покажем, почему) отрицание последнего. Мы говорим: не-революция! Тем самым мы implicite (лат. скрыто. - Прим. пер.) сказали не-легитимность; у нас есть основания для того, чтобы не говорить это explicite (лат. явно. - Прим. пер.).
Великая негативная возможность! Великая потому, что демонстрация здесь должна произойти не только в отдельных установках и действиях по отношению к ближним, но в общей направленности к множественности ближних, граничащей с тотальностью. Негативная потому, что действительно ни «безусловное принятие государства в число нравственных сил» (Юлихер), ни «восхваление божественного истока любой государственной власти» (Вернле) не есть мотив и смысл этой демонстрации, но здесь происходит атака на человека, на его «стремление к высотам» (Рим. 12:16), на его прометейскую гордость. Нас интересуют не человеческие порядки, не один из этих порядков в его соотношении с совершаемым действием человека («гражданские обязанности», Юлихер), но то, чтобы человек не разрушал эти порядки, то есть его бездействие по отношению к ним. Здесь взят на прицел революционный человек, и у него из рук необходимо выбить принцип революции, только для целей научения, причем без каких бы то ни было материальных интересов и предвзятости! Почему именно революционный человек? Перед лицом ощутимой опасности реакционного человека это в высшей степени оправданный вопрос. Диалектическую машину здесь действительно очень сильно занесло на повороте, и нам нужно приложить максимум усилий, чтобы, следуя дословному содержанию текста, не вылететь в кювет. Потому, отвечаем мы, что маловероятно, чтобы человек на основании Послания к Римлянам стал реакционером. Надменность, угрожающая здесь, это, очевидно, надменность отрицания, смешение (как если бы это беспокойство, этот вопрос, это отрицание, все это подобие смерти, которому действительно христианство отдает решающее предпочтение (Рим. 12:16), как человеческая позиция, как метод, могли бы оправдать человека), титанизм падения, новшества, переоценки. Можно даже сказать, что революционный титанизм именно потому, что он в своем истоке приближается к истине намного ближе, соответственно намного более опасен и безбожен, чем титанизм реакционный. Итак, реакционный человек представляет собой для нас небольшую опасность, его же «красный брат» - намного большую. Мы остановимся на этой большей опасности, полагая нашу задачу в том, чтобы во славу Божью заклать революционного человека (как особо значительную жертву!).
«Не будь побежден злом, но побеждай в добре зло!» Каждый существующий порядок как таковой, еще более основательно, чем «враг» (Рим. 12:19-20), ставит нас перед вопросом о победе права над бесправием. Ибо какое впечатление существующий порядок может произвести на ищущего порядок Божий, если не впечатление воплощенного торжествующего бесправия - он, существующий, уже найденный порядок? Что он такое, если не новое укрепление и защита человека от Бога, защита нормального течения мира от беспокойства, уготовляемого ему со всех сторон из-за великой сомнительности его предпосылки; заговор многих против Единого, который желает говорить только там, может начинать речь только оттуда, где спокойствие, мудрость и сила многих окончены. Порядок! Что означает существующий порядок? То, что человек снова лицемерно договорился с самим собой. Что он, трус, еще раз спрятался в безопасное место от тайны своего бытия. Что он, глупец, снова выпросил для себя 15 минут отсрочки приведения в исполнение его смертного приговора. Под вопросом находится не низкое качество, не степень развращенности порядка во всех обвинениях, брошенных в его адрес от Откровения Иоанна до Ницше, от анабаптистов до анархистов, но его существование. Тот факт, что человек с самого начала противопоставляет человеку более высокое «право», с самого начала осмеливается в той или иной степени регулировать все свое действие и направлять его в известное русло, что здесь величина, сразу же распознаваемая в своем притязании на право как фикция, окруженная единственно реальным нимбом власти, требует послушания и жертвы, как если бы она была властью Бога, что здесь множество, условившись, говорит так, как если бы Единый говорил его устами, что здесь меньшинство или большинство (даже если бы это было самое демократичное большинство всех против Единого!) выдвигает претензию на то, чтобы быть сообществом, что здесь в высшей степени случайное соглашение о бесперебойной организации борьбы за существование выдает себя за желаемый и уважаемый всеми мир, вся эта трансцендентность в высшей степени имманентного порядка есть рана, которую каждый, в том числе и лучший, существующий порядок наносит глубочайшему правовому сознанию. Чем более совершенно обнаруживается право, тем более оно проявляется как несправедливость: summum ius, summa iniuria (лат. высшее право, высшее бесправие. - Прим. пер.). Если бы оно проявилось в форме теократии, в форме высочайшего действия духа, которое идеальная церковь (к примеру, церковь Кальвина, расширенная в улучшенном оформлении до церкви Лиги Наций!) могла бы предоставить вверенным ей народным массам, то и это действительно высшее право было бы высшим бесправием. Эта мечта также обязательно завершается там, где дьявол противостоит Христу и предлагает Ему царства мира сего: у великого инквизитора Достоевского. Человек не имеет права объективно обладать правом по отношению к людям, и чем больше видимость объективности, которой он при этим окружен, тем больше и несправедливость, которую он совершает по отношению к другим. Право Единого ожидает другой. Где и когда право многих было бы правом Единого, где и когда оно скорее не было бы приобретено хитростью и противозаконно захвачено? Какая законность не была бы в своем корне незаконной? Какой авторитет не был бы именно в том, что делает его авторитетом, тиранией? Возможные изъяны всего существующего порядка могут дать лишь повод к познанию того, что все существующее как таковое - зло. В неукротимом стремлении к свободе (при хороших или плохих властях) что-то, возможно, проявляет активность против таких чрезвычайно доброжелательных цепей, которые желали бы возложить на нас «многие». Нечто в нас неслыханно проницательно распознает те функции, с помощью которых они желают осуществить это наложение оков. В этом познании зла в существующем порядке, зла, существующего в том, что оно существует, пытается родиться революционный человек, это человек, желающий избавиться от зла с помощью того, что он отправляется в путь для победы над ним и его свержения, то есть чтобы устранить существующее право как воплощение несправедливости и создать на его месте новое право. Это сам по себе совершенно очевидный план, от участия в котором мы едва ли можем отказаться, подобно тому, как вражда против «врага» (Рим. 12:19) и спор с ближним сами по себе представляют собой совершенно понятные процессы. Но именно революционному человеку (само собой разумеется, начинающему не с предосудительного использования кровавой власти, но с первой, самой тайной из этих ядовитых затаенных обид против всего существующего, которым некоторые предаются тем больше, чем больше они ненавидят «власть»!), именно ему необходимо сказать, что он, постигая этот план, уже тем самым «поражается злом». Он забывает, что он - не Единый, не субъект того свободного бытия, которого он жаждет, не Тот, кто так зловеще остро взирает из его глаз, не Христос, противостоящий великому инквизитору, но, наоборот, все еще и именно Великий инквизитор, противостоящий Христу. И он выдвигает притязание, которое не может выдвинуть человек. И он дает проявиться праву. И он выступает как правообладатель по отношению к другим людям. И он узурпирует неподобающее ему положение, легальность, которая в своем корне нелегальна, авторитет, который, как мы ужасно пережили это в большевизме (но мы можем подтвердить это и на примере многих духовных процессов), не надолго замедлит раскрыть свой истинный тиранический характер. Кто из людей имеет право вносить в план «новое», «новое» время, мир или вообще «новый дух» и защищать его? Разве все «новое» не рождено из существующего, поскольку оно может быть создано человеком, и разве вскоре оно снова не есть существующее, поскольку оно создано человеком? Кто из людей, создавая (сам!) «новое», не совершал бы тем самым зло? Разве и то старое, которое он хочет победить, не было создано некогда человеком, и разве именно поэтому оно не есть старое и злое? «Побежден злом» революционер еще больше, чем консерватор, потому что он со своим «нет» так ужасающе близко становится рядом с Богом. В этом заключается его трагичность. Зло - это не ответ на зло. Поврежденное существующим порядком правовое сознание не создается путем разрушения этого порядка. «Побеждай в добре зло!» Что может означать и знаменовать эта оставшаяся возможность, если не конец торжествующего как в существующем порядке, так и в революции человека, и как она может представить себя иначе, если не в загадочном бездействии там, где он, несомненно, чувствует себя наиболее сильно призванным к действию как человек? Революционер ошибся: он имел в виду ту революцию, которая есть невозможная возможность, прощение грехов, воскресение мертвых. Это ответ на оскорбление, заключающееся во всем существующем как в таковом. Иисус - победитель! Но Он осуществил другую революцию, возможную возможность недовольства, ненависти, неповиновения, восстания и разрушения. Она не лучше, но хуже всего противоположного удовлетворения, сытости, надежности и самонадеянности, поскольку при этом Бог еще лучше понят, и еще хуже Его использовали в преступных целях. Он имеет в виду ту революцию, которая означает созидание истинного порядка, и осуществляет другую революцию, которая есть истинная реакция. (Подобным образом легитимист, со своей стороны побежденный злом, имеет в виду ту легитимность, которая означает разжигание истинной революции, но в действительности защищает другую легитимность, которая есть бунт!) То, что человек делает, всегда есть суд над тем, что он хочет (Рим. 7:15,19). Если революционер осознает этот суд, то он отбрасывается из видимости его так прекрасно обоснованного, такого справедливого революционного действия в невидимость действия Бога, Но как он может демонстрировать за это действие Божье, если не путем того, что он как революционный человек умирает в том же самом месте, где он родился, в познании зла, встречающегося ему во всем существующем? Как он может действовать более радикально, если не возвращаясь именно в этом месте к первооснове «бездействия» и таким образом не гневаясь, не нападая, не разрушая? Это возвращение представляет собой этическую составляющую заповеди: побеждай в добре зло. Она не произносит ни слова в пользу всего существующего, но бесконечные слова не в пользу каждого врага существующего порядка. Бог желает быть познанным как победитель над несправедливостью существующего. Это смысл данной заповеди. И это смысл 13-й главы Послания к Римлянам.
«Каждый да подчиняется правящим ныне властям». «Подчинение», какие бы внешние формы оно ни принимало, здесь как этическое понятие чисто негативно. Оно означает шаг назад, уступку, не мятеж и не переворот. Восстание против существующего порядка должно прекратиться, и пусть вообще не будет никакого восстания! Почему бы и нет? Однако это невозможно потому, что битва, в которую человек вовлечен как мятежник, происходит не между ним и «правящими ныне властями». Здесь разыгрывается борьба зла со злом. Самая радикальная революция может противопоставить существующему лишь существующее. И самая радикальная революция - это только мятеж, причем это верно и в отношении так называемых «духовных» или «мирных» революций. Самая радикальная революция - это лишь оправдание и усиление существующего порядка вещей. Ибо вся относительная правота существующего только подтверждается относительной неправотой революции в случае ее победы, в то время как относительная правота революции в случае ее победы ни в коем случае не подтверждается относительной неправотой существующего. Подобным образом и сила сопротивления существующего никоим образом не разрушается победоносным наступлением революции, но лишь подавляется, сжимается, вынуждается к существованию в других формах и тем самым делается еще более опасной, в то время как победа революции может лишь сделать революционную энергию расплывчатой и безопасной. Никоим образом в результате действий мятежников революция не становится судом над существующим, хотя она в действительности должна быть им. Та борьба, в которую неосмотрительно ввергается мятежник, есть борьба между порядком Бога и существующим порядком. Если он решается взывать непосредственно к порядку Бога, то «он уверенно и отважно восходит на небо и низводит на землю свои вечные права, парящие наверху постоянно и нерушимо, как звезды» (Шиллер). Он тем самым доказывает верность замечательной мысли «власть тирана имеет границы», однако его спокойное стремление на небо никоим образом не может провести эти границы. Ибо если бы он обладал высшей правотой перед судом истории, то он тем самым был бы в высшей степени не прав перед судом Бога. Он лишь подтверждает вывод: «Древний природный порядок воспроизводится каждый раз там, где человек противостоит человеку». Вопрос, суждение, суд Бога, которым подлежит все существующее, необходимым образом приостанавливаются и становятся недейственными, если человек действует вместо Него. Мятежник именно в своем мятеже становится на сторону существующего, как раз поэтому он должен прекратить этот мятеж; не должно быть никакого восстания. Обозначим существующий порядок государства, церкви, права, общества, семьи и т. д. в их совокупности как
(abcd)
Далее представим их уничтожение изначальным порядком Божьим как минус перед скобками, который противостоит их совокупности:
-(+a+b+c+d)
Отсюда ясно, что любая революция, даже самая радикальная, будучи историческим действием, никогда не может рассматриваться как этот уничтожающий совокупность человеческих порядков божественный минус перед скобками. Возможно, она представляет собой в лучшем случае удачную попытку уничтожить человеческий плюс, который существующий порядок имеет внутри скобок как существующий порядок. Тогда появляется следующая картина:
-(-a-b-c-d)
Здесь нельзя не заметить, что великий божественный минус перед скобками может, к нашему удивлению, снова превратить самовольно и революционно предвосхищенные минусы в скобках именно в плюс. Другими словами: принимая во внимание положение вещей между Богом и человеком, все старое бытие в случае революции, после своего падения, вновь воспроизводится в новой, более усиленной форме. Легитимист вычисляет абсолютно неправильно, осознанно приписывая величинам в скобках положительный знак (в таком понимании здесь также скрыто превышение власти, в основательности, в легитимизме - титанизм!). Уничтожающим судом становится именно божественный минус перед скобками всего человеческого сознания, всей принципиальности и несговорчивости, всех принципов и «-измов» как таковых, всех «господств, властей и сил». «Каждый пусть подчиняется!» тем самым означает: каждый должен понять, насколько неправилен человеческий расчет как таковой: мы не можем поставить решающий минус, мы можем только ясно представить себе, насколько все наши плюсы и минусы разрушаются в нем. Однако рекомендованное здесь «подчинение» не есть новый, хитро составленный расчет, с помощью которого человек, торжествуя, снова мог бы выбрать правильное для себя! Конечно, верно положение: не существует никакого более энергичного размывания основ всего существующего, кроме как рекомендованное здесь незаметное и лишенное иллюзий признание существующего. Государство, церковь, общество, позитивное право, семья, настоящая наука и т. д. черпают свои жизненные силы из доверчивости людей, постоянно питаемой воодушевлением проповедников на поле битвы и разнообразным торжественным обманом. Отнимите у них пафос, и они неминуемо умрут от голода! Однако огонь революции, напротив, даст этому пафосу лишь новую пищу. Отсутствие революции - это лучшая подготовка истинной революции. Но это, конечно, не рецепт. «Подчиняться» - в лучшем случае бессмысленное дело; оно может возникнуть только из послушания Богу, его смысл может заключаться только в том, что человек столкнулся с Богом и может только предоставить Ему суд. Действительное начало этого суда не может быть целью этого человека и его тайным расчетом.
Исходя из этого, понятно и следующее положение: «Ибо нет власти не от Бога, и существующие ныне власти поставлены Богом». Однако такое позитивное, утверждающее обоснование существующего порядка мнимо, ибо оно противоречило бы только что изложенному обоснованию слов «каждый пусть подчиняется!». Очевидно, что решающее слово «Бог» не может здесь неожиданно, в отличие от всего остального текста Послания к Римлянам, иметь значение метафизической однозначности и данности. К чему вся дословная верность тексту, если она достигается путем измены Слову? Бог Господь, неведомый, скрытый Бог, Творец и искупитель, избирающий и отвергающий, - это Тот, от Кого всякая «власть», и любая существующая власть поставлена Им. Это означает, что величина «власть», как и все человеческие, временные, вещественные величины, соизмеряется с Богом. Бог - ее начало и конец, ее оправдание и суд, ее «да» и «нет». Если мы занимаем по отношению к ней положение революционера (Послание к Римлянам делает это абсолютно однозначно, непосредственно связывая категорию «власть» с категорией «враг», а также через вступительное слово о преодолении «зла»), то, очевидно, революционный образ мыслей сдерживается соображением, что лишь Бог может быть Тем, по отношению к Кому зло всего существующего - это действительно зло. Только Бог - это великий минус перед скобкой, который может действительно уничтожить все ложные положительные величины в скобках (поэтому человек, романтически воспринимающий все существующее, должен понять, что они могут быть определены в качестве истинных положительных величин только через великий минус Божий). Мы не можем вооружиться меркой Бога и действовать так, как будто бы Бог действует через нас! Революция должна снять романтические розовые очки. Соотнесенное с Богом зло не может быть предметом нашего обвинения (как и соотнесенное с Богом добро - предметом нашего прославления!). Зло существующего порядка вещей, познанное таковым по отношению к Богу, может, очевидно, лишь побудить, в том числе непосредственно задетых и оскорбленных им зрителей, лишь склониться перед Богом, таким чудесным и особенным Богом, высшим над всеми богами. Если Бог - это судья, то кто захочет судить вместе с ним? И если Бог - судья, то разве где-то может не быть справедливости? Где зло не наполнено указанием на добро? Где данность не наполнена связью с неданным, с изначальным? Где существующее не наполнено образом несуществующего? «Ибо сотворенное было опустошено не по собственной воле, но Подчиняющим в надежде» (Рим. 8:20). Все существующее низвергается и разрушается именно как существующее. Мы говорим, что из этой идеи исходит революционный человек. Однако он должен помнить, что истинность его взгляда заключается в том, что все существующее низвергается и разрушается перед Богом. Именно это оправдывает все существующее перед ним, революционером, требуя от него не брать в свои руки дело осуждения и преодоления, но придерживаться того взгляда, что как зло оно представляет собой указание на добро, что все существующее, будучи неким порядком, необходимым образом находится в противоречии с единственным порядком, именно в этом противоречии непроизвольно является его свидетельством и силуэтом: «от Бога» в своем всеобщем бытии и существовании, «поставленное Богом» определенным образом, когда все существующее становится проблемой именно для революционера и именно сейчас. Кризис, в котором с точки зрения Бога пребывает весь существующий порядок, дает нам возможность восставать, ущербную по сравнению с другой возможностью - не восставать. В любом случае этот кризис отнимает у нас пар, пафос, воодушевление, ссылку на «высшее», то есть именно те вещи, которые необходимы для правильного восстания как для «уверенного стремления к небу». «Я созидаю правду» (Рим. 12:19). Наше «подчинение» признает лишь то, что не мы можем созидать правду, что у божественного минуса перед скобкой нельзя отнять его стремительность с помощью предшествующих отрицаний. (Люди, желающие укрепиться в существующем порядке вещей, должны помнить о том, что для них революция «поставлена» как указывающее на добро зло, чтобы и они существовали без оправдания и без романтики, чтобы и они обратились и не желали бы более поддерживать существующий порядок!)
«Восстающий против власти противостоит установлению Бога. Непокорные же сами навлекают на себя суд». Существует предубеждение, хотя и не в пользу существующего порядка, но против революции. Оно заключается в том, что истинная революция происходит от Бога, а не в результате человеческого восстания. В отличие от мятежника власть являет собой суверенное право божественного восстания. В ней он должен понять, что смысл божественного восстания - это порядок, а не беспорядок. В ней он должен понять, что открытие Единого в другом не может произойти в результате человеческих шагов. В ней он должен упражняться в смирении, без которого его познание зла во всем существующем представляет собой пустую надменность. Если же он делает нечто иное, если он восстает против власти, как если бы он уже нашел Единого в другом, как если бы он был носителем нового творения, то тем самым он недооценивает не столько человеческий авторитет, сколько установление и определение Бога; он не замечает, насколько власть оправдана по отношению к нему в тот самый момент, когда он позволяет себе восстать против нее. Он позволяет себе схватиться за карающий меч судьи, и его нельзя извинить тем, что власть прежде сделала то же самое. Это ее суд, но не его право. Он объективно не прав, даже если он кажется абсолютно правым. В тот момент, когда он переходит к протесту, необходимо протестовать против него. «Осуждая другого, ты судишь самого себя, осуждая, ты действуешь так же» (Рим. 2:1). Деятельность мятежника возможна у людей (как возможна, к примеру, деятельность белогвардейца!), но (и для него!) невозможна у Бога. За пределами всего существующего (которое также могло бы быть новым бытием!) находится Бог, Он - судья и Он - право! Неповиновение (существует и неповиновение «справа»!) есть неповиновение по отношению к Нему. Будучи побежденным злом, человек переходит в ту сферу, где зло должно стать судом для зла. В этом случае он, по крайней мере, не должен удивляться своей участи.
«Ибо власть имущие не страшны для благого дела, но для злого. Итак, если ты желаешь не бояться власти, то делай добро и ты еще будешь иметь одобрение у нее. Ибо она - служанка Божья для твоего блага». Именно оскорбленное правовое сознание, воспринимаемое как зло давление «многих» в государстве, церкви и обществе, «страх» перед победоносным превосходством бесправия во всем существующем делает человека революционером. Когда оправдан этот «страх»? Очевидно, лишь в том случае, если наша собственная деятельность осуществляется на одном уровне с деятельностью «власть имущих» и считающих себя правыми, лишь в том случае, если мы противопоставляем злу в мыслях, словах и делах - зло, так называемому авторитету - так называемую свободу, легальности - нелегальность, относительному порядку - относительный беспорядок, «старому» - «новое», крепкому бревну - крепкий топор. На этом основании, на единственно известном нам основании по-человечески видимого действия мы вынуждены, уязвляя и обижая, сами быть уязвимыми и обиженными. Здесь в бесконечном винтообразном движении друг за другом следуют действие и противодействие. Здесь «власть имущие» должны означать для революционера «страх», вечный повод для гнева, возмущения, опасения, ужаса, сопротивления, озлобления (как и он сам - «страх» для власть имущего). Этот «страх» вполне оправдан, ибо он есть не что иное, как ужас человека перед своим собственным злом и, так как зло охватывает все его действие, ужас перед своей собственной действительностью. Этот страх, если его правильно понять, представляет собой ужас человека перед судом Божьим, которому подлежит человек. Эта «божественная» составляющая существующего порядка вещей (но и восстающей против него революции!) приводит на суд Божий все злые действия человека (и какое действие человека не было бы злым?). Для этого «поставлена» власть. Именно поэтому она не страшна для добрых дел. Разве это возможно? Власть имущие не имеют власти там, где совершается добро. Мысли свободны, но совсем иной свободой обладает невидимое действие Единого во всех нас. Такой человек не восстает, ибо против чего ему восставать? Он не творит зла, ибо он не притесняем им. Он не уязвим, ибо он не нападает, не обидчив, ибо не обижает. Его нет там, где зло становится судом для зла, и поэтому он не подлежит власти судьбы. Он - уже осужденный Богом, но именно поэтому уже и оправданный человек, а его «благое дело» может заключаться только в этом его пребывании на вечном основании суда и справедливости. Понятие «благое дело» означает уничтожение субъекта «этот человек» и основание индивидуума в Боге, означает бездействие во всем действии, через которое всякое действие связывается со своим истоком. Для этого благого действия, которое происходит не во времени, власть (или ее падение!) не означает «страха». Напротив, если человек совершает добро, то он свободен от тех конвульсий, которые неизбежно сопровождают битву Прометея против всего существующего (или за него!). Он действительно видит последнее бытие по ту сторону всего того предпоследнего, что он может делать в рамках сферы зла. В этой сфере он становится все более невидимым, неслышимым, лишенным пространственного измерения. Он теряет весь пафос, всю раскованность и непреломленность. Он более не есть гневающийся бог в борьбе с другими богами. Он становится тем, кто он есть. Поэтому он даже получает «одобрение» у «власти». Она, ничего не подозревая, радуется об удивительно спокойном гражданине, наличествующем в том человеке, чья деятельность означает «только» суд Божий, в том человеке, который имеет так много возражений против нее, что он уже более ничего не возражает. Такой человек действительно (ко лишь иронически!) будет «хорошим гражданином», именно из-за поворота от романтики к рациональности. Ему не нужно постоянно протестовать против идолов, ибо он освободился от идолослужения, не нужно постоянно критиковать несомненную недостаточность всех данных решений, порядков и путей. Он не упускает из виду, что тень суда, которую он видит лежащей над всем, есть тень праведности. Он не упускает из виду ценность свидетельства и образа, которой действительно обладают все попытки очистить человеческое действие. Здесь человеческому произволу произносится вполне определенное «стой!», которое, по крайней мере, напоминает о требуемой от нас жертве «тела» (Рим. 12:1). Здесь ожидают такого последовательного послушания, которое по меньшей мере имеет некое сходство с послушанием, требуемым благодатью Божьей. Здесь эросу отдельной личности противостоит величие Единого, раздробленному или скатанному в комок множеству - величие сообщества, всеобщей борьбе за существование - величие мира. Такой человек не будет питать иллюзий в отношении принципиальной сомнительности всех этих попыток, в том числе и тогда, когда они, как кажется, вот-вот осуществятся. Он ни в коем случае не будет рассматривать их как ступени, в ряд которых можно было бы поставить добро как полностью удавшуюся попытку. Он будет видеть добро (в противоположность ко всевозможным удачным попыткам) только в несоизмеримом превосходстве Бога, а все эти попытки будет рассматривать как абсолютно негативные (а не просто «несовершенные»!) в противоположность к тому, что, собственно, пытаются осуществить. При всем этом он будет обладать терпением, проницательностью и юмором (именно критическое размышление позволяет, даже требует от него этого «временного соглашения»!), необходимыми, чтобы распознать эти относительные возможности добра в среде зла, признать их как контуры Противостоящего и серьезно воспринять их, обдумывать и проводить их в жизнь как практики и представления, от которых нельзя отказаться. Существующий порядок в этом случае является «слугой Божьим» (кого это не беспокоит и наказывает, но укрепляет в том, что он прав, для того и революция - «служанка Божья»!) в том смысле, как все данное, однажды познанное в своей абсолютной негативности, начинает светить в позитивности неданного, в позитивности Бога. На место революционной борьбы тогда может встать спокойное размышление о «праве» и «бесправии» (спокойное, ибо последнее утверждение и обвинение более не принимаются во внимание), рассудительное сообразование с «действительностью» (имеющее за своими плечами высокомерие войны между добрыми и злыми), действительная гуманность и принадлежность к миру (знающие, что речь не идет о противоречии между царством Бога и антихриста там, где люди осмеливаются вместе с другими людьми или против них осуществлять свои эксперименты в государстве, церкви и обществе, разыгрывая свою странную шахматную партию). К примеру, политика становится возможной начиная с того момента, когда проявляется ее принципиально игровой характер, когда ясно, что не может быть речи об объективном праве, начиная с того момента, когда не терпящий возражений тон исчезает из тезисов и антитезисов, чтобы освободить место для относительно сдержанного или относительно радикального взгляда на человеческие возможности. При этом мы ни на мгновение не должны забывать, что «добро» не есть вещь, которой человек мог бы гордиться даже в случае такой сдержанности, но для нас снова и снова существует лишь вопрос о добре. «Подчинение» лишь тогда служит нашему благу, когда освобождение человеческой общественной жизни от любой романтики, исключение Бога из списка человеческой повестки дня не просто оставляет открытым именно этот вопрос о добре, но с высочайшей настоятельностью ставит его, постоянно делает неизбежным великое отрицание, критическую память о Боге. (Поэтому само собой разумеется, что и контрреволюционеры, которых мы не собираемся здесь оправдывать, имеют повод осмыслить все это и со своей точки зрения.)
«Если же ты творишь зло, то бойся; ибо она носит меч не для видимости. Она - служанка Божья, изливающая гнев на творящего зло». Человек вполне может пропустить мимо ушей предостережение против совершения зла, и нам следует честно признать, что мы постоянно не принимаем его во внимание. Каждый шаг, который мы совершаем в этом мире, находится в тени зла. Даже та серьезность, с которой мы творим добро в среде зла, та терпеливая работа в области реформ, к которой мы возвращаемся, отказавшись от революции, не выводит нас из этой тени. Ибо все наше видимое действие необходимым образом совершается либо как утверждение, либо как отрицание существующего порядка вещей, и тем самым мы уже не правы. Мы вообще можем быть правыми только в нашем бездействии по отношению к Богу. Таким образом, речь здесь может идти лишь о констатации того, что все мы действительно переживаем в этом царстве теней, о призыве не слишком глубоко вторгаться в это царство. В царстве теней зла мы должны бояться. Здесь у нас есть враги, противники, завистники, опасные друзья, ненадежные последователи, злорадные зрители. Здесь нас ожидают неудачи, периоды застоя, препятствия, разочарования, неудачи, провалы, постоянно следующие друг за другом. Здесь происходят разнообразные суды, конфликты, ошибки, замешательства, трагические осложнения. На этой доске нет хода, за которым не следовал бы опасный ответный ход. Нет шага, за который тем или иным образом не отомстили бы. Нет ни одной возможности, которая не заключала бы в себе свою собственную невозможность. Мы находимся со всем существующим (как друзья или как враги!) на одном основании и подпадаем с ним под один суд. Мы пребываем в каком-то утверждении или отрицании, возможном на этом основании, и мы вынуждены неизбежно поплатиться за то, что все утверждения и отрицания, существующие на этом основании, относительны. Мы штурмуем или защищаем, мы строим или разрушаем, мы воюем или сохраняем мир, мы утверждаем или отрицаем, но всегда нам противостоит последнее «стой!», последняя угрожающая опасность, последнее тяжелейшее наказание за то, что мы - люди. Бог действительно противостоит человеческой атаке (и разве мы когда-нибудь прекращаем ее?), атаке мятежников с «мечом власти» (и атаке легитимистов с «мечом» революции)! Но пребывая в страхе и сострадании, мы должны видеть в их судьбе нашу собственную судьбу. Ведь тем или иным образом гнев Божий изливается на всех нас. Тем или иным образом «меч» обнажен против всех нас, «не для видимости», но чтобы поразить нас, и тем или иным образом все мы поражены, разбиты со всеми нашими попытками оправдать себя в созидании или в разрушении великих человеческих позитивных ценностей. Именно об этом идет речь. Это то, что не может осуществиться, не должно осуществиться.
«Ибо необходимо подчиняться не из-за гнева, но по совести». Осознавать гнев Божий только как гнев Божий было бы вечной смертью. Но «совесть» понимает окрик «стой!» обнаженного против нас меча и познает Бога в Его гневе. Она не позволяет нам воспринимать поражающее нас зло просто как препятствие и нашу участь, она напоминает нам о том, что мы сами творим зло. Совесть осознает праведность руки Божьей, поражающей нас в нашей трагической участи. Она видит «служение благу», которое должно осуществлять для нас зло. Она разъясняет нам, что суд, которому мы подлежим, существует не для нашей пользы, но для нашего спасения. Из бесправия, с которым мы сталкиваемся, она творит для нас не оправдание, но надежду. Она не позволяет нам перейти от вновь озлобляющей нас жестокости, с которой мы встречаемся, к новому сопротивлению, но объявляет окончание рокового круговорота от зла ко злу. Она возвращает нас из постоянной суеты человеческого действия и страдания к истоку, к Богу. «Поэтому необходимо подчиняться». Революция - это великая возможность желать делать то, что делает Бог. Она невозможна. Мы вынуждены спуститься вниз с высот революции. Мы должны осознать, что наше «новое», конечно, не есть единственно новое. Мы должны вернуться к исходной точке нашего восстания, к познанию зла во всем существующем, прежде чем родился революционный человек, прежде чем возникло восстающее сознание и действие. Там наш ужас был невинным, мы ужаснулись с Богом перед воплем творения. Но мы также знали, бесконечно больше и намного острее, о надежде творения. Это был момент простейшего осознания положения человека перед Богом, идентичный «совершению добра». Но этот чистый момент не был моментом во времени. Поэтому «подчинение» не есть действие. Скорее это познание, познание того, что мы не правы, не правы именно тогда, когда мы правы. В этом познании осуществляется наше обладание надеждой, надеждой грядущего мира Божьего; в ней революция и порядок будут едины.
«Поэтому вы платите налоги». Странное заключение. Вы делаете нечто более или менее добровольно: вы платите государству свои налоги. Вы должны знать, что вы делаете. Это действие полно бездействия, полно познания, полно надежды. «Они - священники Божьи, властвующие для этой единой цели». Власть имущие, чиновники, официальные представители существующего порядка - священники Божьи? Да, именно они: все их бытие, вся их власть, все их странное состояние праведности перед вами громко возвещают лишь одно: неправоту человека и как цель - мир Божий. И вы хотите разрушить этот порядок, который так отчетливо говорит об абсолютно ином порядке? Нет, «дайте им всем то, что вы должны, налог к налогу, пошлину к пошлине, страх к страху, честь - тому, кому подобает честь». Это требование банально и неинтересно: делайте то, что вы и так делаете! Оно оставляет нас «неудовлетворенными» с нашим вопросом о правоте существующего порядка и революции. Возможно, именно так оно и должно быть. По ту сторону всего интересного и великолепного, что мы можем сделать, нас ожидает она, великая негативная возможность Бога. Вероятно, мы действительно лучше всего можем продемонстрировать ее, делая (как знающие!) то, что мы и так делаем.
