Богач и Лазарь - первая из рассматриваемых нами притчей, где авторитетная фигура не вводится в самом начале. Здесь притча начинается с сопоставления между двумя людьми, не имеющими ничего общего, кроме места проживания. Описав сначала одного, а затем другого (ст. 19, 20-21), Иисус в обратной последовательности описывает их смерть, подчеркивая, что в загробном мире их статус переворачивается. Нищий попадает на лоно Авраамово, богач - в ад (ст. 22а, 22b-23), - использованы традиционные еврейские обозначения для потустороннего пребывания праведных и злых.
В ст. 24 повествовательный дискурс сменяется прямым и появляется Авраам - третья, объединяющая сюжет фигура, разъясняющая участь обоих умерших. До конца притчи продолжается диалог между богачом и Лазарем. Поворотный пункт диалога - ст. 26, где, осознав непреодолимость бездны между двумя участниками беседы, богач перестает молить о смягчении собственной участи и думает уже о братьях, которые остались на земле.
Естественно, многие приверженцы критики традиции разделяли притчу по этому «шву». Широко распространено мнение, согласно которому ст. 16-26 принадлежат традиции, а ст. 27-31 - редакции [86]. Эту притчу близко напоминает египетская народная сказка, несколько видоизмененная и пользовавшаяся популярностью среди евреев, однако в ней отсутствует акцент на покаяние через послушание Моисею и пророкам. В более известной еврейской модификации этой сказки богатый мытарь Бар Хахан умер и был погребен со всевозможной роскошью. В то же время умер бедный ученый и был погребен, как нищий. Однако ученый попал в рай, к изобильным потокам, а Бар Махан сидит у берега реки и не может напиться [87].
Отсюда возникает предположение, что Лука попросту перелицевал известную сказку. Более правдоподобной кажется мысль, что вторая «половина» притчи добавлена самим Иисусом к сказке, циркулировавшей в различных формах. Тем не менее с точки зрения структуры разрыв после ст. 23 (начало диалога) более выражен, нежели смещение акцентов в ст. 26-27. Ст. 24 и 27 соединены как словесным повтором (обращение «отец») и настойчивой мольбой («прошу тебя», «сжалься надо мной»), так и просьбой к Аврааму послать Лазаря [88]. Вот почему гипотеза о двух стадиях развития притчи кажется сомнительной [89]. Кроме того, лейтмотив «слишком поздно» пронизывает все разделы притчи, соединяя ее в неразрывное целое. Богач слишком поздно обратил внимание на Лазаря, слишком поздно обнаружил непреодолимую бездну, слишком поздно подумал о братьях, слишком поздно прислушался к Закону и пророкам [90].
Притча уникальна во многих отношениях. Только здесь действие не ограничивается рамками мира сего, а переносится также и в последующий. Только здесь персонажи имеют собственные имена [91]. Эти персонажи не столько символизируют «духовные соответствия», сколько обозначают определенную группу людей в подобной ситуации - богачи, бедняки и обитающие в присутствии Бога. На этом основании мы могли бы отнести притчу о богаче и Лазаре к примерам, а не к собственно притчам (см. выше). Можно пойти еще дальше и спросить, в какой мере это вымысел. Быть может, Иисус описывал реальную судьбу людей, знакомых Ему и его аудитории? [92]
Последнее предположение отметается сразу. Текст начинается с той же формулы, что и большинство притчей Иисуса: «Некий человек...» Неопределенному артиклю в греческом соответствуют схожие еврейские конструкции во введении к притчам раввинов, так что речь вряд ли может идти о конкретных людях.
Структура рассказа в точности совпадает с триадической, монархической схемой, которую мы рассматриваем в данной главе [93].
Мысль, что притча развилась не из метафоры, а скорее из примера, верна лишь отчасти. Авраам, предок еврейского народа, как и другие авторитетные фигуры, говорит от лица Бога. Лазарь и его бессердечный сосед выступают представителями не бедняков и богачей вообще, а людей, которые, правильно или не-правильно распоряжаясь материальными благами, вступают в верные или дурные отношения с Богом. Ведь и Авраам был богат. Более того, ст. 30 ясно дает понять, что братья богача будут осуждены за нераскаянность, а отсюда следует, что об этот же камень преткнулся и сам богач. Каждому еврею были знакомы ветхозаветные наставления о подаянии и помощи бедным, так что богач не имел ни малейшего права пренебречь человеком, чью нужду он наблюдал каждый день и мог без труда облегчить [94].
Лазарь также выступает представителем группы людей - тех, кто полагается на Бога. Само его имя значит «Бог помогает» (от еврейского «Елиезер»), и, вероятно, по этой причине имя Лазаря и названо в притче [95]. Однако Иисус не говорит, что этот человек какими-то делами подтвердил свое благочестие (его беспомощное состояние не позволяло активным образом проявить благочестие, он мог только безропотно принимать свою участь). Главное здесь - показать суверенную волю Бога в спасении, а Лазаря - как одного тех, кого Бог спасает.
Можно предположить, что основные темы притчи формулируются примерно так: 1) те, кому Бог помогает, после смерти возродятся в присутствии Бога; 2) нераскаявшие грешники, как богач, подвергнутся вечной каре; 3) через Авраама, Моисея и пророков Бог открывает Себя и свою волю, так что у пренебрегающих его волей не будет законного права жаловаться на свою посмертную участь [96].
Судя по тому, сколько внимания уделяется каждому из персонажей, Иисуса пункты 2 и 3 интересовали больше, чем пункт 1, но, тем не менее, здесь обозначены все три пункта [97]. Притча ниспровергает традиционную еврейскую мудрость, видевшую в богатстве Божье благословение, а в нищете - наказание дурным. Поскольку источником образов здесь служит фольклор и поскольку мы уже предостережены об опасности излишней аллегоризации, не стоит рассматривать подробности притчи как реалистичное описание будущей жизни или хотя бы как учение о «промежуточном состоянии» верующего (после смерти, но до последнего суда) или о положении ветхозаветных святых до распятия и воскресения Иисуса.
Но даже самые сдержанные комментаторы выжимают из этой притчи больше чем следует, вероятно, потому, что в Писаниях так мало текстов, где описывалась бы жизнь после смерти. Например, Мюррей Хэррис, согласившись поначалу, что «притча о богаче и Лазаре служит для демонстрации того, сколь опасно богатство и сколь необходимо покаяние, а не для удовлетворения нашего любопытства насчет посмертного состояния человека», тут же забывает о собственной вполне разумной оговорке и добавляет: «Из описанной в притче ситуации мы вправе сделать определенные выводы об основных параметрах посмертного состояния верующих и неверующих». К числу этих «основных параметров» он относит сознание настоящего, воспоминание о прошлом, способность рассуждать и остроту чувств [98].
Все эти аспекты будущей жизни, даже если они именно таковы, лучше было бы поискать в других контекстах Писания, иначе придется заодно признать, что умершие, находящиеся по разные стороны, могут общаться друг с другом, что на последнем суде Авраам будет говорить от лица Бога, что из «рая» некоторые хотели бы перейти в «ад» («желающие перейти отсюда к вам», ст. 26) [99].
Еще один момент: притча завершается словами о том, что попытка послать вестника из загробного царства к тем, кто пренебрегает ветхозаветным откровением, была бы тщетной. Христиане, читая ст. 31, естественно, вспоминают воскресение Христа. Если такая связь предполагалась изначально, ее не следует относить к пророчеству задним числом, если только не считать заведомо невозможным, чтобы Иисус предвидел собственную смерть и воскресение.
Но мало кто среди его первых слушателей мог уловить подобный намек до событий, а потому вряд ли такой намек подразумевался. В версии Луки использован не греческий глагол έγείρω, которым чаще всего обозначается воскресение Иисуса, а глагол с общим значением «вставать, пробуждаться» (ανίστημι), а в некоторых рукописях мы находим и вовсе не имеющий богословских коннотаций глагол «выходить» (εξερχομαι).
В притче богач предлагает роль вестника Лазарю, а не Мессии, в то время как в египетской «параллели» из царства мертвых возвращается бог Осирис. Вполне вероятно, что «вестник мертвых» - это традиционная фигура, элемент народной сказки [100]. С. Дж. А. Хиклинг добавляет, что Иисус имеет здесь также в виду свои многочисленные призывы к еврейским вождям, которыми те совершенно пренебрегли [101].
Однако нарисованная здесь картина настолько близко совпадает с воскресением Христа и реакцией множества неверующих евреев, что кажется возможным если не истолковать, то применить ее в свете дальнейших событий: это один из случаев, когда изначальное значение обрастает новыми смыслами. Возникает соблазн еще более обобщить третий пункт притчи и согласиться с Каду в том, что «очень часто совесть не убеждается и духовный мир не открывается в знамениях» [102].
Кульминация притчи выделяет этот принцип преимущественно перед другими темами.
Примечания:
[86]. Например: Rudolf Bultmann History of the Synoptic Tradition. Oxford: Blackwell; New York: Harper & Row. 1963. 196-197; Crossan Parables, 66-67: Bernard B. Scott Hear Then the Parable. Minneapolis: Fortress, 1989, 142-146.
[87]. Подробный пересказ египетского источника см.: Kendrick Grobel "... Whose Name was Neues". NTS 10, 1963-1964, 373-382. Общий очерк еврейского варианта приводит Jeremias Parables, 178-179, 183.
[88]. F. Schnider and W. Stenger Die offene Tür und die unüberschreitbare Kluft. NTS 25, 1979, 281-282. Ср.: Eugene S. Wehrli Luke 16:19-31. Int 31, 1977, 279-280.
[89]. Ronald F. Hock Lazarus and Micyllus: Greco-Roman Backgrounds to Luke 16:19-31. JBL 106, 1987, 447-463, полагает в силу такого единства маловероятным, чтобы в основе лежала притча Бар Махана. Хок предлагает интерпретировать притчу в свете достаточно схожих сюжетов Лукиана из Самосаты, где добродетельные бедняки получают воздаяние после смерти, а богатые гедонисты подвергаются каре.
[90]. Otto Glombitza Der reiche Mann und der arme Lazarus. NovT 12, 1970, 166-180.
[91]. В позднейшей традиции богач тоже получает имя «Дивес». которое, однако, попросту означает «богач» на латыни. Текстологическую историю этого имени см.: Henry J. Cadbury А Proper Name for Dives. JBL 81, 1962, 399-402.
[92]. Это мнение редко высказывается в современной литературе по притчам, но с удивительным постоянством всплывает в других исследованиях. См., например: Miliard Erickson Christian Theology, vol. 2. Grand Rapids: Baker, 1984, 527. David Gooding According to Luke. Leicester: IVP; Grand Rapids: Eerdrnans, 1987, 227, вообще не считает этот отрывок притчей, поскольку здесь не идет речь о «реальных предметах и событиях этого мира». Однако подобное ограничение жанра кажется произвольным и неоправданным.
[93]. Ср.: Jones Parables, 143-144; Robert С. McQuilkin Our Lord's Parables. Grand Rapids: Zondervan. 1980. 187.
[94]. См. особ.: David Seccombe Possessions and the Poor in Luke-Acls. Linz: Studien zum Neuen Testament und seiner Umwelt, 1982, 176-177.
[95]. Jeremias Parables, 185; Gerhard Schneider Das Evangelium nach Lukas, vol. 2. Gütersloh; Gerd Mohn; Würzburg: Echter Verlag, 1977, 341. Высказывались и другие предположения относительно имени Лазаря: оно создает параллель с рабом Авраама Елиезером в Быт гл. 15 (например: С. И. Cave Lazarus and the Lukan Deuteronomy. NTS 15, 1968-1969, 323-325) или с Лазарем, воскрешенным Иисусом (например: R. Dunkerley Lazarus. NTS 5, 1958-1959, 321-327), - однако эти мнения не столь убедительны.
[96]. Ср.: Thorwald Lorenzen А Biblical Meditation оп Luke 16:1931. ЕхрТ86. 1975, 39-43. Сопоставьте с этим скудное редукционистское истолкование Иеремиаса, сведенное к одной теме: «время бросает вызов, от которого невозможно уклониться» (Parables, 182).
[97]. Есть и вариант, при котором в притче выделяются две главные темы (на основании диалога между богачом и Авраамом), а Лазарь сдвигается на периферию. См.: Hans Kvalbein Jesus and the Poor: Tum Texts and a Tentative Conclusion. Themelios 12, 1987, 80-87. Но Квалбейн признает значимость имени Лазаря, так что не совсем ясно, почему он отметает третью тему притчи.
[98]. Murray J. Harris Tfie New Testament View of Life öfter Death. Themelios 11, 1986, 47-48.
[99]. Противоположный полюс - Donald Guthrie New Testament Theology. Leicester and Downers Grove: IVP, 1981, 820. Он рассуждает так: «Единственный факт о загробном мире, который притча утверждает безусловно, - это факт его существования». Но, конечно же, столь же безусловно здесь утверждается необратимость хорошей и дурной судьбы в том мире.
[100]. С. W. F. Smith Parables, 166.
[101]. С. J. А. Hickling Л Tract cm Jesus and the Pharisees? A Conjecture on tlie Redaction of Luke 15 and 16. Heyj 16, 1975, 257.
[102]. Cadoux Parables, 128.
