Если в предыдущей притче беды дурного слуги вызваны неожиданно скорым возвращением хозяина, в примыкающей к ней притче Матфея пять неразумных дев сталкиваются с диаметрально противоположной проблемой. Здесь уже явственно звучит тема отсрочки. Однако ожидание жениха - типичная черта еврейской свадьбы, поэтому данную деталь не следует относить к позднейшей традиции. Эта притча на редкость реалистична для современной Иисусу ситуации. Комментаторы, особенно старинные, причинили немало вреда, наделяя символическим значением каждую деталь этого рассказа. Некоторые полагают даже, что пять глупых и пять умных дев означают пять чувств, обращенных во благо или во зло; сон означает смерть, а торговцы маслом для светильника - это бедняки, сообщающие благодать тем, кто подает им милостыню [59]. Современные комментаторы вряд ли решатся вслух защищать столь невероятную аллегоризацию.
Однако не все детали тут типичны для старинной еврейской свадьбы. Наиболее странно выглядит реакция жениха, отказавшегося отворить дверь глупым девам и заявившего, будто он не знает их [60]. На аллегорическом уровне эти притчи вполне уместны, если понимать этот рассказ как предостережение о неизбежном суде, ожидающем тех, кто лишь выдает себя за истинных членов народа Божьего.
Арман Пуиг-и-Тарреш в единственной полномасштабной монографии, посвященной этой притче в современной литературе, пытается методами структурного анализа реконструировать изначальную неаллегорическую притчу. Он считает, что ст. 5, 7а и 11-13 разрушают тройственную симметрию рассказа (ст. 1-4, 6, 7b-9 и 10), а потому относит их к разряду вставок. Однако и в таком случае ему приходится иметь дело с образом закрытой двери во второй части ст. 10. И тут, без дальнейших оговорок, он исключает из рассмотрения и этот текст, сведя к минимуму и без того непропорционально короткую третью часть притчи [61].
Проще согласиться с тем, что притча с самого начала несла черты аллегории. Неготовность глупых дев, то есть самая суть сюжета в любой реконструированной форме, кажется малоправдоподобной, тем более что задержки в церемонии бракосочетания происходили сплошь и рядом [62]. Однако аллегорические элементы сводятся к трем главным персонажам: жених, естественно, означает Бога, поскольку еще в Ветхом Завете Бог - супруг своего народа (например, Ис. 54:4-6, Иез. 16:7-34, Ос. 2:19) [63] а глупые и мудрые девы - это те, кто либо готов, либо не готов духовно к Судному дню.
Такое ограниченное аллегорическое истолкование подкрепляет аутентичность притчи. Если бы она была создана ранней Церковью, можно было бы ожидать, что верным последователем Иисуса окажется невеста, поскольку образ Павла - Церковь - невеста Христова - сразу же сделался излюбленной формой самоопределения христиан [64].
Главные темы притчи сводятся примерно к следующему: 1) Бог, подобно жениху, может задержаться с приходом дольше, чем ждут люди; 2) подобно мудрым девам его последователи должны быть готовы к такой отсрочке, и ученичество может оказаться труднее, чем думалось; 3) тот, кто не подготовится, как следует к ожиданию, подобно глупым девам может пройти «точку возврата» и, когда конец все-таки наступит, уже не сможет искупить грех небрежения долгом.
Кульминация притчи предполагает основной акцент на пункте 3, но не за счет 1 и 2. С учетом этих основных тем, ст. 13 («Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа») не может радикально изменить смысл притчи. Это всего лишь завершающее наставление, кратко напоминающее о той правильной реакции, которую ученики должны проявить с учетом всех трех основных тем притчи. Призыв к «бодрствованию» не вступает в противоречие с тем фактом, что уснули все десять дев. Глагол γρηγορέω («бодрствовать») не обязательно означает «пребывать без сна», он также значит «быть готовым» [65].
Как и в притче о потерянной монете и двух сыновьях, здесь также присутствуют дополнительные детали, привлекающие особое внимание комментаторов. Вышеперечисленные основные темы останутся вполне очевидными и без ст. 8-9, в которых девы, оставшиеся без масла для светильников, попросили «разумных» поделиться с ними и получили отказ. По-видимому, масло имеет какое-то специальное значение, тем более что в ранней еврейской литературе оно часто выступает символом радости, а также служит для помазания священников и царей.
Вот почему ученые предложили широкий спектр значений для масла: добрые дела, спасительная вера или благодать и Святой Дух - вот три наиболее частых объяснения [66]. Но все эти объяснения оказываются несостоятельными, поскольку разумные девы советуют прочим пойти и купить масло, то есть речь идет о простом бытовом товаре. Невозможно «купить» добрые дела, веру и благодать или Святого Духа. Возможно, эпизод с маслом продолжает основную тему готовности, и его надо истолковывать в самом широком смысле: каждый должен сделать что-то конкретное, чтобы приготовиться к встрече с Господом [67]. Тогда продавцы масла не получают никакого самостоятельного значения. Нежелание мудрых дев делиться запасами масла подразумевает тему индивидуальной ответственности: духовная готовность не переходит от одного человека к другому. Но это - «колеблющаяся аллегория». Мы не можем с достаточной долей уверенности настаивать именно на таком понимании [68].
Как отмечалось в главе первой, в раввинистической притче, составляющей частичную параллель нашей, мудрые и глупые гости были приглашены на ужин без указания, когда им положено разойтись. Мудрые вернулись домой с зажженными светильниками. Глупые засиделись, перепились и поубивали друг друга (ВТ Семахот 8:10). Равви Меир завершает пересказ этой притчи цитатой из Ам. 9:1: «Ударь в притолоку над воротами, чтобы потряслись косяки, и обрушь их на головы всех их, остальных же из них Я поражу мечом». Это редкий пример раввинистической параллели без четко сформулированного вывода, а потому значение этого пассажа остается неясным. Очевидно, как и в притче Иисуса, акцент делается на скорой гибели глупого человека, а сами по себе зажженные и незажженные светильники не имеют особого значения.
Примечания:
[59]. Ср.: Walter L. Liefeid Luke, в The Expositor's Bible Commentary. ed. Frank E. Gabelein, vol. 8. Grand Rapids: Zondcrvan, 1984, 967. Hunter Parables. 79. и Dodd Parables, 160, справедливо видят в этом изначальное значение притчи в соответствии с Sitz im Leben Jesu, но полагают, что Матфей и Лука не сохранили этого значения.
[60]. Эти и другие примеры цитируются у Фомы Аквинского Commentary оn the. Ftmi Gaupels, vol. 1. pt. 3. Oxford: John Henry Parker; London: J. G. F. & J. Rivingion, 1842 (латинский текст XIII в.). 843-851. France Matthew, 352; Beare Matthew. 484-485. A. W. Argyle Wedding Cusioms at the Time of Jesus: ExpT 86, 1975, 214-215. утверждает, что все вызывающие спор детали притчи вполне реалистичны, однако не обсуждает этих конкретных подробностей.
[61]. Armand Puig i Tarrech La parabole des dix vierges. Rome: BIP, 1983.
[62]. Findlay Jesus, 111-112.
[63]. D. A. Carson Mattimv, в Expositor's Bible Commentary, vol. 8, 511. Ср.: Weder Gleichnisse, 244.
[64]. Немногие, в основном поздние, тексты мимоходом упоминают невесту в ст. 1, вероятно, именно по этой причине.
[65]. David Hill The Gospel of Matthew London: Oliphants, 1972; Grand Rapids: Eerdrnans, 1981, 327. Ему возражает, например: Hunler Parables, 86.
[66]. Например: Karl Donfried Tlie Allegory of the Ten Virgins (Matt. 25:1-13) as a Summary of Malthean Theology. JBL 93, 1974, 423; R. V. G. Tasker The Gospel aecording to St. Matthew. London: Tyndale; Grand Rapids: Eerdmans, 1961, 234, и John F. Walvoord Chiist's Olivet Discoonrse on the End of the Age: The Parable of the Ten Virgins. BSac 129. 1972. 102.
[67]. А. H. M'Neile The Gospel according to St. Matthau London: Macmillan, 1915, 362. Cp. Carson Mattheu, 513-514.
[68]. См. особ.: Robert H. Mounce Matthew. San Francisco: Harper & Row, 1985, 240. Дж. Д. Пентекост пытается свести значение притчи к Израилю в пору треволнений (см.: The Parables of Jesus. Grand Rapids: Zondervan, 1982, 152) na основании довольно сомнительного истолкования Мф гл. 24-25. Подобная интерпретация плохо согласуется с центральной для притчи темой отсрочки. Как и притча о верных и неверных слугах, притча о девяти девах может достаточно широко применяться к Израилю и Церкви, если только не смешивать значение и смысл. Вполне вероятно, что Иисус изначально подразумевал более чем одно применение.
