В притчах о блудном сыне и о двух сыновьях противопоставляются послушный и непослушный отпрыск. В некоторых других притчах Иисуса с этой же точки зрения противопоставляются слуги. Помимо этого пассажа из Q Лк. 12:35-38 повествует о бдительном слуге, а Мк. 13:33-37 - о привратнике. Не совсем ясно, существует ли связь между этими тремя текстами [51]. Есть некоторые основания полагать, что два последних утрачивают связь с жанром притчи еще в ранней традиции.
В дошедшей до нас форме каждая притча начинается с приказа сохранять бдительность, а затем переходит к сравнению: «Подобно человеку, отправляющемуся в путь...»/«подобно слугам, ожидающим возвращения господина». Поскольку в позднейшей христианской литературе притчи Иисуса часто перефразировались как наставления, вполне вероятно, что эти притчи также первоначально воплощали более «чистую» жанровую форму [52]. Главные темы здесь чрезвычайно похожи на темы притчи Q (Лк. 12:42-48; Мф. 24:45-51), которая почти идентично передается Матфеем и Лукой и, по-видимому, достаточно близка к первоначальной своей форме. Поэтому сейчас мы сосредоточим внимание исключительно на этой дважды засвидетельствованной притче о слугах.
Как и в других триадических, «монархических» притчах, авторитетная фигура производит суд над двумя типами поведения своих подчиненных. Здесь Иисус прибегает к образам хозяина и слуги. Вариации в схеме возникают постольку, поскольку один и тот же персонаж служит иллюстрацией как хорошего, так и плохого поведения («Благо для слуги... но если этот раб плох...» - Мф. 24:46, 48; Лк. 12:43, 45). Но в обоих случаях итог один и тот же. Здесь осуждение звучит резче обычного, возможно, потому что первоначально эта притча входила в эсхатологический дискурс Иисуса [53]. В этой ситуации Иисус оставался с учениками наедине и высказывался с полной откровенностью. Его жизнь близилась к завершению, судьба уже решилась, и сопротивление властей его учению достигло апогея.
Судьба слуги, рассеченного на куски, - наиболее явный признак того, что повествование выходит за рамки типичного события. Даже если понять перевод этого глагола как «отрезать», то есть как практикующееся в Ветхом Завете изгнание члена общины [54], подобный приговор чересчур суров для Палестины I века. Конечно, перечисленные здесь награды и наказания - это награды и наказания Судного дня. Матфей подчеркивает аллегорическую интерпретацию, добавляя: «Там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 24:51) - такими образами описываются исключительно адские муки (например, Мф. 25:30; Лк. 13:28 пар.).
С другой стороны, не следует искать особое содержание в профессии слуги (раздатчик пищи), в конкретной награде, полученной верным слугой (право распоряжаться имуществом хозяина) или в столь же конкретных проступках дурного слуги (пьянство и дебоширство). Все эти подробности вытекают из типичных для слуг в еврейском доме I века поручений, наград и пороков. В ретроспективе мотив отсутствия хозяина кажется несомненным указанием на отсроченную парусию.
Но драма этой притчи заключается не в долгом отсутствии хозяина, а в его внезапном возвращении: он захватил слуг врасплох. Как отмечалось выше, для евреев затянувшаяся отсрочка Дня Господнего представляла собой проблему, и первоначальная аудитория Иисуса с готовностью интерпретировала отсутствие хозяина именно в этом смысле (если вообще ожиданию хозяина придавалось особое значение), но для христиан, отождествляющих День Господень с парусией, появляется еще одно вполне законное применение притчи - ко второму пришествию Иисуса [55].
Лк. 12:47-48 расписывает судьбу дурного слуги, сравнивая жестокую кару тому, кто знал волю хозяина и злонамеренно не исполнил ее, с более легкой трепкой, постигшей того, кто не исполнил хозяйскую волю по неведению. Эти стихи вполне могут восходить к первоисточнику, хотя они и не подтверждены параллелью у Матфея [56]. Даже ст. 42-46 как таковые обращают больше внимания на запретный, нежели на рекомендуемый тип поведения. В литературоведческой терминологии эта притча «трагична», ибо завершается смертью человека, который мог бы избежать злой участи.
Система дифференцированных наказаний за разные грехи восходит к Ветхому Завету и межзаветной литературе [57]. Эти стихи принадлежат к числу наиболее ясных библейских высказываний о градации наказаний в аду. Но если мы сосредоточим внимание только на этом аспекте, мы упустим из виду другие нюансы контекста.
И вновь только выделение основных тем по числу персонажей приводит к полноценному истолкованию притчи: 1) Бог награждает v наказывает людей на последнем суде в соответствии с тем, как они выполняют возложенные на них обязанности; 2) верному управителю понадобится постоянство и упорство, ибо конец может наступить в любую минуту; 3) тот, кто откладывает выполнение обязанностей и тем временем вершит зло, к прискорбию своему обнаружит, что уже не остается времени исправить ошибки. Эти три темы в точности совпадают с тремя главными эпизодами притчи (Мф. 24:25 пар., 46-47 пар. и 48-51 пар.).
Различия между истолкованиями притчей, подразумеваемыми Матфеем и Лукой, обсуждались в главе 3. Там было отмечено, что, по мнению многих комментаторов, Лука переписывает изначальную версию так, чтобы предостережение, адресованное Израилю, прозвучало в контексте ранней Церкви, однако это мнение не подтверждено доказательствами. Тем не менее такая переадресация урока притчи не расходится с изначальным ее значением как у Матфея, так и у Луки. Если хороший и плохой слуга означали верующих и неверующих евреев, как только вера начинает осознаваться как преданность Иисусу, те же образы в евангельском контексте применяются к ученикам Христа и тем, кто отвергает Новый Завет, а внутри Церкви - к искренним христианам и лицемерам в местной общине.
Однако в контексте Матфея и Луки суть притчи не сводится к обязанностям последователя Иисуса, здесь речь идет также о том, что евреи, слушающие Иисуса, должны позитивно реагировать на его весть [58]. Ученики - это парадигма верного следования Иисусу, и они не подвергаются еn masse подозрению в том, что они потенциально могут оказаться дурными слугами.
Примечания:
[51]. Лк. 12:35-38 и Мк. 13:33-37 часто рассматривают как варианты одной и той же изначальной притчи. См. особ.: David Wenham The Rediscovery of Jesus' Eschatological Discourse. Sheffield: JSOT, 1984. 15-49. Версию о двух разных притчах см.: Craig L. Blomberg When Is a Parallel Really a Parallel? A Test Case: The Eucan Parables. WT/46, 1984. особ. 83-85, где также перечисляется ряд других предполагаемых соответствий.
[52]. Richard Bauckham Synoplic Parousia Parables and the Apocalypse. NTS 23, 1977, 165-169. См. также idem: The Two Fig Tree Parables in the Apocalypse of Peter. JBL 104, 1985, 269-287.
[53]. См. особ.: Wenham Rediscotiery, 62-66.
[54]. См. особ.: Otto Betz The Dichotorrüzed Servant and the End offudas Iscariot. RevQ5, 1964, 46-47; Paul Ellingworth Luke 12.46 - Is There an Anti-climax Ilere? BT31, 1980. 242-243.
[55]. По-видимому, именно это имеет в виду Павел, ссылаясь на эти притчи в Посланиях Фессалоникийцам. См.: David Wenham Paul and the Synoptir Apocalypse, в Gospel Perspectives, vol. 2, ed. R. T. France and David Wenham. Sheffield: JSOT, 1981, 345-375.
[56]. Wenham Rediscovery, 67-76. Ср.: Т. W. Manson The Sayings of Jesus. London: SCM, 1949; GrandRapids: Eerdmans, 1979, 118-119.
[57]. Конкретные ссылки см.: Marshall Luke. 544. Ср. также притчу, приписываемую равви Симеону бен Халафта в Втор. Рабба 7:4.
