Седьмой Вселенский Собор сформулировал Правило, утверждающее иконопочитание. Догматические уточнения рассеяны по творениям святых отцов, но главное их обоснование - сама икона: ее светоносное свидетельство, ее чудесная жизнь, в которой можно проследить шаг за шагом развитие Предания. Именно в нем Христос посредством всего многообразия церковной жизни (богослужение, таинства, патристика, иконы) раскрывает содержание Своих слов.
Martirum signum est maxime caritatis. Печать мученичества есть знак наивысшего достоинства. Сама икона является мученицей и несет печать крещения кровью и огнем. Кровь мучеников оставалась на обломках икон, словно брызги света, во времена ожесточенного иконоборческого преследования. Снимая свой омофор, низложенный патриарх Герман заявил: «Государь, без Вселенского Собора ты не вправе изменить вероучение хоть в чем-либо». Со своей стороны, Папа Григорий II писал императору Льву Исаврянину: «Догматы Церкви - не твое дело… оставь свои безумства». Икона - не просто иллюстрация. Тогда, под единым Преданием, Восток и Запад вместе поднялись против ереси, так как иконоборчество, вместе с иконой, затрагивало все догматическое учение о домостроительстве спасения. Почитание Евангелия, Креста и Иконы составляет единое целое с литургической тайной присутствия, утверждаемого Церковью из Потира. Как говорил святой Ириней, «наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия подтверждает его».
Всякое искусство, достойное этого имени, стремится не копировать реальность, а раскрывать ее смысл, расшифровывать ее сокровенное содержание, выявлять ее логос, подсказывать, сколь высоко призвание свобод, дающих ей жизнь; иконописное же искусство в своих высших проявлениях несомненно соотносится с пневматологией. Именно поэтому святой Иоанн Дамаскин приписывает иконе присутствие Святого Духа [216] [217].
«В Нем была жизнь», - говорится в прологе Евангелия от Иоанна (Ин. 1:4). Дух-Жизнь от века содержится в Слове. Во время Богоявления Он нисходит на Иисуса с неба «в виде голубине» и почиет на Нем. В Своих проявлениях Он - движение «к Иисусу», к Агнцу, дабы свидетельствовать о Его Божестве. Он «берет от прежнего» и возвещает «далее вперед»; Его дохновение несет слово Христово, делает это слово слышимым, усиливает его, вдыхает в него жизнь и эсхатологическое измерение: «Утоляя жажду от Духа, мы пьем Христа», - прекрасно говорит святой Афанасий [218]. Дух вводит нас во Христа, и во Христе мы полностью приобщаемся Духу, вдохновляемся Им к постижению глубин Откровения.
Освящающее воздействие Духа обуславливает любое действие, где духовное овеществляется, воплощается, становится явлением Христа. Так, в начале, Дух Божий носился над бездной (Быт. 1:2), чтобы из нее возник мир, место Воплощения. Все пророчества Ветхого Завета суть предвосхищение Пятидесятницы, предварение появления Девы с Ее «да будет» (Лк. 1:38). Дух снизошел на Марию, и Она стала Богородицей, Дух соделал Христа Мессией, Помазанником и явил в Нем «Агнца, закланного от создания мира». Из Его огненных языков рождается Церковь, Тело Христово. В крещении Он делает человека членом этого Тела Христова; вино и хлеб Он претворяет в Кровь и Плоть Господа; Он, Божественный Иконописец, создает нерукотворный образ, Святой Лик, и от этого Архетипа происходит всякая икона, сотворенная из вещества этого мира и Фаворского света.
Богословие отцов указывает на исключительную важность эпиклезиса, который не ограничивается литургическим моментом Евхаристии, но обнимает все и являет в Духе божественную силу откровения и присутствия невидимого. Он произносит в нас, с нами «Авва, Отче», чтобы мы могли молитвенно призывать: «Авва, Отче, ниспошли нам Духа Твоего Святого», дабы мы могли назвать Иисуса Господом, созерцать Его Лик и в Его обоженной человеческой природе, в этом «прозрачном светильнике», узреть Лицо, Ипостась Богочеловека.
В День Пятидесятницы Святой Дух проникает всю глубину природы и становится внутренней силой человеческого бытия, наравне с нами участвует в нашей жизни во Христе, даже более тесно, чем мы сами. «Святым Духом всяка душа живится, и чистотою возвышается, светлеется тройческим единством священнотайне». «Святым Духом изливаются благодати струи, напояюще всяку тварь ко оживлению» (антифоны 4-го гласа). Тем самым, в Церкви можно усматривать икону многообразного единства Святой Троицы, а в каждом человеке - живую икону, образ Божий.
«Святой Дух - великий Учитель Церкви», - говорит святой Кирилл Иерусалимский [219]. Учитель, потому что Он - залог и непреложность charisma veritatis certum, дара несомненной истины Церкви. Собор имеет вселенский характер, потому что Дух Истины, глаголющий устами Церковного Народа, отождествляет Собор с Христом-Истиной. В ответ на эпиклезис в чине освящения иконы Дух Красоты запечатлевает подобие Христу и изображение претворяет в икону, созерцаемую Красоту Слова. «И Дух и невеста говорят: прииди!» (Откр. 22:17). Эпиклезис Царства вводит в мистический брак Христа и Церкви, но и в мистический брак Христа с каждой душой, лично, поименно. Икона Деисис открывается такому видению, перед которым умолкает всякое слово, уступая место молчанию Слова, сиянию Его немеркнущего Света.
В молитве на освящение иконы говорится: «Зрак раба прийм и в подобии человечестем быв, подобие Своего Пречистаго Образа… к Своему Пресвятому лицу убрус приложив, изобрази».
Догматическое сознание утверждает истину иконопочитания на основании Воплощения, само же Воплощение обусловлено сотворением человека по образу Божию, «иконной» структурой человеческого существа. Христос воплощается не в некий чуждый, инородный элемент, Он обретает собственный небесный образ, архетип, ибо Бог сотворил человека, взирая на небесное человечество Слова (1Кор. 15:47-49), от века существующее в Премудрости Божией.
В Своем Божестве Сын - единосущный образ Отца, в Своем человечестве Христос есть икона Божия; но «видевший Меня, видел Отца» (Ин. 14:9); две природы во Христе, Божественная и человеческая, восходят к Его единой Ипостаси, следовательно, и к единому, но двояко проявляющемуся Образу. Образ - один, как и Ипостась одна, но это единство сохраняет отличие нетварного от тварного.
В противовес скудости крайнего спиритуализма, нужно утверждать, что отсутствие в Боге образа означало бы отсутствие полноты. Бог есть Форма всякой формы, Икона всякой иконы, всеобъемлющий Первообраз. Апофатизм не является только отрицанием, он подразумевает, что Бог есть Мета-Икона, по терминологии Дионисия, Сверх-Икона. Иконоборцы проявляют странную бесчувственность по отношению к священному реализму бытия, докетически разрывая духовное и воплощенное. Символизму иконы они противопоставляют апофатическую вертикаль, и равновесие нарушено вследствие утери катафатической горизонтали; с другой стороны, их непримиримыи рационализм закрывает их для понимания подлинного символизма.
Путь одного только отрицания недостаточен. Действительно, как говорит святой Григорий Палама, путь отрицания есть лишь осмысление того, что кажется отличным от Бога; он не содержит образа невыразимого [220]. Однако Бог превыше всякого утверждения, но и всякого отрицания, что в пределе означает апофатическое да. Палама синтезирует персонализм святоотеческого Теогнозиса. Бог непознаваем, радикально трансцендентен в Своей сущности, но Он доступен опытному познанию как Сущий, присутствует в Своих энергиях, которым Воплощение придает имманентный характер по отношению ко всему человеческому бытию.
Созерцание лицом к лицу в будущем веке будет, как учил святой Анастасий Синаит, созерцанием Лица (Личности) воплощенного Слова. Согласно с этим и основное утверждение отцов сводится к тому, что не Божественная и не человеческая природа, но Ипостась Христа бывает явлена нам на иконах. Поэтому почитание икон есть начало видения Восьмого Дня. Как учит Феодор Студит, образ всегда отличен от первообраза по своей сущности, но подобен ему по Ипостаси и по Имени.
Христос «есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари» (Кол. 1:15). Однако даже первые защитники икон несколько упрощенно разделяли две природы, относя видимое к человеческой природе Христа, а невидимое - к Его Божественной Природе. Но образ не делится по природам, так как он восходит к единой Ипостаси в целом. Одна Ипостась в двух природах означает один Образ в двух проявлениях, видимом и невидимом. Божественное невидимо, но отражается в видимом человеческом. Икона Христа возможна, истинна и реальна, поскольку Его человеческий образ полностью соответствует невидимому образу по Божеству, - оба они составляют два аспекта одной единой Ипостаси-Образа. Как говорит святой Иоанн Дамаскин, энергии двух природ, тварной и нетварной, взаимно проникают друг друга. Благодаря ипостасному единству обоженная человеческая природа Христа участвует в божественной славе и являет нам Бога. Христологический перихорез - сменяющие друг друга выражения - говорит о том же и взаимном проникновении двух природ и проясняет тайну единого образа под двумя видами, так что образом Божества Христа является Его человечество; снова вспомним слова Христа: «Видевший Меня, видел Отца» (Ин. 14:9), - не сказано Бога, но Отца, ибо Сын есть образ Отца и, благодаря этому, - выражение Троицы; таким образом, единая Ипостась имеет единый Образ-Икону под двумя видами: как ее видит Бог и как ее видит человек.
В тропаре Преображения поется: «Показавый учеником Твоим славу Твою, якоже можаху»; этим указывается, что видение предполагает дар преображенного зрения. Ученикам явился «образ Бога невидимого», единая Богочеловеческая реальность в Ипостаси воплощенного Слова; именно такое фаворское видение обусловливает догматическое обоснование иконы Христа и иконы вообще.
Икона соотносится также с библейским богословием Имени. Имя Божие - это Его словесная икона; нельзя произносить Имя Божие «всуе», так как Бог присутствует в Своем Имени. «Молитва Иисусова» своими корнями уходит в такое библейское понимание имени. В чине освящения иконы ей дается имя: «Сия есть икона Христова», а выражение «освящается икона сия благодатию Пресвятаго Духа» означает, что «подобие», подтвержденное священнодействием, сообщает иконе харизматическое присутствие, свойственное Имени. Бесчисленны иконы одного и того же Первообраза, особенно Христа, но единое Имя делает их все достоверными; каждая икона есть один из его аспектов. В таинстве Евхаристии вещество этого мира пресуществляется в небесную и трансцендентную реальность. В чине освящения иконы ничего подобного не происходит, но икона отождествляется со свойственной ей реальностью подобия, с изображаемым Именем в качестве вместилища и энергетического центра его сияния.
«Субстанция», с которой имеет дело чин освящения, это не «доска», но «подобие», восходящее к Нерукотворному Образу. После Вознесения Христос, сказавший «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), является в слове слушающим Его, в Евхаристии - причащающимся, в иконе - для молитвенной встречи. Разумеется, молитва сохраняет всю свою ценность и без иконы, великие духоносные пустынники непосредственно общались с Богом. В высшей точке сама молитва умолкает, идет «за пределами молитвы»; «когда находит Святой Дух, нужно перестать молиться», - советует преподобный Серафим Саровский; но чтобы достичь такого состояния, Бог предлагает дары Своей благодати, и одним из них является икона.
Иконоборцы приводили слова святого Григория Богослова: «Вера не в красках, а в сердце». Цель этих слов - предостеречь против суеверия и идолопоклонства. Богу поклоняются «в духе и истине» (Ин. 4:23). Но человек является образом Божиим именно благодаря своим душевным свойствам, поэтому он мыслит, созерцает, «воображает» и творит красоту, ее символы и иконы. «Поклонение в истине» может означать, следовательно, и священное Искусство, привлеченное надмирной Красотой. Господь «в лепоту облечеся», Он соделал красоту местом Своего Явления, Прообразом всей красы мира земного и небесного.
Икона явно противоположна натуралистическому изображению и плотской видимости. Тело есть оболочка духа, всякое же истинное искусство проникает «за завесу» явлений, чтобы выразить духовное содержание, логос. Великие художники говорят: нужно изображать действительность такой, какой мы ее видим, но в то же время - чуточку иной, какой мы ее не видим. Серов, создавая портрет, время от времени замечал: а теперь нужно немножко ошибиться [221].
Иконописец, изображая человеческий лик Бога, передает видение Церкви: так Церковь видит тайну Божию. Это искусство синергическое; человека вдохновляет божественный Иконописец - Дух. Все иконы Христа в основе своей как будто схожи, Его сразу узнаешь, но это не портретное сходство. Каждому иконописцу открывается уникальным образом не человеческая индивидуальность, а Ипостась Христа, открывается и как церковное видение, и как личное видение, равно как явления Воскресшего многоразличны по виду. Церковь хранит в памяти единственный Нерукотворный Образ Святого Лика, но существует столько же его изображений, сколько существует иконописцев. Дионисий так говорит об этой таинственной особенности Лика: «Лик лиц и Лик Непостижимого…».
Канонизация иконописцев подтверждает святость пути их Искусства; с другой стороны, видение иконописца, в котором совмещается и личный харизматический дар, и всецерковный подход, превращает икону в «место богословствования», в один из источников богословия. На Западе знаток догматики наставляет художника, руководит им, на Востоке же догматист учится и руководствуется видением истинного иконописца.
