В фундаментальной статье «Характерные особенности притчей в Евангелиях» Майкл Гулдер утверждает, что притчи из особого материала Луки и Матфея столь разительно отличаются от притчей Марка, что их следует считать произведениями евангелистов, а не Иисуса [56]. Марк-де использует преимущественно притчи из жизни природы и простую сельскую обстановку, не проводит резкого контраста между хорошими и плохими персонажами, прибегает к высокому уровню аллегоризации и требует самого общего и не слишком радикального ответа.
Притчи Матфея показывают людей в более пышной или городской обстановке, создают четко выраженный контраст между персонажами, не столь аллегоричны, но так же не слишком конкретны в смысле требуемой редакции. Лука тоже предпочитает «притчи о людях» с резкими контрастами, но действие их происходит в небольших городах, характеры более «земные», гораздо меньше аллегоризации, зато очень конкретное применение.
Однако здесь, как и при анализе Евангелий в качестве мидрашей (см. выше), Гулдер читает свои данные через весьма специфические очки. Некоторые его обобщения отчасти верны, - так, из пяти повествовательных притчей Марка три принадлежат к области природы (сеятель, тайно растущее зерно и горчичное зерно), причем две последние из этих трех, по-видимому, не обнаруживают резких контрастов, - но это еще не дает Гулдеру права выбрасывать как неаутентичные десятки «притчей с людьми» с более резкими контрастами. Эти притчи как раз и являются наиболее типичными, а три «природные» притчи Марка, скорее, представляют собой исключение (наряду с пшеницей и плевелами, неводом, полем и жемчужиной у Матфея и смоковницей у Луки).
Некоторые обобщения Гулдера попросту неточны: если Map ку и Матфею принадлежат более аллегорические притчи, - а это правда, - то применение этих притчей, скорее, более конкретно, нежели обобщенно. Почти для каждого случая, когда действие притчи в том или ином Евангелии происходит в деревне, в большом или малом городе, причем для данного Евангелия, как мы полагаем, характерно именно это место действия, поскольку оно проявляет преимущественную склонность к простоте или величию, можно найти в этом же Евангелии исключение, нарушающее выстроенную Гулдером схему.
Хотя горчичный «куст» Марка и не превратился в большое «дерево», как у Луки, по все же это - «величайший из кустов» (Мк. 4:32; ср. Лк. 13:19). Больше всего притчей с царями мы находим у Марка, и у него же - больше всего «природных» притчей. Подобные попытки противопоставить одну группу синоптических притчей другой всегда приводят к плохим результатам (см. ниже). Если провести тщательное исследование языка и стиля, сходство между непараллельными притчами Матфея и Луки подверждает скорее гипотезы М и L (то есть отдельные источники для особого материала Матфея и Луки), нежели теорию фантазии редакторов. Дело в том, что в этих притчах обнаруживается даже меньше излюбленных слов и оборотов речи того или иного евангелиста, чем в других разделах их текстов [57].
Примечания:
[56]. Michael Goulder Chanjcterislics of the Parables in the Several Gospels. JTS 19, 1968, 51-69. Ср. неожиданную поддержку со стороны: Simon J. Kistemaker The Parables of Jesus. Grand Rapids: Baker, 1980, 275-279, и Leland Ryken How to Read the Bible as Literature. Grand Rapids: Zondervan, 1984, 148. Хотя оба эти автора не принимают выводов насчет неаутентичности притчей, эти выводы трудно отделить от теории Гулдера о расхождении между Евангелиями. Выведенный Гулдером процент аллегории в различных притчах также представляется раздутым.
[57]. Eduard Schweizer Zur Sondertradition der Gleichnisse bei Matthäus. Matthäus und seine Gemeinde. Stuttgart: Katholisches Bibelwerk, 1974, 98-105; Craig L. Blomberg The Tradition History of the Parables Peculiar to Luhes Central Section. Ph. D. diss., Aberdeen, 1982, 300-341.
