По поводу этой предельной точки, цели молитвенного чтения, мы будем крайне немногословны, полагая, что очень трудно определять и указывать такой момент, который различен у разных людей и который есть результат, а не следствие молитвы Слову.
На самом деле все, что мы до сих пор описывали, уже представляет собой одну из форм молитвы, но на этом этапе читающий должен осознать это обстоятельство и больше чем когда-либо ощутить себя стоящим на молитве.
При медитации чтение может привести нас к экстазу, растворению в Боге. Блаж. Августин проницательно предупреждает нас о таком состоянии: «Если текст являет собой молитву - молитесь, если плач - плачьте, если благодарение - пребывайте в радости; если это текст надежды - надейтесь, если он выражает страх - страшитесь. Ибо то, что вы видите в тексте, есть ваше зеркало» («Изложение Псалмов», XXIX, 16).
Так мы вступаем в беседу с Богом в духе и настроении текста и можем совершать лишь богоугодную молитву. Слово вошло в нас и теперь обращено к Богу в виде молитвы. Исполняется сказанное св. Амвросием: «Когда слушаешь, Бог говорит с тобой; когда молишься, ты говоришь с Богом»: движение замыкается, завершается.
Это и есть истинная христианская молитва: молитва, которая может звучать как мольба, прошение, заступничество, хвала, благодарение… иными словами, она может включать в себя самые разнообразные вещи в полноте общения с Другим, но основывается на Писании и создана словом Божиим и Духом Святым, породившим это Слово и осенявшим Его Воплощение. Христианская молитва есть и всегда была деянием Божиим: Слово возглашенное, повторенное, прошептанное про себя, продуманное, пропетое, чтобы превратиться в созерцание и заступничество перед Отцом через Сына в Духе Святом. «Старайся ничего не говорить без Него, - дает еще один совет блаж. Августин, - и Он ничего не скажет без тебя» («Изложение Псалмов», LXXXV, 1: «Noli aliquid dicere sine ilio, et non dicit aliquid sine te»). То есть, молись словами Божиими, и тогда Он не даст Слову Своему пропасть втуне и не будет иметь тайн от тебя. Он все тебе скажет, Бог все явит тебе.
Вильгельм из Сен-Тьерри считает медитативной ту молитву, что исходит из сердца, которого коснулось божественное Слово: эта молитва поистине есть поток, истекающий из храма - внутри которого находился ковчег, содержащий Слово, - о чем говорится у Иезекииля (ср. Иез. 47:1 слл.); молитва, сочащаяся из сердца, рассеченного мечом обоюдоострым, Словом Божиим, которое проникает и разит (Евр. 4:12); и отсюда рождается покаяние. Молитва - это мой ответ Богу. Он даровал мне Себя в чтении, а я отдаю Ему себя в молитве. Бл. Иероним также пишет о том, чтобы «говорить с Супругом, творя молитву», дабы уловить Его присутствие, когда Он является из текста, и воспользоваться им для любовной беседы. Нищие (anawim) Нового Завета отвечают Словам Божиим, повторяя Ему в «Благословен Грядый…», в «Величит душа моя Господа…», в «Ныне отпущаеши…» то самое Слово, которое Бог произнес в книгах Ветхого Завета.
Этот ответ дан со смирением, с сознанием собственной малости, но также и с прямотой, с откровенностью, потому и возможной, что мы говорим с Богом Его же словами.
Та молитва, что изливается из молитвенного чтения, откровенна, мощна и могуча. У христианина нет более надежного способа настоящей молитвы, чем тот, что предлагается литургической мудростью Соборной Церкви. В самом деле, при чтении вслух и ответном повторе она совершает ни что иное, как побуждает верных молиться библейскими словами.
Молитва как ответ на чтение непременно проходит несколько стадий. Прежде всего молитва начинается с пения, с устного словесного, нередко взволнованного благодарения: «Господи, Боже мой! Ты дивно велик», «Как многочисленны дела Твои, Господи!» (Пс. 103:1, 24); «Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим; я восхищаюсь делами рук Твоих» (Пс. 91:5).
Это миг опьянения, который может разрешиться слезами радости или пляской. Буду плясать для Тебя, Всевышний! Мы вне себя от любви к Господу, мы хотели бы созвать друзей, собратьев, верующих, нищих, чтобы передать им наш опыт, который на самом деле несказуем (Пс. 33:2 слл). Но сердце так полно Богом, что переливается словами: «Услышат кроткие и возвеселятся» (Пс. 33:3), и все вкусят и увидят, как благ Господь (ср. Пс. 33:9).
Разумеется, такое чувство не может быть привычным и повседневным, но порой оно нам посылается, и тогда мы должны принимать его с благодарностью и ни в коем случае не подавлять в себе. Давид словно хмелеет, когда видит Слово Божие в ковчеге, приближающимся к нему (2 Цар. 6:14 слл); и Анна кажется пьяной, когда полная скорби говорит с Богом (1 Цар. 1:9-18); пророки часто впадали в состояние радости. Оно дается не исключительно им одним, порой и у нас бывает подобное переживание. Конечно, мы не должны стремиться к нему как к цели; но если оно приходит, не следует его отгонять.
Затем наступает стадия восхищения и изумления, когда Слово, которое принесло нам радость, Слово, которое было у Бога и с Богом, отныне живет в нас и становится светом, путем, жизнью нашей души. Нам больше нет нужды громко вопиять; достаточно, чтобы это Слово бесшумно и мирно, как фимиам, вознеслось к небу. Это стадия неизреченных, невыразимых стенаний духа, которые нам едва заметны.
Мы покоимся в Слове; это дух весь возносится к Богу, возвышается и приходит в восторг. Здесь молитва становится верой более сильной и чистой, чем прежде, и ничего более. Для нас она как печеная лепешка, приготовленная для Илии во время его странствий по пустыне (3 Цар. 19:5-8), как колодезь с водою в пустыне для Агари (Быт. 21:19), как физическое присутствие Христа для Иоанна, припадшего к груди Его на Тайной Вечерне (Ин. 13:25).
Мирная беседа с Богом, без всяких иных желаний, кроме как оставаться близ Него. Присутствие и близость, которые становятся все молчаливее, как бывает между любимым и любящим на прогулке, когда в известную минуту, после разговора и вспышки радости от того, что они вместе, они просто идут рядом. Больше ничего не произносится, говорят только глаза и сердце. Так, все больше сближаясь с Богом, мы глубоко познаем Его мысль, видим, как сердце Его открывается в тексте, и предаемся Ему.
Гвиго II Картезианец завершал молитвенное чтение такой молитвой: «Ты преломляешь для меня хлеб Священного Писания, и, преломляя этот хлеб, Ты даешь мне познать Себя. И тогда чем больше я Тебя познаю, тем сильнее желаю познать Тебя, не только на поверхности слов, но в чувственном восприятии опыта. Молю об этом не ради заслуг моих, Господи, но ради милосердия Твоего. Каюсь, я - душа недостойная и грешная; но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Дай же мне залог будущего наследия, Господи, пошли мне хоть каплю небесного дождя, чтобы немного утолить мою жажду, ибо я сгораю любовью» (Гвиго, «Письма о жизни созерцательной», 6).
Все это порой нелегко, и подобная молитва - не в порядке вещей; вот почему нужно прилежание в молитве, нужно стучаться, чтобы нам отворили, а еще лучше - дать Христу в тексте стучаться все громче, чтобы мы услышали голос Его и отворили дверь (ср. Откр. 3:20).
И тогда Он входит, садится за стол с нами, не говоря ничего, ибо когда Он здесь, нам больше нет нужды слышать Его слово. Он Сам - Слово, ставшее плотию. Нам остается только созерцать Его на последней стадии молитвенного чтения - на стадии созерцания.
Созерцание - это не то, чего можно добиться собственными усилиями, не какое-то состояние, нежданно приходящее извне, но естественный зрелый плод того зерна, которое есть наше молитвенное чтение.
Конечно, Господь теперь уже с нами за столом. Мы стучались в молитву и вошли в созерцание. Тут и синергия, ибо и Он из текста стучался в наше сердце и вошел в самую глубинную и сокровенную часть нашего существа. Нам остается только глядеть и созерцать, как Мария из Вифании у ног Иисуса (Лк. 10:38); и тогда, если мы отвлечемся, непременно послышится голос: «Учитель здесь и зовет тебя» (Ин. 11:28).
И каждая страница Писания открывает Христа и являет Его в молитвенном чтении. Он возвещает нам о Себе, повергая нас в изумление. Восхищение, удивление, изумление: вот что такое созерцание прежде всего. Взгляд Божий, который мы почувствовали на себе при молитвенном чтении, становится теперь нашим собственным глубинным взглядом, которым мы смотрим на мир и на других, открывая повсюду присутствие Божие. Созерцание - это не экстаз, не какой-то необыкновенный опыт; это обычная вещь - смотреть на Того, Кто «прекраснее сынов человеческих» (Пс. 44:3), Кто «благ и благодетелен» (Пс. 102:3 слл. и Пс. 118:68).
Это опыт веры, а не видения, ибо мы по-прежнему ходим светом веры, а не видением (ср. 2 Кор. 5:7). Покрывало, скрывавшее от нас Писание, снято, потому что оно снимается Христом (2 Кор. 3:14). Так мы приходим к созерцательному постижению, о котором говорит ап. Павел в Еф. 3:16-17: Христос вселяется верою в сердца наши, и внутренний человек, то есть наше сердце, созерцает Его, видит Его очами веры. Созерцание, следовательно, не может быть плодом медитации, совершаемой с усилием и напряжением воли; оно - дар Того, кто просвещает очи наши, «очи сердца нашего» (Еф. 1:18).
Мы приближаемся к тому постижению Бога, которого требовали пророки, и прежде всего Осия (Ос. 6:6): «Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговидения более, нежели всесожжений» (т.е. волевых действий). Иоанн из Фекана так описывает свой опыт: «Нет для духа моего радости большей, чем когда я возношусь к Богу единому, с кротким взглядом чистого сердца! Все смолкает, все успокаивается, сердце пылает любовью, в душе царит радость, память исполнена силы, а разум - света. И весь мой дух, пламенеющий желанием созерцать Твою красоту, ощущает восторг любви к невидимому!» [25].
Созерцание должно нас приводить к восторгу перед благами невидимыми, как поется на Рождество словами Ап. Павла (2 Кор. 4:18). Восторг веры, а не чувств, тем более не ощущений; восторг, в котором мы постигаем, отказываясь постигать, и до конца предаемся Богу. Не забудем, что главное при этом переходе от молитвы к созерцанию - вера, соединенная с любовью; вера, которая открывает нам славу, сияющую на лице Христа (2 Кор. 4:6), любовь, которая обрывает наше стремление к глубокомыслию и напротив, заставляет нас сильнее желать, сильнее любить.
Медитация прекращается, и мы вступаем в созерцание, отбросив всякие мысли. По этому поводу митрополит Антоний Сурожский замечает: «После того как медитация привела нас к созерцанию, становится излишним искать и думать. Глупо размышлять о Боге, когда мы в Его присутствии! Святые Отцы всегда остерегали нас от попыток подменять встречу с Богом мыслями о Боге» [26].
Тут мало что можно сказать. Только каждый из нас в состоянии измерить глубину созерцания, широту, глубину, долготу и высоту тайны Христа (ср. Еф. 3:18). Здесь мы можем уже и не сознавать, что молимся, и тогда молитва наша совершенна. Св. Антоний Великий, отец монашества, справедливо говорил: «Молитва не совершенна, если монах сознает себя и сознает, что молится!». Всякий взгляд на себя самого становится невозможным, как и всякое ощущение молитвы: перед нами только лик Христа, и в Его свете мы созерцаем свет Бога, свет Отца.
Тело наше существует, но мы не чувствуем его, и оно незаметно для нас преображается от славы к славе в образ Того, Кого мы созерцаем (2 Кор. 3:18). Открытым лицом, как в зеркале, взираем мы на славу Христову и становимся с Ним одно. Молитвенное чтение, достигшее порога видения, становится эсхатологическим, готовит к тому последнему мигу, который есть пришествие Христа, когда созерцание обретает вечность. Молитва Слову приносит такой плод, который ускоряет конечное, последнее событие, и одновременно есть провозвестие его.
Верующему, имеющему такое постоянное общение со Словом, нет нужды напоминать, что ему остается только исполнить это Слово. Следующий раздел я хотел бы начать несколькими разъяснительными строчками, а назвать его мы могли бы, как дополнение к методу молитвенного чтения, так: «Исполняйте Слово, и будете свидетельствовать о Господе».
Но это бы выходило за пределы темы, которую мы для себя определили, и к тому же мы знаем, что Слово может (то есть способно) призывать, обращать, действовать. Слушающий Слово должен стать исполнителем Слова (Мф. 7:24; Иак. 1:22). Только так он достигает той цели, которую поставил себе в молитвенном чтении: близости, соседства, общения с Богом. Мера этого общения, выраженная в человеческих понятиях, использованных Христом - «братья», «сестры», «сыны», - зависит от исполнения воли Господней, от осуществления Слова Божия на деле, в любую минуту и при любых обстоятельствах (Мф. 12:48-50).
Кесарий Арльский учил, что слушание Слова не может оставлять слушателя равнодушным. Слово Божие несет искупление или осуждение тому, кто его приемлет, как евхаристическое тело Христа (ср. 1 Кор. 11:29). Он проповедовал: «Если кто не исполняет Слова на деле, то оно, подобно манне, рождает червей пожирающих». Так судит и разит меч обоюдоострый - Слово.
После того, как Слово возвещено и принято, сохранено, сложено в сердце так, как это делала Мария (Лк. 1:38; Лк. 2:19, 51), нужно навещать ближнего, служить ему (ср. Лк. 1:39-45). Истинное слушание Слова побуждает к делам, к тому, чтобы идти в мир навещать человека и стараться, чтобы в сердце его взыграл тот образ, который всегда отзывается на голос Создателя - своего оригинала, своего прототипа. Итак, мы должны стараться осуществить Слово применительно к каждому; так люди могут прославить Отца, Который Словом Своим производит в нас и хотение и действие (ср. Флп. 2:13).
Молитвенное чтение - не только школа молитвы, но и школа жизни. Здесь Бог зовет нас, говорит с нами, побуждает нас к ответному послушанию - но для того, чтобы направить нас в мир, сделать из нас «посланцев», «миссионеров».
Подобный переход от молитвенного чтения к действию так описан у св. Амвросия: «Молитвенное чтение ведет нас к совершению добрых дел. Ибо как целью размышления над словами является запоминание их, дабы мы не забывали слов, о коих размышляли, - так размышление над законом, над Словом Божиим, склоняет и ведет нас к действию».
