Тем не менее исследования притчей редко опираются на структуралистскую идеологию в целом, даже если и принимают некоторые ее детерминистские и атеистические предпосылки. Чаще всего структурализм превращается в еще один метод в достаточно большом арсенале современных исследований. Как и новая герменевтика, структурализм заведомо принимает традиционный критический анализ евангельских текстов, а уж затем применяет свой собственный метод к уцелевшему ядру притчей, признанному аутентичным материалом. И тут-то и возникают существенные проблемы как с аутентичностью текста, так и с его истолкованием.
1. Отказавшись первоначально от исторических соображений, некоторые структуралисты затем все же выделяют парадигмы притчей, которые они считают характерными для аутентичных притчей Иисуса. В таком случае заметное расхождение других притчей с этими схемами ставит под сомнение их аутентичность. Так, Герхард Зеллин утверждает, что большинство притчей, переданных только Лукой, имеют три главных персонажа - фигуру царя/ отца/учителя с двумя второстепенными персонажами (сыновьями/слугами), из которых один служит хорошим примером, а второй - плохим. Сразу же приходят на ум притчи о блудном сыне, о богаче и Лазаре, о фарисее и мытаре (где в качестве третьего персонажа, выслушивающего молитвы первых двух, предполагается сам Бог).
Во всех случаях протагонист - хороший второстепенный персонаж, но Иисус предлагает собственную концепцию «хорошего человека», опровергающую традиционные ожидания. В других Евангелиях подобная триада встречается реже, а когда встречается, главным героем выступает авторитетная фигура, например, царь, устраивающий брачный пир для своего сына (Мф. 22:1-10), или хозяин виноградника, истребивший злых арендаторов. По этой причине Зеллип приходит к выводу, что большинство собственного материала притчей Луки неаутентично [37].
Структурный анализ Зеллина на удивление напоминает анализ редакций у Гулдера (см. выше), в котором этот ученый столь же избирательно подходит к своему материалу. В некоторых специфических для Луки притчах имеется всего два главных персонажа или даже один, - например, богатый глупец, бесплодная смоковница, друг в полночь и неправедный судья, - а такие характерные для Матфея притчи, как притча о двух сыновьях (Мф. 21:28-32), весьма точно воспроизводят структуру и содержание притчи о блудном сыне у Луки. Кроме того, в притче о потерянной монете (Лк. 15:8-10) протагонистом выступает «авторитетная» фигура (женщина), а неправедный судья (Лк. 16:1-13) не подпадает ни под одну из главных категорий Зеллина. Возражение В. Кюммеля Зеллину, хотя и очень полемичное по тону, кажется оправданным: «Настороженное отношение к "почти всем исследованиям в области притчей" заводит Зеллина, несмотря на его огромную эрудицию, в тупик. Не могу понять, как подобного рода слабая аргументация могла быть принята в качестве основы диссертации» [38].
2. Более тщательный структуралштский анализ находит доводы в пользу аутентичности притчей. Дан Виа распределил четырнадцать главных повествовательных притчей Евангелий по восьми рубрикам в соответствии со стандартными типами бинарных оппозиций, которые структуралисты считают нужным исследовать. Сюда входят: а) трагический/комический сюжет, b) последовательность эпизодов (кризис-реакция-развязка или действия- кризис-развязка), с) субъект достигает или не достигает цели/ получает или не получает объект повествования, d) субъект желает сохранить этот объект или передать его другому, е) причинная или хронологическая связь между событиями, f) субъект является средоточием действия/частью действия, g) субъект сам распоряжается своими действиями или действует по приказу другого, h) субъект и организатор действия состоят в равных отношениях/отношениях вышестоящего и нижестоящего.
Виа показал, что шесть притчей Иисуса идентичны по всем восьми категориям: три из этих притчей передает только Матфей, одну - Лука, одна - общая для Матфея, Марка и Луки, и одна - общая для Матфея и Луки, - а остальные притчи лишь несущественно отступают от данной схемы. Итак, структуралистский анализ не противопоставляет притчи из разных Евангелий, а подтверждает, что все Евангелия достаточно последователь-но передают собственную речь Иисуса, и в «глубинной структуре» притчей обнаруживаются схемы, которые не смог бы с легкостью воспроизвести более поздний автор, попытайся он подражать Иисусу [39].
3. Хотя выводы Зеллина о неаутентичности притчей оказались необоснованными, предложенный им метод структурного анализа весьма полезен для классификации притчей. Число главных персонажей и распределение ролей между ними оказываются более объективным критерием классификации, нежели расплывчатые тематические рубрики, столь привычные в литературе о притчах (ср., например, заголовки Иеремиаса: «Наступил день спасения», «Милость Бога к грешникам», «Великая уверенность», «Неизбежная катастрофа», «Слишком поздно», «Час сей» и т. д., - большинство притчей можно разместить по множеству таких рубрик, а то и по всем).
Весьма полезным оказалось и проведенное Виа исследование сюжетов притчей - «комических» (завершающихся на оптимистичной ноте), «трагических» (завершающихся угрозой катастрофы) и с открытым концом; а также тройная классификация Кроссана: притчи «адвента» (о нежданной милости Божьей), «обратные» (награда и наказание за поступки противоречат общепринятым представлениям) и «действия» (с конкретными этическими поступками) [40]. Роберт Фанк ввел дополнительные категории, соединив начатый Зеллином анализ персонажей с введенным Кроссаном анализом сюжета. Он различает притчи с комическими или трагическими превратностями судьбы, а каждый из этих типов в свою очередь подразделяет в зависимости от протагониста - «начальника» или «подчиненного» [41].
Для нашего исследования самым важным достижением структурного анализа является идея, что любая притча воспринимается по-разному, в зависимости от того, с каким персонажем отождествляет себя тот или иной слушатель. Если мы вправе говорить о трех основных темах притчи о блудном сыне, в соответствии с количеством главных персонажей, то после того, как структуралисты выявили такую же триаду во многих других притчах, имеет смысл распространить этот способ истолкования на большинство притчей Иисуса. При этом, если одному персонажу отводится в повествовании больше места, чем другому, одна тема может быть выделена преимущественно перед другой. Сам Фанк ранее замечал, что «Иисус использует притчи о благодати в трех разных целях: 1) иногда Он сосредоточивает внимание на бедных и грешниках (Мк 2:17); 2) иногда Он призывает богатых и праведных оглянуться на самих себя (Мф. 12:34); или 3) Он косвенным образом привлекает внимание к Богу (Лк. 15:7) [42].
В свете последних работ Фанка кажется логичным вывод, что все три цели могут присутствовать в любой триадической притче, хотя в конкретном контексте одна цель может быть заметнее других. Основываясь на данных Фанка, хотя и несколько выходя за пределы его исследований, мы можем предположить, что чаще всего аллегорическим смыслом нагружаются два или три главных персонажа, которые постоянно выступают в качестве образов Бога, его верных последователей и мятежников, нуждающихся в покаянии.
4. Большинство структуралистских исследований притчей сосредоточено на других проблемах, в особенности на анализе актантов. Этот подход выделяет шесть актантов - персонажей или предметов, - играющих фундаментальную роль в каждом повествовании. В частности, отправитель передает объект адресату с помощью субъекта, которому способствует помощник и препятствует оппонент. Не в каждом повествовании присутствуют все шесть актантов, и бывает так, что, один персонаж исполняет несколько таких функций. Считается, что, выделив актанты, исследователь сводит рассказ к фундаментальным первоосновам. Они обычно представляются в виде диаграммы:
Перкинс соединяет этот вид структурализма с более традиционными формами экзегезы в довольно популярной книге об истолковании притчей. Притчу о богаче и Лазаре он представляет в виде такой диаграммы [43]:
Иными словами, Бог хочет даровать вечное блаженство всем, но богач, выступающий в данном случае в качестве субъекта и, возможно, адресата, не получает этого дара из-за своего образа жизни. Удалить с его пути это препятствие могло бы послушание Писанию (Моисею и пророкам).
Такая диаграмма сразу же позволяет комментатору отделить главные элементы притчи от второстепенных. Например, в данном случае диаграмма подтверждает мысль, что притча о богаче и Лазаре посвящена не столько загробной жизни, сколько необходимости обнаружить в этой жизни подлинную праведность, верно управляя ею. Впрочем, для такого открытия метод структурализма необязателен. Большая часть верных выводов анализа актантов попросту переводит на чрезвычайно эзотерический и насыщенный терминологией язык вещи, давно известные всем разумным комментаторам, а потому неудивительно, что эта школа практически вымерла [44].
Примечания:
[37]. Gerhard Sellin Lukas als Gleichniserzähler: die Erzählung vom barmherzigen Samariter (Lk 10, 25-37). ZW 65, 1974, 166-189; 66, 1975, 19-60; idem Gleichnisstrukturen. LingBib 31, 1974, 89-115.
[38]. Werner G. Kümmel Jesusforschung seit 1965. ThRu 43, 1978, 141.
[39]. Dan О. Via, Jr. Rarabk and Exampk Story: A Liter ary-Stnicturalist Approach. Semeia 1, 1974.105-133.
[40]. Idem The Parables: Their Literary and Existential Dimension. Philadelphia: Fortress, 1967; J. D. Crossan In Parables: The Chalknge. of the Historical Jesus. New York and London: Harper & Row, 1973.
[41]. Robert W. Funk Parables and Presence. Philadelphia: Fortress, 1982, особ. 35-54.
[42]. Funk Language, 15. Arens Handlungen, 358-359, признает, что большинство притчей работают одновременно на трех уровнях: выражают солидарность Иисуса с париями Израиля, оправдывают поведение Иисуса вопреки его критикам и в качестве оправдания ссылаются на прорыв Царства Божьего. Ср. также: Wolfgang Harnisch Die Gleichniserzählungen Jesu. Göttingen: Vanderhoeck & Ruprecht, 1985, passim.
[43]. Perkins Parabks, 69.
[44]. В ретроспективе соображения Нормана Перрина по этому вопросу, опубликованные еще в 1976 году, оказались пророческими (Jesus, 205). Исключение представляет собой одна недавняя евангелическая попытка продолжить анализ актантов в притчах: Christian R. Davis. Structurat Analysis of Jesus'Narrative Parables: A Consetvative Appmach. GTJ 9, 1988, 191-204.
