Поскольку антиаллегорическая школа истолкования притчей регулярно обращалась за поддержкой к современному литературоведению, проведенный обзор заполняет опасную брешь в доводах аллегорической школы. Но в конце концов не так уж важна точка зрения современных исследователей художественной литературы или Библии, - гораздо важнее, как воспринимали притчи современники Иисуса. Как уже было сказано, единственной близкой аналогией им в Древнем мире служит собрание притчей раввинов. Но и тут идет ожесточенный спор о релевантности этих притчей для интерпретации учения Иисуса.
Во-первых, среди притчей раввинов почти отсутствуют притчи, датируемые раньше первой половины I века: большая их часть создана во II или III веке. Христианские комментаторы со времен Юлихера постоянно подтверждали его мнение, что притчи раввинов представляют собой низшую форму учения по сравнению с мастерством Иисуса [77]. Но этот тезис подкрепляется лишь небольшой выборкой образцов. При более тщательном прочтении всех дошедших до нас 325 таннаитских [78] притчей этот вердикт едва ли останется в силе. Хотя между притчами Иисуса и раввинов существуют принципиальные различия, это различие перевешивается сходством.
Что касается датировки, поскольку форма и структура раввинистических текстов остается достаточно устойчивой на протяжении половины тысячелетия (со II по VI вв.), кажется маловероятным, чтобы наставники I века применяли принципиально иные методы для иллюстрации своей точки зрения. Современные исследования истории Израиля убеждают, что падение Иерусалима в 70 году н.э. вынудило переживших его евреев подвергнуть радикальной переоценке некоторые ключевые элементы веры и позиции, однако сохранившиеся данные свидетельствуют, что формы учения или риторики (в том числе притча) оставались поразительно стабильными [79].
Так, Норман Перрин, без особых на то оснований отвергающий любые попытки аллегорического истолкования притчей Иисуса, тем не менее видит в раввинистических притчах их ближайшую параллель "с точки зрения жанра и функций" [80]. А В. В. Скотт, как и многие другие участники семинара по притчам Общества библейской литературы, переворачивает значение этих данных с ног на голову: он готов воспользоваться позднейшими (вплоть до IX века) раввинистическими текстами, чтобы проиллюстрировать верования I столетия, но отказывается признавать даже в ранних (II века) аллегорических притчах какую-либо связь с жанром Иисусовых притчей [81].
От I века до нас дошло так мало еврейских притчей по той простой причине, что вообще сохранилось мало еврейской литературы I века любого жанра и почти ничего не дошло из сочинений фарисейской партии, к которой принадлежало абсолютное большинство раввинов после 70 года н. э. Есть основания полагать, что, подобно тому как Иисус нагружает новым содержанием другие хорошо известные формы высказывания (например, пословицу, гиперболу или пророчество), Он вполне мог использовать широко распространенный способ наставления, когда говорил притчами. Особенность его притчей заключается в содержании и в его авторитете (ср., например, Мф 7:28-29). Сходства и различия между притчами Иисуса и раввинов, которые мы перечисляем далее, помогут доказать этот тезис.
Примечания:
[77]. Например: Jeremias Parables, 12; А. М. Hunter Interpreting Parables. London: SCM; Philadelphia: Westminster, 1960, 116; G. V. Jones The Art and Truth ofthe Parables. London: SPCK, 1964, 79; Peter R. Jones The Teaching of the Parables. Nashville: Broadman, 1982, 36. Краткий обзор наиболее важных исследований притчей раввинов за истекшее столетие см.: Clemens Thoma Prolegomena zu einer Ulmsetzung und Kommentierung der rabbinischen Gleichnisse, в TX 38, 1982, 514-531.
[78]. О надежности (не абсолютной, разумеется) атрибутирования притчей конкретным раввинам первых веков христианской эры см.: Johnston Interpretations. 136-138; ср.: b. Yeb. 97а, Aboth 6:6. Midr. Rab. на Эккл. II.15, 5. Ср.: даже Jacob Neusner The Rabhinic Traditions about the. Pharisees Before 70, vol. 3. Leiden: Brill. 1971, 181, который положил начало движению еврейских ученых, рассматривающему раввинистическую литературу с не меньшим скептицизмом, чем это принято в критической традиции истолкования Библии: «Полагаю, что позднейшие учителя (то есть периода после 70 года н. э., к которому относятся шесть пли семь поколений таннаи и огромное большинство таннаитских притчей) обычно пытаются атрибутировать высказывание подлинному его автору, а не более раннему и авторитетному источнику» (отметьте, однако, его колебания на стр. 82). Тот факт, что около половины таннаитских притчей не снабжены ссылкой на какого-либо равви, подтверждает это предположение.
[79]. См. особ.: Rainer Riesner Jesus als Lehrer. Tübingen: Mohr, 1981, 97-245.
[80]. Perrin Jesus. 95-96.
[81]. Bernard B. Scott Hear Then the Parable. Minneapolis: Fortress, 1989.
